1
- я проснулась во влажной пасти крокодила
- крови уже не было
- я была нагая
- крика уже не было
- пространство было влажным и квадратным -
болели швы
когда не пришла
зубы в спине были дети
_ныли камни_
кричали окна?
сове было больно!
кошки плакали
крови уже...
у крокодила от напряжения вытек глаз
мне было...
2
«Проистечение»
...А было – Покрова,
Плывущие в тумане,
Последние слова,
Не сказанные нами.
Так вспоминают сон.
Так расстаются снова.
И топь со всех сторон,
И обещаний отчужденных головы …
Всё к лучшему. Лицо
Твоё теперь – святыня.
Не важно, что кольцо
Утеряно в пустыне.
В развенчанной золе
Виновны расстоянья.
Простил – простился. Мне
Зачтется ожиданье...
1983
***
3
А мне спокойно всё внутри
Не потому, что ссохлось лето,
Не потому, что нет зари
И не потеют фонари,
А потому, что силы нету…
1986
*** ***
4
«Проистечение»
…А молодость моя,
как стертая струна,
еще звучит, хотя
вот-вот сорвется…
И на песочном
краешке колодца
подай ей
многолетнего вина!
Как лист последний,
оборвалась даль,
и, плавная, кружит,
полуслепая.
Возьми, душа,
последнего не жаль.
Оно и так
Бескрайне увядает…
1984
*** ***
5
«Летопись последствий», 1991
а ночью пели
бесподобных птиц
окрыленные полнолунья
возникшие меж
высящихся неподвижно туч
как меж страниц
запамятная мумия ромашки
меж тем как головы
глодающих свой лай
всесильных псов
метались во рвах
отторгнутых ладоней
наполняя
фосфоресцирующим светом
вещи комнат
и ложек вне-серебряных лучи
из их неопредмеченных глазниц
шныряли в тушах
смертями выдоенных
их мраку
так было
так стремилось исстрадать
возможности смятенных чувств
в оцепенении застывших
скарабеев
их золотушного труда
дыханьем уплощенного
в безродные мечи
тягучей кровью
исходящие в покое
в блистании и литании
в речь
*** ***
6
«Juvenilia»
…А одинокий человек вдвойне
любого бесприютней и ранимей…
Он тайно беззащитен, как во сне,
И хрупок, словно ранний, нежный иней.
На каторжную чуткость обречен,
Как мотылек, готов объять крылами
Любой огонь… Он словно золочен
Неверными последними лучами.
И, даже убегая, он всегда
Магнитными затиснут полюсами.
Назад посмотрит – старая беда,
Вперед – она ж с раскрытыми руками.
Их волосы – в отцветшем серебре,
А сердце, как у загнанного волка…
Я понял это снова в октябре
Скорбя над мертвым временем
без толку…
1984
*** ***
7
«Босхианы»
А помнишь: а бытность Телемаком
тебя дразнили теле-махи
в свой полный сексуальный рост.
Ты задавал себе вопрос
по поводу - а ты-то кто?..
Теле-магов
сменял занудный теле-мост,
достроенный до половины.
Под ним киты мочили спины
и испарялся троглодит.
Циркачка довела кульбит
до завершенья с постной миной,
и снова теле-танк горит,
бегут войска, зудит пропеллер,
во льдах цинговых гибнет сейнер
и солнца водородный шок
ломится в плевру стратосферы.
А там эстрадные химеры
тебя дробили на поток
мишурных звезд и глянца масок.
На политическом каркасе
меняли флаги и чины
на грамм уменьшенной войны,
и в черном трудовом экстазе
писатель на пегаса «МАЗе»
полз вдоль себя на шаткий пик.
Зажав свой оглушенный крик
в белесый горла кулачок,
ты понимал: теперь – молчок,
покуда мама с шустрым дядей
закрылись в комнате.
Тетради
ненароком сбросив на пол,
встаешь, и, крепко
зажимая слух затылка,
переключаешься на свой
ночной канал
и звук на мощность полную
включаешь…
1989
*** ***
8
…А сердце – как безликое стекло,
В котором умирает бездна звука.
