Ольга Черемшанова
26 апреля этого года исполнится 110 лет со дня рождения Ольги Александровны Чижовой (в замужестве Ельшиной), поэтессы и артистки. Под псевдонимом Черемшанова она входила в круг мастеров Серебряного века. Два года назад Пушкинский дом провел дни ее памяти.
В юбилейный для поэтессы год пора и нам, сибирякам, вспомнить об Ольге Черемшановой. Тем более что пять лет — с 1918 по 1923, — проведенные ею в Омске, были плодотворны. Здесь она окончила школу, училась в музыкальном техникуме, посещала литературные собрания. Сибирская периодика, архивные материалы и мемуары позволяют восстановить забытые эпизоды литературно-художественной жизни Омска 1920-х годов. Любопытные документы, дополняющие ее историю, обнаружены автором статьи в фонде О. А. Ельшиной, хранящемся в Рукописном отделе Пушкинского дома.
Автор настоящей публикации не ставит своей задачей представить творческий путь Ольги Черемшановой, но обращается к страницам ее биографии, связанным, главным образом, с художниками, составившими ее омское окружение.
Спустя почти полвека со времени пребывания Черемшановой в Омске о ней вспомнил поэт Леонид Мартынов. И хотя его мемуарный текст малоинформативен для биографии Ольги Александровны, но и он проливает свет на ряд обстоятельств и особенно дорог нам, потому что его автор — наш замечательный земляк. Из новеллы «Аллея причуд» книги мемуаров «Воздушные фрегаты» (М., 1974): «И вот однажды среди литераторов распространился слух, что в город приехала петроградская поэтесса Черемшанова и живет она у доктора Шершевского, то есть на углу Красных Зорь и Учебной, за квартал от нас. — Вы знакомы с Шершевским, так идите же к Черемшановой! — сказал мне Антон Сорокин. — Это известная поэтесса, ее признал сам Михаил Кузмин! — Ну, и идите к ней сами! — ответил я. — А я подожду, когда она меня пригласит! Но, несмотря на это гордое заявление, я все же стал чаще, чем обычно, проходить мимо докторского особняка, в некоторой надежде, что вдруг на парадном крыльце появится или сам Шершевский, или его гостья и таким образом состоится знакомство. Но случилось не совсем так. Старый доктор действительно сошел с крыльца в сопровождении молодой, невысокого роста незнакомой мне девушки или дамы, одетой довольно пестро. Я раскланялся, доктор любезно ответил, но не сделал никаких попыток познакомить меня со своей спутницей, глядевшей надменно. Я был уязвлен до такой степени, что, когда через некоторое время кто-то показал мне книжечку Черемшановой (в каком она издательстве вышла и как она называлась, увы, я не помню), я, бегло просмотрев ее, сказал с облегчением: “Не понимаю, что в этих стихах понравилось Кузмину!” Может быть, я был неправ, и стихи были вовсе не плохи, не знаю, может быть, роль сыграла мальчишеская обида на надменную петроградку…» [1].
Упоминаемая книжечка — изданный в 1925 г. сборник стихов Черемшановой «Склеп», включавший стилизации испанской, японской, русской сектантской поэзии, казахского фольклора. Михаил Кузмин, написавший предисловие, аттестовывал автора как «богато одаренную натуру, импульсивную и темпераментную». Значит, Мартынов увидел Ольгу Александровну между 1925 и 1928 годом. (А. С. Сорокин умер в марте 1928 года). Вероятно, молодому поэту следовало обидеться на доктора Шершевского, который не догадался представить ему свою гостью. Ведь сама Черемшанова могла и не узнать Леонида Мартынова, с которым, безусловно, была знакома по собраниям в омском ЛИТО и в Артели писателей и поэтов в 1921—1922 гг. Странно, что Мартынов пишет о первой встрече с ней. Отчасти это можно объяснить тем, что, влюбленный в то время в поэтессу с Атаманского хутора Женю Андрееву, он тогда просто не замечал Черемшанову. Вот что пишет его брат Николай (псевдоним Семенов): «В ЛИТО было три поэтессы. Две из них, Черемшанова и Андреева, вскоре умолкли, а третья, Ксения Львова прошла сложный творческий путь» [2; с. 97]. К. С. Львова стала советской писательницей, удостоилась Государственной премии СССР в 1949 г.; увлечение Е. Н. Андреевой стихосложением, действительно, было недолгим. Что же касается нашей героини, то благодаря публикации Т. Л. Никольской [3; с. 40—82] стало известно о том, что она не оставила поэзии и в последующие, после отъезда из Омска, годы.
Дочь уральских заводовладельцев, Ольга Чижова получила хорошее образование, в 1910—1911 годах путешествовала с родителями по европейским странам, долго жила в Санкт-Петербурге, где увлеклась балетом и музыкой.
