Не хочу сказать что мы, в нашу юношескую пору, были белыми и пушистыми. Бывало, и нам делали замечания за нарушение поведения на занятиях, и мы устраивали каверзы нашим не слишком любимым преподавателям. Но я не припомню случая, чтобы, получив замечание от преподавателя, кто-то бы тут же жаловался родителям, дескать, мордуют, не дают спокойно дышать и, даже, позволяют себе обзываться нехорошими словами. Не было такого! Может быть, жизнь стала более динамичная, в смысле, средства связи имеются у каждого, или студенты стали ближе к своим родителям, но картина, порой, вырисовывается не столько неприятная, сколько анекдотичная.
Некоторое время назад я преподавал в колледже. В основном, студенты учились, как и в мои времена, по-разному: кто-то активно воспринимал информацию, а, значит, не мешал лекционному процессу, кого-то хватало лишь минут на тридцать, а кто-то начинал бузить с самого начала урока. Обычно к третьей категории относились те, кого родители силком запихали в колледж на платной основе, чтобы были хоть под каким-то контролем. За учёбу с них не спрашивали и они вылетали из учебного заведения уже после первой сессии. Но за это время попортить крови преподавателям успевали.
Были такие и у меня. Не скажу, чтобы у меня не хватало преподавательских качеств, чтобы поддерживать дисциплину в аудитории, но делать каждые две-три минуты замечания и не упускать нить лекции – тоже не слишком приятно. Однажды я пообещал одному хулигану пожертвовать лекцией и лично отвести его к директору. Свою угрозу я закончил фразой: «Enfant terrible!»*
На перерыве мне позвонил директор и пригласил к себе в кабинет.
В кабинете директора, помимо самого директора, находилась незнакомая мне женщина со злым лицом, которая принялась метать в меня такие обжигающие взгляды, что я пожалел, что не прихватил с собой огнетушитель.
– Это мама студента N, – представил её директор. Она утверждает, что вы обзываете студентов, и, в частности, её сына, нехорошими словами.
– Позвольте поинтересоваться: какими? – спросил я у женщины.
– Мой сын не помнит, какими точно, но нехорошими! – ответила женщина с таким отвращением, как будто ей пришлось разговаривать с маньяком.
– Если бы ваш сын не пытался сорвать лекцию, я бы не был вынужден делать ему замечания. После тридцатого замечания я действительно высказался в его адрес: «Enfant terrible!»
– Вот, вы слышали!? – взвизгнула женщина.
– …что означает, в переводе с французского, «Несносный ребёнок», – продолжил я, – и я бы был вам очень признателен, если бы вы на моих лекциях сидели рядом со своим сыном и сдерживали его гиперактивность, отнюдь не направленную на освоение материала.
Женщина некоторое время посидела с открытым ртом, причем, цвет её лица достаточно быстро из здорово-красного стал неприятно-серым. Потом она встала и, не прощаясь, вышла из кабинета.
– У вас есть ещё ко мне вопросы? – спросил я у директора.
– Нет, – ответил он, – но с французским советую быть поаккуратнее!
* Enfant terrible (фр.) – несносный ребёнок.