О, мой мольберт, и звёздная пастель!
Величественно красками взойдёт
Последний секундант, начав дуэль,
И станут ждать соперники восход.
Свет отразится, ослепительная пакля
Закроет глаз. Часов раздастся звон.
Не время для красивого спектакля,
На новый вздор враждующих сторон.
Здесь целый мир, и звери, и луга,
И в телескопе несгоревшая комета.
Моя грань чуткости настолько уж строга,
Что не допустится пустых волнений смета.
Карают грешников точёные мечи,
Горят их веки, как захваченный Доростол.
От светлой комнаты не прибраны ключи,
Их принесёт после полуночи апостол.
Но эта музыка! За что ей изнывать?
По лестнице, до перекрытой арки,
Одно лишь время ей змеёю извивать,
И повторять еженедельные подарки.
Но как не будут ночи Вифлеема жарки,
Под эту музыку придётся замерзать.
В оливковых ветвях закончит путник
Усталый свой приют земного шара.
Такой же я, мешавший людям трутник,
Когда-нибудь дойду до неба хмара.
И если выпадет мне молчаливый спутник,
Что выточит неровность тротуара,
Пожалуй, будет солнечная грусть.
Под охрою песчаной зреют клады,
Но мне лишь ветер напевает пусть
Не про пустыни, - про церковные посады.
И я приму в пергаментах доклады
Про тихий стих, что в душу наизусть...
Как на костях великий Колизей
Дарил веселье ненасытнейшей толпе,
Мне так же нечего хранить от жалюзей,
Даже в открытом литераторов столпе,
Одна лишь правда, но открыта на губе,
И в этом нет ей преданных друзей.
Нет места лучикам на площади калек,
Что растеряли души на прилавках.
И не заметит ни единый человек,
Как утром солнце задыхается в удавках.