Умер Сталин, а я появился,
Потеплее задули ветра,
Жаль, бездомным дитёнком родился,
Дело вышло такое тогда.
И жили бесквартирные родители рабочие,
А рядом с ними прочие, имея полномочия,
Шли времена свободные, теперь почти забытые,
Жила страна могучая с ресурсами добытыми.
Ввысь тянулось моё поколенье,
Мало в ясли кто, садик попал,
До сих пор помню мамы варенье
И как жадно его поглощал.
Росточком был малюсеньким на фотке подозрительно,
Имел свои иллюзии малёночёк чувствительный,
Но к школе стал понятливей, на годик опоздал в нее,
Достало двухэтажное некрашеное здание.
В школе форма делила понятья,
У парнишек фуражка, ремень,
У девчонок передники, платья,
И чернильные пятна на мне.
Не до ученья было нам, на улицах прекраснее!
Играли в деньги и очко приятели вихрастые,
А тех, кто с зоны был, считали мы зубастыми,
Уж если жить, так испытать, где всё-таки опаснее.
Мылись люди в общественной бане,
Сущность всех проявлялась своя,
Тёр я спину мочалкой папане,
На других обалденно смотря.
Вон без руки, вон без ноги, а кое-кто без глазика,
Гремели на скамейках металлические тазики,
Наколочки синели там, как чудеса телесные,
На них глазел я с завистью – картинки интересные!
Уголовщиной слыл Васька Шергин,
Он ватагу из нас собирал,
И таскал до разрушенной церкви,
Где гремел камнепадом подвал.
Весной по маю вёл нас босс, и мы покорно слушались,
От храма шли чрез кладбище - селянками накушались,
Василий вскоре лагеря прошёл, вернувшись, опозорился,
Его же финкою своей проткнули, как ни хорохорился.
Тоха «Дизель» шпаной почитался,
Он краснуху на грудь принимал,
А еще изумительно дрался
И в краплёные карты играл.
Но довелось пацанчику нарваться на обидчика,
Вор в возрасте испортил парню личико
И пригрозил пером, что чуть чего прирежет вмиг,
Скопытился Толянчик же от напастей совсем других.
Было пиво в розлив и чудила,
И хмелела на бочках братва,
Собирала «бычки» и курила
Вездесущая мы детвора.
И бегали мы хлопчики в поля, где недозрелые
Початки кукурузные и объездные смелые,
Фасоль еще садили там, горох да и подсолнечник,
И ковырялись в почве мы, добычу ели полночью.
Киселёв Колька резко загнулся,
Не дожив до семнадцати лет,
Дома был он и в книгу уткнулся,
Так и кончил жизнь тот домосед.
Протравленной фасолью обожрался он, незнаючи,
На поле бегал паренёк, как баловал играючи,
Увлекшись книгочтением, обзавелся очёчками
И заменял он явь свою заманчивыми строчками.
Деревянные в скрип мостовые
И дороги в ухабах всегда,
Рассыпались машины худые,
По ямИнам товары возя.
А мы уж тут как тут, где нам чего отломится,
Водила пьяный грохнул груз, такое было, помнится,
Не пропадать добру, берем, что попадается,
Затем и делим на общак, кому что причитается.
Лет с шести Васька Низовцев дрался,
Папиросы под майкой таскал,
И по полной раз он оторвался,
Когда водки бутылку достал.
А был он безотцовщиной, мать до поту работала,
И, истопив печурочку, помог мамке с заботами,
Глотнул на печке водочки да угорел в дремоте он,
И помер хулиганистый с натужными хрипотами.
Вот три класса прошли незаметно,
Я с пятерок слетел на колы,
Стал на деньги играть, но секретно,
Попадался, так драил полы.
И била нас учительша указкою по кумполам,
И мы учились всё-таки, хотя и с грехом пополам,
Двенадцать мне нагрянуло, обзавелся смекалкою,
Журналы познакомили с физической закалкою.
Лес был рядом, мы с батей пилили
В нём дрова «дружбой два», но ручной,
А зимой их к жилищу возили,
Вниз под горку - был спуск затяжной.
Отец построил дом один, поднадорвавшись, с грыжею,
И в нём мы хоть не радостно существовали, выжили,
Семья держала кур, свинью, цыплята были радостью,
Продукты магазинные не прессовали гадостью.
