(Отцу)
Глядит,
как убегает ветерок
за старую уключину колодца,
как солнце опадает между строк
заката, занавески и оконца,
что крестит повечерне алый путь
раскольничьим перстом, живя на запад,
как бабочки, обшептывая куст,
обменивают пыль на сладкий запах
вдруг пропадая пропадом в тени,
и вечер, тыловою стороною,
припрятывает замыслы и дни
в пеленку ночи пепельной золою.
Еще чуть-чуть и ночь погасит взгляд
завесою чернильного дурмана,
и комната отчалит наугад,
поскрипывая стареньким диваном,
припомнив навигацию судьбы,
иконы и хозяйские колени,
смущенные поклоны и мольбы,
и суету прошедших поколений,
покачивая старого жильца
и плавным галсом огибая ельник,
чело укроет краем пальтеца
шепча, Cолдатик, ты уже не пленник…
------------------------
…смотри, смотри в мои глаза,
напой мне песню “на позиции…”
различий нет - отец сказал -
меж особистами и фрицами,
...он, трижды отменявший плен,
двадцатилетний и израненный,
на фронте не согнул колен,
и после, жизнью протараненный,
...их, победителей,
конвой,пинал,
и щерился овчарками,
и гнал на родину, домой,
был май и дни ещё не жаркие,
им, выжить там, не умереть,
среди войны на бойне адовой,
пришлось,
чтоб заново смотреть,
как гибнут, называясь падалью,
герои сорванных наград,
погон, и чести, и бессмертия,
расстрельный сталинский парад,
родимых ппш отверстия…
...а тем, что чудом не убьют,
заменят страхом пулю каина,
и через годы в спину бьют,
на горле стиснута рука его,
ни сплюнуть ни прополоскать,
и только рожа особисткая,
ночами гавкает - не спать,
предатель, сука, мразь фашистская,
и бьёт по почкам сапогом,
шипя о самоликвидации,
как приказал нам Верхглавком,
плевать что меньше девятнадцати,
и лучше маленькая смерть,
чем твой позор на нашу родину,
молчи паскуда и не сметь,
о том, что жить хотел, отродие…