В нем время твоё, Боже, истекло
И расслоилась солнечная мука.
В нём тени бродят скомканной тропой
По изваяньям каменным безлюдья
И провисает лиственный покой,
Сгоревший в горькой жажде целомудрья.
В провалах чутких терний поросли
Цветут полынной ягодою черни,
Со стоном гулко рушатся мосты
На плоский гонг протяжного безверья.
И как еще оно хранит своё
Нетронутое, звонное, сквозное,
Святое, беспросветное литьё –
Стекло, оранжа мраком налитое…
1984
***
9
А улица уводит сердце в прорубь…
Я сжег со смехом два стихотворенья
И стали непонятны мне деревья,
И на краю дороги – мертвый голубь…
А улица уводит сердце в прорубь…
Я ощутил свой самый тяжкий камень.
И вот – окно в серебряном окладе,
А лика нет,
И в мыслях – белый омут…
Как топором, на две души расколот:
Одну, упавшую без крика мне под ноги,
Другую – в складках рта – полынь тревоги,
А улица, как молот сердца, - в прорубь…
1985
***
10
Однажды о любви
…А ведь я
никогда не думал
насколько, все-таки,
удивителен
язык каждого дня –
язык вопросов и беспокойств -
простых,
как спящие птицы,
и непрестанных,
как исчезновение волн.
Язык забот,
исходящих скороговоркой
рыбьего языка.
Язык откровений,
преданных нами и нам,
как бездомные псы…
Так вот.
Я как самобийца
в этой глупой петле «понять»
почему меня, как вулкан,
извергает
событийность сознания,
та, которая ближе всего
к солнцу,
расцветшему рудугой ласки ресниц,
и к твоим поцелуям…
Никогда –
это значит
в то же мгновение,
когда дрожь листвы
ртутью срастила
волчий оскал простраств,
и себя обрести-потерять можно
только в гигантском
в своей реальности древе,
на вершине дождя, обнажившего тело
в иссиней купели стекла,
в водовороте твоей
зовущей улыбки
и пресыщенной равновесьем
груди…
1989
*** ***
12
221
«Juvenilia»
А вот – начала скомканная нить.
В ней всё – светло,
И всё полно движенья,
И хаоса свершенья колебанья.
Как становиться ей,
И чем ей быть?
И слава здесь –
Истоптанный приём…
И гордость –
Только рельсы трепетанье,
Приемлющее начинанья тяжесть, -
Под молот кузнеца –
Стремленья ком.
Здесь все мотивы –
Сладостный обман.
Клубок почат.
Он кровью червоточит.
Он мечется, вздымается, не хочет
Служить тому,
Чему початок дан…
1983
***
13
Ах, боже мой! Усните, наконец!
Уймите ваши шумы, словно псов!
В лохмотьях белых – высохший чернец
Сутулится, босой, поверх голов.
Ах, боже мой! Уймитесь! Время сна.
На клетку речи черный бархат лег.
Избыты ноги старца до вина.
Он до кости натруженной продрог.
Ах, боже мой! Ни радости, ни слёз.
Обезрассудьтесь! Что вам дался бред?
Играет ветер знанием волос, -
В них каждый волос - мудр, нем, и сед.
Остыньте! Образумьтесь! Боже мой!
В вас больше океана суеты!
Утешьтесь лепестковой тишиной!
Вон – облаков сосновые плоты,
Идет звезда, и блеск её – хромой,
Плывут планеты – ртутные шары…
Стоит и ждет от нас старик немой
Сна, мира и величия поры…
1987
*** ***
14
085
«Проистечение»
Песня 6
Ах, дубрава ты дубрава!
Звонко, что пошла звенеть?
Мне не нудно много славы
Перед тем, как умереть.
Мне бы только соль погорше,
И в пути – светлей луна,
Мне бы только
Малый грошик
В чаше сладкого вина...
1982
***
15
251
«Juvenilia»
Алый луч желанья твоего
Камень сердца моего согрел.