В конце 1918 года семья Чижовых из Уфы, занятой частями Красной армии, перебирается вместе с многочисленными беженцами в Омск, ставший столицей белой России. Неизвестно, посещала ли она заседания литературно-художественного кружка, организованного «залетными» литераторами, но так или иначе свои первые шаги в поэзии Черемшанова сделала в Омске. Пока это была лишь девичья поэзия, вдохновленная мотивами И. Северянина. Ее увлекают романтически-сказочные образы, она, как и ее кумир, стремится к музыкальности стиха. В текстах часто упоминаются местные топонимы: Иртыш, Омь, Подгорный переулок. Однажды, незадолго до выпуска из школы, проходя по старому кладбищу, она услышала причитания женщины, похоронившей дитя. (Старинное омское Казачье кладбище находилось в то время в черте города, на расстоянии не более километра от дома, где жила Черемшанова (Никольский проспект, сейчас — ул. Красных зорь, 35), и бывшей 2-й женской гимназии (9-я советская школа), где она училась. В 1920—1950-е кладбище использовалось горожанами как парковая зона; закрыто в 1942 г., снесено в 1960—1970-е годы.) «Ритм слова ошеломил меня», — вспоминала Черемшанова [4; Д. 32, Л. 5]. Отныне дух народной поэзии будет постоянно присутствовать в ее стихотворном творчестве — в виде обработок русской обрядовой поэзии с традиционными зачинами, повторами, постоянными эпитетами. Самостоятельным литературным произведением, подсказанным реальным событием, станет «Плач матери на могиле своего ребенка». Монастырская жизнь, быт скита все больше занимают мысли Черемшановой. «Религиозные брожения. Дом баптистов и подгорные прогулки на Омь-реке. Решение уйти в скиты... Книги индусских йогов... Подземный храм сибирских святителей», — записала она в тезисном конспекте воспоминаний [3; с. 41]. Ее настроения отразились в стихах начала 1920-х годов («Песня тяжкая», «Голубая былинушка», «Черная былинушка») и особенно в стихотворении «Песнь прощальная», в котором она обращается к подругам:
…Я запруся в скиту среди ельничка,
Я забудусь постом да молитвою.
И найду, может быть, радость новую,
Никому, никому непонятную!
В 1921 году студентка музыкального техникума Ольга Черемшанова приобретает известность в кругу местной творческой молодежи. Осенью 1920 года литературные силы Омска объединяются в Артель поэтов и писателей. В ее составе — молодые и зрелые литераторы. Приходят сюда и художники, любящие поэзию и тоже пишущие стихи. В их числе: Виктор Уфимцев, Николай Мамонтов, Петр Осолодков. Собрания Артели посещает и Черемшанова. Красивая, артистичная и талантливая девушка покорила сердца многих участников собраний. О своеобразии ее личности говорит, например, дарственная надпись Петра Драверта на сборнике его стихов «Сибирь» (Новониколаевск, 1923): «Самой оригинальной, непосредственной и дикой поэтессе на иртышских берегах Ольге Черемшановой — изумрудный привет от автора» [3; с. 41]. Ольгой очарован поэт и секретарь Артели Сергей Орлов, посвятивший ей строфу в духе японской поэзии хайкай:
Ты как веточка
пряной сирени. Любя,
я тебя обломлю.
23/I 1922. Сергей Орлов.
Рядом — ответное трехстишие поэтессы, точно, в отличие от Орлова, соблюдающей ритмику японских хокку — две пятисложные строки и семисложная между ними:
Знай, я ствол дуба
Четырехсотлетнего.
Любя — не сломить!
23/I 1922. Ольга Черемшанова [4; Л. 139 об.].
«Интересно взглянуть на Черемшанову. Какова?» — запишет в дневник художник, лидер омских футуристов Виктор Уфимцев, вернувшийся в октябре 1921 г. из трехмесячного путешествия на агитпароходе и уже наслышанный о ней от своих товарищей [5; с. 37]. Вскоре он уже пишет портрет Ольги Александровны на фоне икон, «интересный по композиции и письму». Запись в дневнике 11 февраля 1922 г.: «Вчера был у Черемшановой. Моя работка застеклена, висит на стене среди Левитана, Васнецова, Айвазовского, Дубовского и других. Недурно выглядит» [5; с. 42].
Дебютная публикация стихов Ольги Александровны состоялась в июле 1922 г. в первом и единственном номере литературно-художественного журнала «Таежные зори», вышедшем в Новониколаевске. Его редактором-издателем выступил К. Соколов. В числе авторов — Г. Вяткин и одаренная молодежь: К. Урманов, К. Беседин, В. Берников, В. Далматов, В. Итин, Е. Андреева. От оппонентов-литераторов, негативно оценивших детище К. Соколова, досталось и Черемшановой — за пессимизм и кладбищенскую тему [6; с. 4]. Приведем одно из стихотворений:
ЧЕРНАЯ ВЬЮГА
Ох, ты вьюга, моя вьюгушка! Ох, ты вьюга, моя кручина!
Ты почто взрыдалась!?
Мне и без тебя холодно,
Холодно, да морозом зябко...
Выпадали мои думушки черным снегом.
Навалили злодейки цельные сугробы,
По самы плечи, по головушку разнесчастну;
Закрыли меня, зазнобили меня.
А из черного сугроба-то не вылезти,
Не вылезти, не выползти...
Ох, ты вьюга моя, вьюгушка!
Ох, ты вьюга моя, черная!
Не надо мной ли ты отходную поешь?
Не надо мной ли воешь панихидную?
Не надо мной ли ты, вьюга, плачешься,
Плачешься, да рыдаешься?