Мы каникулы ждали как чудо,
В мае парты трещали вовсю,
Знали - скоро свобода, и будем
На реке, на природе, в лесу.
Парнишки бессознательно то рушили, то строили,
Земляночку копали в грунте - типа дом устроили,
А недалЁко зА лесом нас взрывы беспокоили
Солдатики железную дорогу там освоили.
Женька парнем осанистым вырос,
Стырить водку - так то не вопрос,
Средь ребят иногда, оттопырясь,
Доставал пачку он папирос.
Кому из нас жить не в чести, того не надо и простить,
И Жека жил не по-людски, разбили парню челюсти,
Не дотянул до сорока, увлекшись дурень стопочкой,
Но до последнего не унывал, лечась от травмы водочкой.
Подрастали юнцы и взрослели,
Наливались в грудях катыши,
Песни взрослые парни запели
Про тюрьму, одолели прыщи.
Болтались до пятнадцати парнишки как лунатики,
Затем уж на работу шли, забросив свои фантики,
Иные увлеченные в кино ходили весело,
Свои копейки честные нигде не куролесили.
И, картин насмотревшись военных,
Бренных дел зачурались мальцы,
Нервы стали тревожить бессменно
У родителей мы сорванцы.
Кто самопал имел, а кто карбид в бутылочке,
Кто папиросы тырил у отца, их унося с ухмылочкой,
И приносил отраву нам, мы радовались, дурики,
Меня тогда еще все называли Шуриком.
Самодельные мины – в костёр их,
Потом ждали, когда грянет взрыв,
Лихо в ямы сигали пострелы,
И осколки над ними в прорыв.
А по стране кипела жизнь, правители менялися,
Но мы в политике «дубы», над ними лишь смеялися,
Другие важные дела серьезней были пацанам
И на гитарах шести струн мы увлеченно бацали.
У отца "Корян" слямзил патроны,
Испытать их, подумал, в огне,
С ним решили запрятаться в схроне,
А костёр развести на земле.
Отправились скорее в лес, а там нашли поляночку,
При ней еще удобную пока сухую ямочку,
Очередями жахало, дробь всюду разлеталася,
А мы сидели, притаясь, душа того пугалася.
Жгли костры на угорах, курили,
Своё братство создав словно клан,
Комаров беспощадно давили,
Мяч гоняли, играли в «козла».
И загорали дочерна, как негритята бегали,
И «цыпками» не очень - то заботились как бедами,
В воде держались стойко мы - до кожи посинения,
Болели редко, много травм имели без везения.
Пил отец, по калымам скитаясь,
Но рубли всё же в дом приносил,
С ребятней по дорогам скитаясь,
Я жизнь вольную превозносил.
Бывало всякое порой, тонул в пруду, спасли меня
И на двоих с приятелем «Московскую» мы вынесли,
Проткнули руку, кровь пошла, дрались на лыжных палочках,
И жестью ногу прополол, играя как-то в салочки.
Ребятишки, войну уважая
Разыгрались в неё по лесам,
И боролись мы, этим давая
Волю полную нашим телам.
И сабли деревянные, и луки можжевелые
Все мастерили по домам, считая себя смелыми,
Затем сшибались партии мальчишечек отчаянных,
Азартом боевым запальчиво охваченных.
Драка вышла однажды страшнАя,
Вовку ткнули в грудь не кулаком,
А ножом засадили, блатная
Кровь взыграла в парнишке одном.
И умер парень не в бою, упавши ничком на зЕмлю,
И вот уже по кладбищу, притихшие, всё лазим мы,
Простились с Вовкой бережно, снег падал тихо, ласково,
Апрель был, брови чёрные темнели как над маскою.
Годы юные быстро промчались,
Школа кончена – ихний финал,
Кто на шконку попал, и там, чалясь,
Свои лучшие годы сдавал,
Нашлись и головастые ребята попроворнее,
Другую жизнь настроили, не стали парни вОрами
Кто выбился в директора, а кои непокорные
В училища военные рискнули те упорные.
Примечания: объездные - конные сторожа, охранявшие совхозные поля. А катыши (шарики в сосках) появляются у юношей в период полового созревания с 13 лет. Краснуха - красные вина.
Описанный исторический период: 1954 - 1972 годы.