Черный луч страданья твоего
Выжег клейма
На сплетенье тел.
Синий луч свеченья твоего
Переплавил пиковую масть.
Желтый луч ристанья твоего
Силу дал.
Дай Бог нам не упасть!..
1984
***
16
266
"Плюс Минус Быть" 1988
Анти-портрет
Осмотреться хорошенько –
ну да!
Здесь чей-то одинокий вечер
и там.
Там - набухшие низом живота клипсы,
а здесь –
восхитительная губо-грудь
из гипса.
А что? Клево!
Хотя – можно и лучше:
из хрустальных потёмок идеала
рассматривать
баклажановый кукиш
поверх одеяла
застиранного простонародья.
Что за ****ская невидаль?
Упыри – словно
живородящие комья неба,
а на донышке чашечки –
декламирующий окурок:
- Мой приятель (он из МУРа)
бывает и пашет,
но на гусиный паштет – и
коньячную квинтэссенцию бытия,
а после – кордебалет
малолеток в одних полотенцах.
Юдо!
Зависть!
Слюновыделение пепельницы!
Ах! – умиление монстра
ситцевым колено-платьицем.
Ох! – побрякушки попутчиков,
челюсть – ха-ха! – на обман!
Вот он вынимает лап
рублевидные купчие,
таращит глаза-а-а-а!..
***
17
Авгуры, перечтите моих птиц!
Быть может, в них надежда словом глянется
В молчании извечно-вещих лиц
Души не перелетной моей аистов.
Раздуйте шелест каждого пера,
Любой намек пролейте в радость зернам,
Любое троеточие крыла
Пусть будет мне, как проповедь нагорная.
На россыпях взлетающих камней
Сочтите сроки смертные, влюбленные –
Воскрылия подрезанные дней
Летяще–обреченно-непокорные…
1986
*** ***
18
Августовский дождь –
Вязкость сургуча.
Нити у лица
Виснут, как в лесу
Сети паутин.
Ветер раскачал
Вязи, кружева –
Вплетены в косу
Золотых лугов.
Ярче свет лампад –
Яблони горят
Из зеленых снов,
Будто говорят:
Нет первооснов!
Есть судьба дождей
И плодов судьба –
То ли из высот,
То ли в высоту
Воздвигать свой рост,
Нисходить к стопам
Страстности земли
И к небес венцу,
Иже – посреди
Свой построить храм.
Говорить навзрыд
И молчать навзрыд,
Не страшась истечь
Августовским сном,
Не беречь обид
Вымерших руин,
Отливая блажь
В света благоречь.
Будет что потом?
Будет всё не так!
Белый всадник – день!
Кобылица – ночь!
И пройдя огонь –
Августовский дождь –
Вынесут миры
Жемчуг на ладонь!..
1987
*** ***
19
"Плюс Минус Быть" 1988
Автобиографическое
Сейчас он наклеит афишу:
в Стикс обрушит
её бумажную душу –
и ему будет на что жить.
Произнесет отрывок
из последней брежневской речи
автобус, набитый по горло
ежами стиснутых тел.
Ему перечит призрак старухи
в роговых фонарных очках
и псы приютились
в полных окурков гробах
телефонных кабин.
Лишь я один не знаю –
что за маскою встречной фигуры,
что за снегом
и если навечно залепит лицо,
и что же мне,
в конце концов делать
с моим СССР?..
*** ***
20
God bezpechnyi
Vitrazh
Автопортрет (метафизический)
Написал бы окно,
а дальше – лес,
содранный ногтем
с исполинского пальца света.
В ярусах опадающих листьев –
березы.
Бархатистыми волками
впились в пороги земли
ели.
Переходя
деревянный, пружинящий мост
над дьявольской ухмылкой оврага…
Словно брошенные куклы,
дождем расцвеченные
кожицы ос…
Воздуха
папиросная бумага,
а в глубине аллей,
зрачком подзорных труб
с потрескавшимся стеклом -
лунной свежести сруб
за шагреневым облаком…
1990
***