Ай, не шепчешь ли ты мне, вьюга погребальная,
Что из черного сугроба мне не вылезти,
Не вылезти, не выползти?! [3; с. 41–42].
В 1922 г. Черемшанова стала выступать на эстраде, в рабочих клубах, на открытой сцене городского сада «Аквариум» со своими обработками сибирских народных песен. Вместе со сверстниками она входит в Общество краеведения Западной Сибири. В апреле 1923 г. Ольга Александровна получает приглашение от художника и студента-активиста Петра Осолодкова принять участие в «первом стильном вечере» Худпрома, организуемом совместно с музыкальным техникумом. Хранящаяся в частном архиве (Омск) листовка-программа этого яркого театрализованного мероприятия подтверждает, что ее выступление действительно было включено в сценарий.
В свои ряды приняли талантливую поэтессу местные футуристы, составившие группу «Червонная тройка» (1921—1923). Основанное на дружеских контактах молодых художников и поэтов — недавних гимназистов — вольное объединение «червоннотройцев» не имело устава и четкой программы, но цель его была вполне определенной — пропаганда идей и форм современных художественных течений на выставках и литературных собраниях. Не менее важной и, пожалуй, главной целью вольнодумцев было утверждение самих себя как носителей нового. Поэтическое творчество Черемшановой не имело ярко выраженной авангардной ориентации, но в известной мере представляло национально-архаическую традицию русского футуризма.
Уфимцев, скрупулезно собиравший свидетельства творческой деятельности своих друзей, просит ее написать что-нибудь в альбом, в котором уже присутствуют автографы Б. Жезлова, Вс. Иванова, Л. Мартынова, К. Урманова, А. Сорокина, К. Соколовского, В. Шебалина. Ольга Александровна записывает стилизацию казахской колыбельной песни:
Ночь убила вечер летний,
Спи, мой Аэрджан.
Ходит в небе синей степи
Золотой баран.
Он рогами зло бодает,
Сон твой сторожит.
Пусть тебя он не пугает,
Будущий джигит.
Звезды — юрты золотые
В ауле Аллаха.
Их жильцов боятся злые.
Ты же будь без страха.
Спи, мой мальчик, спи мой милый.
Спи, не знай забот.
День придет, проснется сила
И тебя возьмет.
Для тебя, для дорогого,
Лучший мой шапан.
Спи до утра золотого, крошка Аэрджан.
В день, когда проснется сила,
Мать не забывай!
Я сошью тебе, мой милый,
Алый малахай!
Под стихотворением, записанным синими чернилами, графитным карандашом, безусловно, по настоятельной просьбе владельца альбома рукой Черемшановой дополнено: «Посвящ. Союзу Червонной Тройки» [5; с. 178].
Еще одно свидетельство дружбы Черемшановой с местными футуристами — хранящийся в частном московском собрании фотоколлаж, на котором поэтесса запечатлена с В. Уфимцевым, Н. Мамонтовым, П. Осолодковым, Б. Жезловым. На груди у каждого — знак, рассмотреть детали которого не позволяет качество фотографии. Датируемый 1923 г. архивный документ из Отдела рукописей Пушкинского дома дает, однако, такую возможность. Речь идет о рукотворном членском билете с надписью «Ольга Черемшанова стихарка» и с удостоверяющими ее принадлежность футуристической группе подписями учредителей этой группы: «Вик Уфимцев, Ник Мамонтов, Б. Жезлов». Согласно принципу «заумной» поэзии (использовать обрывки слов и отсечение слогов), вместо «Союз Червонной Тройки» — СоЧерТрой. Автор кубофутуристической композиции, исполненной гуашью на миниатюрном картонном листе (6,0х10,5) — безусловно, Уфимцев. Традиционное изображение карточной красной червы геометрически стилизуется с сохранением ведущего цвета.
Футуристическая страница в художественной истории Омска закончилась с отъездом Уфимцева и Мамонтова в Туркестан в августе 1923 г. Через три месяца уезжает в Москву Черемшанова. Их товарищ Б. Жезлов отмечает это грустное событие светлым, раздумчивым триолетом:
мамонтов уфимцев черемшанова
панели арпоэпис автомобили
в воспоминаниях и снова и наново
мамонтов уфимцев черемшанова
и омск в столбах тяжелой пыли
от мостовых гуденья пьяного
мамонтов уфимцев черемшанова
панели арпоэпис автомобили [7; Л. 5]
В Москве Черемшанова недолго занималась в студии МХАТа, увлекалась спектаклями Камерного театра, познакомилась с московскими теософами, побывала на многочисленных литературных вечерах. Не позднее лета 1924 переехала в Ленинград, где начала выступать на эстраде с мелодекламациями и исполнением характерных танцев.
