Олимпио в печали. Из Виктора Гюго

Владимир Микушевич
Не меркли небеса, поля не увядали,
Нет, в прежней роскоши сияющие дали
               Казались голубей;
В благоуханье трав, зеленых, как бывало,
Он узнавал страну, где сердце изнывало,
               Исполнено скорбей.

Улыбка осени в той местности холмистой
Украсила леса каймою золотистой,
               И небо в том краю,
Где птицы, как весь мир, взывая хором к Богу,
Людскую, может быть, надежду и тревогу
               Вдохнули в песнь свою.

Хотел он видеть пруд при солнечном сиянье,
Лачугу, где всегда был щедр на подаянье
               Их легкий кошелек;
Он ясень вспоминал, который свежей тенью,
Расположив тогда сердца к самозабвенью,
               Их постоянно влек.

Искал он старый сад и дом уединенный,
Верхушками дерев уютно осененный,
               В приветливой дали;
Под шум шагов своих, как в царстве сновидений,
Он всюду различал приметы наслаждений,
               Которые прошли.

Он слышал, как в лесу трепещет ветер нежный,
С любовью первой схож, волнующе-мятежный,
               Сопутствуя мечтам,
Раскачивая дуб, над розой чуть порхая,
Как будто в них душа сказалась мировая,
               Играя здесь и там.

Как бы разбужена тяжелыми шагами,
Опавшая листва взлетала под ногами
               И уносилась прочь;
Так мысли скорбные души многострадальной
Порою силятся взлететь во тьме печальной,
               Чтоб снова изнемочь.

Средь мирных пажитей в прозрениях всечасных
Величественный мир прообразов прекрасных
               Вновь перед ним возник;
Он целый день блуждал, а озеро сверкало,
Необозримое небесное зерцало,
               В котором Божий лик.

Он счастье вспоминал, усугубляя горе;
Казалось, для него все двери на запоре,
               Куда бы ни стучал;
Блуждал он целый день, пока не наступила
Ночь, безотрадная для сердца, как могила,
               И страждущий вскричал:

«В отчаянье сюда вернувшись поневоле,
Хотел я испытать, неужто вышел весь
Пьянящий эликсир, столь сладкий в этом доле,
Но как я прогадал, оставив сердце здесь!

Как ты забывчива, беспечная природа!
Как ты способна все на свете изменить!
Как разрываешь ты, не подождав и года,
Связавшую сердца таинственную нить!

Наш вензель на коре отыщется едва ли;
Осыпалась листва, дававшая нам кров;
Нет больше наших роз; их походя срывали
Мальчишки, прыгая с разбегу через ров.

Разбрызгать жемчуга ладонью ненаглядной
Она любила там в полдневный душный зной,
Но, что поделаешь, фонтан в тени прохладной
Сегодня огражден докучною стеной.

Проселок вымощен, и где теперь дорожка,
Которую в тоске припомнить я бы рад?
Хранил песок следы, и как смеялась ножка,
С моею рядышком ступая наугад!

Она ждала меня близ вехи придорожной,
Которая теперь имеет жалкий вид,
Поскольку вечером к ней в толчее безбожной
Телега каждая прижаться норовит.

Нет ничего того, что прежде нас прельщало;
Здесь вырублен лесок, там пустошь заросла;
Воспоминания нам время завещало,
Однако прошлое остыло, как зола.

Неужто жизнь была удачей слишком редкой,
И нам не воскресить промчавшегося дня?
Пока я слезы лью, играет ветер веткой,
И этот старый дом не узнает меня.

Наш путь обманчивый теперь пройдут иные,
Другие вместо нас взволнуются сердца,
И грезу наших душ продолжат остальные,
Еще не ведая, что грезе нет конца.

Мы в начинании затеряны бесцельном;
Дурной и праведный в одном и том же сне,
Который длится здесь, кончаясь в запредельном,
Лишь прерывается в своей же глубине.

Другим любовникам в порыве безупречном
Пора изведать яд сладчайших тайных чар,
Которые в своем роскошестве беспечном
Доверчивым сердцам сулит природа в дар.

Где прежде мы с тобой скрывались, дорогая,
Там появляются другие неспроста,
И вскоре посягнет купальщица другая
На заводь, где твоя сияла нагота.

Где пламя с пламенем смешали мы однажды,
Там прошлого стыдиться я готов;
Природа не простит нам прежней нашей жажды,
Не воскресит она былых своих цветов.

Кустарники, ручьи, проточные купели,
Леса, где столько гнезд среди ветвей тугих,
Неужто будете вы петь, как нам вы пели,
Неужто будете звучать вы для других?

А мы привыкли вам внимать с благоговеньем,
Был к вашим таинствам привержен чуткий дух,
И наслаждались мы внезапным откровеньем,
Когда, расстрогав нас, вы говорили вслух.

Вновь обращаюсь я к моей пустыне милой;
Прошу тебя, ответь, чарующий пейзаж:
Когда мы с ней заснем, спеленуты могилой,
Которая навек изменит облик наш,

Ужели не вздохнут о нас твои дубравы
И, не почувствовав, что нас на свете нет,
Ты сможешь продолжать беспечные забавы,
Певцами новыми по-прежнему воспет?

Ужели призраков, прельщенных заклинаньем
Твоих лесов и гор, толпящихся вокруг,
Нас не приветишь ты доверчивым признаньем,
Как преданных друзей встречает старый друг?

Ужели ты велишь моей бесшумной тени
Там, где мой шаг теперь послышался на миг,
С другою тенью плыть в томительном смятеньи,
Пока не завлечет нас плачущий родник?

Ужели не шепнешь любовникам счастливым,
Когда к пылающей груди прижата грудь
В цветах под деревом густым и молчаливым:
Живые! Мертвых вам пора бы помянуть!

Дарует Бог на миг нам горы и долины,
Трепещущих лесов таинственную глушь,
Лазурь небес, ручьи, озера, луговины,
И мы вверяем им отраду наших душ,

Но Бог отъемлет их, и наш огонь потушен;
Не остается нам ни солнца, ни звезды;
Гостеприимный дол Всевышнему послушен:
Изглаживает Он забытые следы.

Так зарастай, порог, ветшайте, половицы!
Забудь нас, тихий дом, желанный нашим снам!
Шуми, трава, ручьи, журчите, пойте, птицы!
Нас позабывшие, как памятны вы нам!

Для нас вы тень любви, вовеки незабвенной,
Оазис ласковый в заманчивой дали;
Долина, ты приют в стране благословенной,
Где мы в слезах на миг друг друга обрели.

А старость близится, иллюзии развеяв,
И страсти прежние, гонимые умом,
Похожи на толпу бродячих лицедеев,
Которая вот-вот исчезнет за холмом.

Одна лишь ты, любовь, как прежде, нас чаруешь
С тех пор, как светоч твой сияющий возник;
Связав слезами нас, восторги нам даруешь;
Юнец тебя клянет, однако чтит старик.

Когда чело гнетут угрюмые седины,
Когда ни помыслов, ни целей больше нет
И ветхий человек – подобие руины,
Где похоронены надежды прошлых лет;

Когда душа в бреду, не находя покоя,
В груди пытается убитых сосчитать,
Как будто мертвецов родных на поле боя,
Где пали все мечты, как доблестная рать.

Когда, с реальностью расставшись бесполезной,
Уже светильнику не веря своему,
Душа склоняется над внутреннею бездной
И погружается, бесстрашная, во тьму, -

Там, в гибельной ночи, в безмолвии суровом,
В небытии, где все изгладились черты,
Таится все-таки под гробовым покровом
Трепещущая жизнь – воспоминанье, ты!»