С Омском ее связывает недолгая переписка. Ей пишет в 1924—1925 годах студент Худпрома Петр Осолодков. «Красавец, любитель танцев и заика, кубист по убеждениям», — вспоминал о нем Леонид Мартынов, посвятивший ему поэму «Рассказ про мастерство». За сходство с негром товарищи дали ему прозвище «Черный». Бесконечно преданный искусству, Осолодков старательно овладевал знаниями, которые давали ему педагоги Худпрома — сторонники академического направления, и успешно участвовал в выставках, экспонируя «довольно сильные рисунки и портреты». При этом он был членом группы «Червонная тройка», дружил с ее лидером Виктором Уфимцевым и ее участниками. В каждом письме Осолодкова к Ольге Александровне — признания в любви, в поздних письмах к ним добавляется выражение душевных переживаний и отчаяния. Письма дают также представление о целеустремленности молодого художника: «Только эту зиму я начал серьезно работать, натуру штудируем по 2 недели и дольше. В понимании природы и живописи углубился значительно. Это лето буду в Омске (возможно, не в самом городе) и работать сколь возможно на воздухе. Несмотря на одиночество абсолютное как-то насыщен весь и радостный хожу я. Техникум буду кончать, потом Питер, Москва, смотреть буду, но и только. <…> В себя верю. Художник во мне есть, несомненно, все зависит от самого себя и надо только работать и опять работать [4; Д. 29. Л. 7].
Для продолжения обучения Осолодков выбирает Ленинград. Возможно, выбор связан с переездом Черемшановой в Северную столицу. В августе 1924 г. по разнарядке ЦИКа профсоюз Рабис откомандировал студента в Ленинградский высший художественно-технический институт (ВХУТЕИН). Весной 1925 года Черемшанова и Осолодков встречались, но встречи их были редкими, а затем и вовсе прекратились. В эти годы Ольгу Александровну связывала дружба с Кузминым, ценившим ее творчество. Ольге Черемшановой посвящен цикл «Пальцы дней» в последней прижизненной книге Кузмина «Форель разбивает лед». С 1926 г. Черемшанова пишет стихи в русле хлыстовской темы, оценить которые могли немногие знакомые, и в числе немногих — конечно, Кузмин. Об этом говорит его дарственная надпись на «Александрийских песнях» от 1930 г.: «Милой Ольге Александровне Черемшановой после того, как она прочитала мне свои прекрасные тайные стихи о Богородице и прочие тайные вещи, искренне любящий М. Кузмин» [3; с. 47].
Личная жизнь Ольги Александровны (замужество в 1924 г., рождение и смерть дочери), работа в Ленинградской филармонии и Обществе камерной музыки, гастроли с концертными бригадами, в том числе и в Сибири, затем служба в Ленинградском областном доме народного творчества формировали ее круг общения. Осолодков оказался вне его пределов.
Он всецело отдался творчеству. В 1929 г. окончил станковое отделение живописного факультета ВХУТЕИНа и через три года поступил в аспирантуру Академии художеств. Портреты современников — наиболее значительная часть его творческого наследия. Но путь художника прервала война. Он отказался выехать из блокадного Ленинграда, не захотел оставить своей мастерской, где хранились его картины. В последний раз его видел скульптор А. Л. Малахин, который позже рассказывал: «Осолодков шел, слегка пошатываясь, через торосы замерзшей Невы, в стужу и туман, в сторону Васильевского острова. Ему не досталось куска конины, которую тогда распределяли в ЛОСХе. Так он и скрылся в этом холодном тумане, надвигавшемся с той стороны Невы...» [8; с. 256]. 28 февраля 1942 г. художник умер. Когда старые друзья после войны пришли в его прежнюю квартиру на Первой линии Васильевского острова, то обнаружили в пыльной кладовке только десятка полтора холстов и несколько рисунков. Они были переданы в Русский музей. Архив, в котором, без сомнения, были и письма от Черемшановой, утрачен.
Ольга Александровна до конца дней берегла письма Осолодкова. Пережила с ними блокаду, переезды, трудности быта. Ей были дороги трогательная искренность влюбленного художника и связанные с ним эпизоды ее сибирской юности. Сейчас письма хранятся в Рукописном отделе Пушкинского дома.
Омские страницы биографии Ольги Черемшановой открывают историю ее контактов с кругом сверстников, объединившихся в союз «Червонной тройки», вводят нас в эпоху, когда происходило становление личности поэтессы, — во время, полное творческих исканий и надежд.
Литература и архивные источники
1. Мартынов Л. Н. Воздушные фрегаты. Новеллы. — М., 1974.
2. Мартынов Л. Н. Первые шаги. (Из воспоминаний) // Литературный Омск. — Омск, 1959.
3. Никольская Т. Л. Поэтическая судьба Ольги Черемшановой // Лица: Биографический альманах. Вып. 3. — М.; СПб., 1993.
4. РО ИРЛИ. Ф. 707.
5. Виктор Иванович Уфимцев. Архив. Дневники, фотографии, рисунки, коллажи, живопись / Авт.-сост. И. Галеев, З. Девятьярова. — М., 2009.
6. А. Покойнички в Таежных зорях // Советская Сибирь. — 1922. — 19 августа.
7. ГИАОО. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 587.
8. Зусман Л. Воспоминания о Петре Алексеевиче Осолодкове // Советская живопись — 79. — М., 1981.
Болгарский вариант на Стихи.ру http://www.stihi.ru/2014/07/11/7
В юбилейный для поэтессы год пора и нам, сибирякам, вспомнить об Ольге Черемшановой. Тем более что пять лет — с 1918 по 1923, — проведенные ею в Омске, были плодотворны. Здесь она окончила школу, училась в музыкальном техникуме, посещала литературные собрания. Сибирская периодика, архивные материалы и мемуары позволяют восстановить забытые эпизоды литературно-художественной жизни Омска 1920-х годов. Любопытные документы, дополняющие ее историю, обнаружены автором статьи в фонде О. А. Ельшиной, хранящемся в Рукописном отделе Пушкинского дома.
Автор настоящей публикации не ставит своей задачей представить творческий путь Ольги Черемшановой, но обращается к страницам ее биографии, связанным, главным образом, с художниками, составившими ее омское окружение.
Спустя почти полвека со времени пребывания Черемшановой в Омске о ней вспомнил поэт Леонид Мартынов. И хотя его мемуарный текст малоинформативен для биографии Ольги Александровны, но и он проливает свет на ряд обстоятельств и особенно дорог нам, потому что его автор — наш замечательный земляк. Из новеллы «Аллея причуд» книги мемуаров «Воздушные фрегаты» (М., 1974): «И вот однажды среди литераторов распространился слух, что в город приехала петроградская поэтесса Черемшанова и живет она у доктора Шершевского, то есть на углу Красных Зорь и Учебной, за квартал от нас. — Вы знакомы с Шершевским, так идите же к Черемшановой! — сказал мне Антон Сорокин. — Это известная поэтесса, ее признал сам Михаил Кузмин! — Ну, и идите к ней сами! — ответил я. — А я подожду, когда она меня пригласит! Но, несмотря на это гордое заявление, я все же стал чаще, чем обычно, проходить мимо докторского особняка, в некоторой надежде, что вдруг на парадном крыльце появится или сам Шершевский, или его гостья и таким образом состоится знакомство. Но случилось не совсем так. Старый доктор действительно сошел с крыльца в сопровождении молодой, невысокого роста незнакомой мне девушки или дамы, одетой довольно пестро. Я раскланялся, доктор любезно ответил, но не сделал никаких попыток познакомить меня со своей спутницей, глядевшей надменно. Я был уязвлен до такой степени, что, когда через некоторое время кто-то показал мне книжечку Черемшановой (в каком она издательстве вышла и как она называлась, увы, я не помню), я, бегло просмотрев ее, сказал с облегчением: “Не понимаю, что в этих стихах понравилось Кузмину!” Может быть, я был неправ, и стихи были вовсе не плохи, не знаю, может быть, роль сыграла мальчишеская обида на надменную петроградку…» [1].
Упоминаемая книжечка — изданный в 1925 г. сборник стихов Черемшановой «Склеп», включавший стилизации испанской, японской, русской сектантской поэзии, казахского фольклора. Михаил Кузмин, написавший предисловие, аттестовывал автора как «богато одаренную натуру, импульсивную и темпераментную». Значит, Мартынов увидел Ольгу Александровну между 1925 и 1928 годом. (А. С. Сорокин умер в марте 1928 года). Вероятно, молодому поэту следовало обидеться на доктора Шершевского, который не догадался представить ему свою гостью. Ведь сама Черемшанова могла и не узнать Леонида Мартынова, с которым, безусловно, была знакома по собраниям в омском ЛИТО и в Артели писателей и поэтов в 1921—1922 гг. Странно, что Мартынов пишет о первой встрече с ней. Отчасти это можно объяснить тем, что, влюбленный в то время в поэтессу с Атаманского хутора Женю Андрееву, он тогда просто не замечал Черемшанову. Вот что пишет его брат Николай (псевдоним Семенов): «В ЛИТО было три поэтессы. Две из них, Черемшанова и Андреева, вскоре умолкли, а третья, Ксения Львова прошла сложный творческий путь» [2; с. 97]. К. С. Львова стала советской писательницей, удостоилась Государственной премии СССР в 1949 г.; увлечение Е. Н. Андреевой стихосложением, действительно, было недолгим. Что же касается нашей героини, то благодаря публикации Т. Л. Никольской [3; с. 40—82] стало известно о том, что она не оставила поэзии и в последующие, после отъезда из Омска, годы.
Дочь уральских заводовладельцев, Ольга Чижова получила хорошее образование, в 1910—1911 годах путешествовала с родителями по европейским странам, долго жила в Санкт-Петербурге, где увлеклась балетом и музыкой.
В конце 1918 года семья Чижовых из Уфы, занятой частями Красной армии, перебирается вместе с многочисленными беженцами в Омск, ставший столицей белой России. Неизвестно, посещала ли она заседания литературно-художественного кружка, организованного «залетными» литераторами, но так или иначе свои первые шаги в поэзии Черемшанова сделала в Омске. Пока это была лишь девичья поэзия, вдохновленная мотивами И. Северянина. Ее увлекают романтически-сказочные образы, она, как и ее кумир, стремится к музыкальности стиха. В текстах часто упоминаются местные топонимы: Иртыш, Омь, Подгорный переулок. Однажды, незадолго до выпуска из школы, проходя по старому кладбищу, она услышала причитания женщины, похоронившей дитя. (Старинное омское Казачье кладбище находилось в то время в черте города, на расстоянии не более километра от дома, где жила Черемшанова (Никольский проспект, сейчас — ул. Красных зорь, 35), и бывшей 2-й женской гимназии (9-я советская школа), где она училась. В 1920—1950-е кладбище использовалось горожанами как парковая зона; закрыто в 1942 г., снесено в 1960—1970-е годы.) «Ритм слова ошеломил меня», — вспоминала Черемшанова [4; Д. 32, Л. 5]. Отныне дух народной поэзии будет постоянно присутствовать в ее стихотворном творчестве — в виде обработок русской обрядовой поэзии с традиционными зачинами, повторами, постоянными эпитетами. Самостоятельным литературным произведением, подсказанным реальным событием, станет «Плач матери на могиле своего ребенка». Монастырская жизнь, быт скита все больше занимают мысли Черемшановой. «Религиозные брожения. Дом баптистов и подгорные прогулки на Омь-реке. Решение уйти в скиты... Книги индусских йогов... Подземный храм сибирских святителей», — записала она в тезисном конспекте воспоминаний [3; с. 41]. Ее настроения отразились в стихах начала 1920-х годов («Песня тяжкая», «Голубая былинушка», «Черная былинушка») и особенно в стихотворении «Песнь прощальная», в котором она обращается к подругам:
…Я запруся в скиту среди ельничка,
Я забудусь постом да молитвою.
И найду, может быть, радость новую,
Никому, никому непонятную!
В 1921 году студентка музыкального техникума Ольга Черемшанова приобретает известность в кругу местной творческой молодежи. Осенью 1920 года литературные силы Омска объединяются в Артель поэтов и писателей. В ее составе — молодые и зрелые литераторы. Приходят сюда и художники, любящие поэзию и тоже пишущие стихи. В их числе: Виктор Уфимцев, Николай Мамонтов, Петр Осолодков. Собрания Артели посещает и Черемшанова. Красивая, артистичная и талантливая девушка покорила сердца многих участников собраний. О своеобразии ее личности говорит, например, дарственная надпись Петра Драверта на сборнике его стихов «Сибирь» (Новониколаевск, 1923): «Самой оригинальной, непосредственной и дикой поэтессе на иртышских берегах Ольге Черемшановой — изумрудный привет от автора» [3; с. 41]. Ольгой очарован поэт и секретарь Артели Сергей Орлов, посвятивший ей строфу в духе японской поэзии хайкай:
Ты как веточка
пряной сирени. Любя,
я тебя обломлю.
23/I 1922. Сергей Орлов.
Рядом — ответное трехстишие поэтессы, точно, в отличие от Орлова, соблюдающей ритмику японских хокку — две пятисложные строки и семисложная между ними:
Знай, я ствол дуба
Четырехсотлетнего.
Любя — не сломить!
23/I 1922. Ольга Черемшанова [4; Л. 139 об.].
«Интересно взглянуть на Черемшанову. Какова?» — запишет в дневник художник, лидер омских футуристов Виктор Уфимцев, вернувшийся в октябре 1921 г. из трехмесячного путешествия на агитпароходе и уже наслышанный о ней от своих товарищей [5; с. 37]. Вскоре он уже пишет портрет Ольги Александровны на фоне икон, «интересный по композиции и письму». Запись в дневнике 11 февраля 1922 г.: «Вчера был у Черемшановой. Моя работка застеклена, висит на стене среди Левитана, Васнецова, Айвазовского, Дубовского и других. Недурно выглядит» [5; с. 42].
Дебютная публикация стихов Ольги Александровны состоялась в июле 1922 г. в первом и единственном номере литературно-художественного журнала «Таежные зори», вышедшем в Новониколаевске. Его редактором-издателем выступил К. Соколов. В числе авторов — Г. Вяткин и одаренная молодежь: К. Урманов, К. Беседин, В. Берников, В. Далматов, В. Итин, Е. Андреева. От оппонентов-литераторов, негативно оценивших детище К. Соколова, досталось и Черемшановой — за пессимизм и кладбищенскую тему [6; с. 4]. Приведем одно из стихотворений:
ЧЕРНАЯ ВЬЮГА
Ох, ты вьюга, моя вьюгушка! Ох, ты вьюга, моя кручина!
Ты почто взрыдалась!?
Мне и без тебя холодно,
Холодно, да морозом зябко...
Выпадали мои думушки черным снегом.
Навалили злодейки цельные сугробы,
По самы плечи, по головушку разнесчастну;
Закрыли меня, зазнобили меня.
А из черного сугроба-то не вылезти,
Не вылезти, не выползти...
Ох, ты вьюга моя, вьюгушка!
Ох, ты вьюга моя, черная!
Не надо мной ли ты отходную поешь?
Не надо мной ли воешь панихидную?
Не надо мной ли ты, вьюга, плачешься,
Плачешься, да рыдаешься?
Ай, не шепчешь ли ты мне, вьюга погребальная,
Что из черного сугроба мне не вылезти,
Не вылезти, не выползти?! [3; с. 41–42].
В 1922 г. Черемшанова стала выступать на эстраде, в рабочих клубах, на открытой сцене городского сада «Аквариум» со своими обработками сибирских народных песен. Вместе со сверстниками она входит в Общество краеведения Западной Сибири. В апреле 1923 г. Ольга Александровна получает приглашение от художника и студента-активиста Петра Осолодкова принять участие в «первом стильном вечере» Худпрома, организуемом совместно с музыкальным техникумом. Хранящаяся в частном архиве (Омск) листовка-программа этого яркого театрализованного мероприятия подтверждает, что ее выступление действительно было включено в сценарий.
В свои ряды приняли талантливую поэтессу местные футуристы, составившие группу «Червонная тройка» (1921—1923). Основанное на дружеских контактах молодых художников и поэтов — недавних гимназистов — вольное объединение «червоннотройцев» не имело устава и четкой программы, но цель его была вполне определенной — пропаганда идей и форм современных художественных течений на выставках и литературных собраниях. Не менее важной и, пожалуй, главной целью вольнодумцев было утверждение самих себя как носителей нового. Поэтическое творчество Черемшановой не имело ярко выраженной авангардной ориентации, но в известной мере представляло национально-архаическую традицию русского футуризма.
Уфимцев, скрупулезно собиравший свидетельства творческой деятельности своих друзей, просит ее написать что-нибудь в альбом, в котором уже присутствуют автографы Б. Жезлова, Вс. Иванова, Л. Мартынова, К. Урманова, А. Сорокина, К. Соколовского, В. Шебалина. Ольга Александровна записывает стилизацию казахской колыбельной песни:
Ночь убила вечер летний,
Спи, мой Аэрджан.
Ходит в небе синей степи
Золотой баран.
Он рогами зло бодает,
Сон твой сторожит.
Пусть тебя он не пугает,
Будущий джигит.
Звезды — юрты золотые
В ауле Аллаха.
Их жильцов боятся злые.
Ты же будь без страха.
Спи, мой мальчик, спи мой милый.
Спи, не знай забот.
День придет, проснется сила
И тебя возьмет.
Для тебя, для дорогого,
Лучший мой шапан.
Спи до утра золотого, крошка Аэрджан.
В день, когда проснется сила,
Мать не забывай!
Я сошью тебе, мой милый,
Алый малахай!
Под стихотворением, записанным синими чернилами, графитным карандашом, безусловно, по настоятельной просьбе владельца альбома рукой Черемшановой дополнено: «Посвящ. Союзу Червонной Тройки» [5; с. 178].
Еще одно свидетельство дружбы Черемшановой с местными футуристами — хранящийся в частном московском собрании фотоколлаж, на котором поэтесса запечатлена с В. Уфимцевым, Н. Мамонтовым, П. Осолодковым, Б. Жезловым. На груди у каждого — знак, рассмотреть детали которого не позволяет качество фотографии. Датируемый 1923 г. архивный документ из Отдела рукописей Пушкинского дома дает, однако, такую возможность. Речь идет о рукотворном членском билете с надписью «Ольга Черемшанова стихарка» и с удостоверяющими ее принадлежность футуристической группе подписями учредителей этой группы: «Вик Уфимцев, Ник Мамонтов, Б. Жезлов». Согласно принципу «заумной» поэзии (использовать обрывки слов и отсечение слогов), вместо «Союз Червонной Тройки» — СоЧерТрой. Автор кубофутуристической композиции, исполненной гуашью на миниатюрном картонном листе (6,0х10,5) — безусловно, Уфимцев. Традиционное изображение карточной красной червы геометрически стилизуется с сохранением ведущего цвета.
Футуристическая страница в художественной истории Омска закончилась с отъездом Уфимцева и Мамонтова в Туркестан в августе 1923 г. Через три месяца уезжает в Москву Черемшанова. Их товарищ Б. Жезлов отмечает это грустное событие светлым, раздумчивым триолетом:
мамонтов уфимцев черемшанова
панели арпоэпис автомобили
в воспоминаниях и снова и наново
мамонтов уфимцев черемшанова
и омск в столбах тяжелой пыли
от мостовых гуденья пьяного
мамонтов уфимцев черемшанова
панели арпоэпис автомобили [7; Л. 5]
В Москве Черемшанова недолго занималась в студии МХАТа, увлекалась спектаклями Камерного театра, познакомилась с московскими теософами, побывала на многочисленных литературных вечерах. Не позднее лета 1924 переехала в Ленинград, где начала выступать на эстраде с мелодекламациями и исполнением характерных танцев.
С Омском ее связывает недолгая переписка. Ей пишет в 1924—1925 годах студент Худпрома Петр Осолодков. «Красавец, любитель танцев и заика, кубист по убеждениям», — вспоминал о нем Леонид Мартынов, посвятивший ему поэму «Рассказ про мастерство». За сходство с негром товарищи дали ему прозвище «Черный». Бесконечно преданный искусству, Осолодков старательно овладевал знаниями, которые давали ему педагоги Худпрома — сторонники академического направления, и успешно участвовал в выставках, экспонируя «довольно сильные рисунки и портреты». При этом он был членом группы «Червонная тройка», дружил с ее лидером Виктором Уфимцевым и ее участниками. В каждом письме Осолодкова к Ольге Александровне — признания в любви, в поздних письмах к ним добавляется выражение душевных переживаний и отчаяния. Письма дают также представление о целеустремленности молодого художника: «Только эту зиму я начал серьезно работать, натуру штудируем по 2 недели и дольше. В понимании природы и живописи углубился значительно. Это лето буду в Омске (возможно, не в самом городе) и работать сколь возможно на воздухе. Несмотря на одиночество абсолютное как-то насыщен весь и радостный хожу я. Техникум буду кончать, потом Питер, Москва, смотреть буду, но и только. <…> В себя верю. Художник во мне есть, несомненно, все зависит от самого себя и надо только работать и опять работать [4; Д. 29. Л. 7].
Для продолжения обучения Осолодков выбирает Ленинград. Возможно, выбор связан с переездом Черемшановой в Северную столицу. В августе 1924 г. по разнарядке ЦИКа профсоюз Рабис откомандировал студента в Ленинградский высший художественно-технический институт (ВХУТЕИН). Весной 1925 года Черемшанова и Осолодков встречались, но встречи их были редкими, а затем и вовсе прекратились. В эти годы Ольгу Александровну связывала дружба с Кузминым, ценившим ее творчество. Ольге Черемшановой посвящен цикл «Пальцы дней» в последней прижизненной книге Кузмина «Форель разбивает лед». С 1926 г. Черемшанова пишет стихи в русле хлыстовской темы, оценить которые могли немногие знакомые, и в числе немногих — конечно, Кузмин. Об этом говорит его дарственная надпись на «Александрийских песнях» от 1930 г.: «Милой Ольге Александровне Черемшановой после того, как она прочитала мне свои прекрасные тайные стихи о Богородице и прочие тайные вещи, искренне любящий М. Кузмин» [3; с. 47].
Личная жизнь Ольги Александровны (замужество в 1924 г., рождение и смерть дочери), работа в Ленинградской филармонии и Обществе камерной музыки, гастроли с концертными бригадами, в том числе и в Сибири, затем служба в Ленинградском областном доме народного творчества формировали ее круг общения. Осолодков оказался вне его пределов.
Он всецело отдался творчеству. В 1929 г. окончил станковое отделение живописного факультета ВХУТЕИНа и через три года поступил в аспирантуру Академии художеств. Портреты современников — наиболее значительная часть его творческого наследия. Но путь художника прервала война. Он отказался выехать из блокадного Ленинграда, не захотел оставить своей мастерской, где хранились его картины. В последний раз его видел скульптор А. Л. Малахин, который позже рассказывал: «Осолодков шел, слегка пошатываясь, через торосы замерзшей Невы, в стужу и туман, в сторону Васильевского острова. Ему не досталось куска конины, которую тогда распределяли в ЛОСХе. Так он и скрылся в этом холодном тумане, надвигавшемся с той стороны Невы...» [8; с. 256]. 28 февраля 1942 г. художник умер. Когда старые друзья после войны пришли в его прежнюю квартиру на Первой линии Васильевского острова, то обнаружили в пыльной кладовке только десятка полтора холстов и несколько рисунков. Они были переданы в Русский музей. Архив, в котором, без сомнения, были и письма от Черемшановой, утрачен.
Ольга Александровна до конца дней берегла письма Осолодкова. Пережила с ними блокаду, переезды, трудности быта. Ей были дороги трогательная искренность влюбленного художника и связанные с ним эпизоды ее сибирской юности. Сейчас письма хранятся в Рукописном отделе Пушкинского дома.
Омские страницы биографии Ольги Черемшановой открывают историю ее контактов с кругом сверстников, объединившихся в союз «Червонной тройки», вводят нас в эпоху, когда происходило становление личности поэтессы, — во время, полное творческих исканий и надежд.
Литература и архивные источники
1. Мартынов Л. Н. Воздушные фрегаты. Новеллы. — М., 1974.
2. Мартынов Л. Н. Первые шаги. (Из воспоминаний) // Литературный Омск. — Омск, 1959.
3. Никольская Т. Л. Поэтическая судьба Ольги Черемшановой // Лица: Биографический альманах. Вып. 3. — М.; СПб., 1993.
4. РО ИРЛИ. Ф. 707.
5. Виктор Иванович Уфимцев. Архив. Дневники, фотографии, рисунки, коллажи, живопись / Авт.-сост. И. Галеев, З. Девятьярова. — М., 2009.
6. А. Покойнички в Таежных зорях // Советская Сибирь. — 1922. — 19 августа.
7. ГИАОО. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 587.
8. Зусман Л. Воспоминания о Петре Алексеевиче Осолодкове // Советская живопись — 79. — М., 1981.
Болгарский вариант на Стихи.ру http://www.stihi.ru/2014/07/11/7
Произведений: 11
Читателей: 714
Произведения
- Богородицыны чудеса - религиозная лирика, 11.12.2015 12:30
- Богородицын конь - философская лирика, 11.12.2015 12:29
- Богородицын конь - философская лирика, 11.12.2015 12:29
- Преображение богородицы - философская лирика, 11.12.2015 12:28
- Божий хоровод - философская лирика, 11.12.2015 12:26
- Крылатый круг - мистика и эзотерика, 11.12.2015 12:14
- Назидание-запев - философская лирика, 11.12.2015 12:14
- Небесные вехи - философская лирика, 11.12.2015 12:10
- Божья тропа - любовная лирика, 11.12.2015 12:07
- Сказал я горю! - любовная лирика, 11.12.2015 12:05
- Черная вьюга - философская лирика, 11.12.2015 11:58