Зинаида миркина метафизическое мужество.

Зинаида Миркина: МЕТАФИЗИЧЕСКОЕ МУЖЕСТВО.

+++
Тема метафизического мужества, наверное, самая трудная тема, какая только может быть и подходов к ней может быть много. Но есть пословица «Один в поле не воин». Метафизическое мужество начинается именно там, где один в поле воин. С кем он воюет? Во вне – не с кем, его война – внутренняя, он уходит извне внутрь, и оказывается, даже первые шаги в этом направлении бесконечно трудны. Здесь не раз рассказывалась сказка Микаэля Энде, ее любит очень Григорий Соломонович , о человечке на диске. Маленький человечек, который стоит на картонном вертящемся диске под нарисованным куполом звездным и постепенно диск вращается, а картон и бумага рвется, и где-то в прорезях он видит фигуру, закутанную во что-то темное, напоминающее Христа, и фигура эта зовет его к себе, но человек боится: «Как это возможно! Я же упаду!». «Учись падать и держаться ни на чем, как звезды, – отвечает Тот, Кто стоит в бездне».

Что это значит? Внешне это полный абсурд. Вместе с тем, это есть единственная духовная наука – учись отвращаться от всего внешнего внутрь, ищи опору только внутри, снаружи, на поверхности, все сотворенное, оно перед глазами, оно отделено от тебя, оно может быть могучим, ты хочешь ухватиться за него, на нем удержаться, но оно разрушимо, всегда разрушимо, оно имеет очертания, начало и конец. А есть ли что-то, что не имеет ни начала, ни конца? Нерушимое вечно, снаружи такого нет, на поверхности такого нет. Здесь есть только множество таких же как ты сам творений. На поверхности ты сам только творение, имеющее начало и конец, ты сам смертен, как и все, что есть на поверхности, но внутри всего смертного, смеренного есть нечто другое. Там нет множеств, там есть одно – Творец всего видимого. Там, внутри, мы причащаемся всему безграничному и бессмертному. Но нам гораздо легче чувствовать себя маленькими, ограниченными, и опираться на кого-то большего, поклоняться ему, чем ощутить свою собственную внутреннюю безграничность. Люди бояться своей безграничности, они не хотят извне вовнутрь. Для того, чтобы найти опору только внутри, нужно огромное мужество.

Стань в молчании
И дух собери,
Целый ад загудел над тобой
Кто промолвил: «Господь мой внутри»,
Тот все внешнее вызвал на бой.
Духа с плотью тяжелою спор,
У земного предела стою,
Тяжким шагом идет командор
Обуздать дерзновенность мою.
Этот шаг в мировой тишине
Сквозь молений ночных немоту.
Кто промолвил: «Господь мой во мне»,
Тот себя приготовил к кресту.
Смысл и боль моего бытия,
Огнь, горящий в моей черноте,
Дух мой, мощь моя, сущность моя,
Не остави меня на кресте.

Об этом молился самый мужественный человек на Земле. Он не был стоиком, железобетонным героем, он плакал в Гефсимании и кричал на кресте. Но он никогда не отступал от того, что велела ему Его последняя глубина, его внутреннейший голос, небесный Отец. Не своеволие, а послушание высшей Воле, которая отнюдь не является чужой, внешней волей, она гораздо более своя, чем все своевольное. Увидеть в себе это глубинное и служить ему – наитруднейшая задача. И она решается только самой душой, без всякой подсказки...

Подвижник или духовный путник отправляется на великий поиск, поиск вечного внутри временного, бессмертного внутри смертного. Царствие Божие не там и не здесь, оно внутри нас. Тот, кто это говорил, никогда не оглядывался ни на что внешнее, ничего извне, только изнутри. Даром, что потом историческая Церковь сделала из него же внешний авторитет. Я буду мало говорить об этом, но вот великий мистик, поэт 20 века, ливанский христианин Халил Джебран, сочинил такую притчу. В горах Ливана раз в сто лет встречаются два человека, Иисус Христос и Иисус Назарянин. Они долго-долго беседуют друг с другом, а потом Назарянин встает и говорит: «Нет, нам никогда не понять друг друга». В этой притче как бы столкнулись Церковь историческая и Церковь незримая, та подлинная Церковь, которая, может быть, и есть цель человечества. Эта соборность, единство, это конец одиночества, но приходят туда только через одиночество, когда каждый спускается один в свою собственную глубину. И эта глубина оказывается единой для всех, чтобы встретиться на этой глубине, надо найти вход в нее внутри себя самого.

Мы живем в толпе, в потоке,
Нас несет водоворот,
А деревья одиноки,
Также как и небосвод.
И течет, течет в просторе,
Глубока и широка,
Отражающая зори
Одинокая река.
Что в ее притихшем оке?
Кто глядит в речную гладь?
В мире только одинокий
Может Богу предстоять.
Нескончаем это вечер,
Не погаснет свет в дали,
Сердце Бога – место встречи
Одиночеств всей Земли.

Да, место встречи одиночеств. Та глубина – всегда своя собственная, которая, однако, является не только твоей. Реки сливаются в море, на поверхности множество и борьба. В глубине тишина, мир, единство.

Иноверцы, единоверцы –
Кто кого в бесконечной борьбе,
Но молчи, одинокое сердце,
Бог откроется только тебе.

Может быть, первый пример в священной истории, в библейской истории пример метафизического мужества – это рассказ об основателе монотеизма Аврааме. Рассказы эти очень варьируются. В древнееврейской Агаде, сборнике этих рассказов, есть рассказ о мальчике, который прислуживал в лавке своего отца, который продавал и сметану, и глиняных божков. Мальчик думал, мальчик понимал, что эти божки не могут быть по-настоящему божественны. И как-то раз он обмазал сметаной губы божков и сказал, что сметану съели они, хотя съел ее он сам. Отец выпорол его. Мальчик убежал от отца в пустыню, чтобы искать истину у Бога. И вот в пустыню зашла звезда, прекрасная. Он поклонился и сказал: «Вот мой Бог». Но Луна взошла и затмила звезду. Он поклонился Луне, но взошло Солнце и затмило Луну, и тогда он понял, что ни звезда, ни Луна, ни Солнце, как они не прекрасны, не есть истинный Бог. Истинный Бог – творец всего этого, и Он невидим. И вот этот первый шаг – не поклоняться ничему внешнему, т.е. через все это внешнее можно очень много почувствовать, можно с трепетом к этому относиться. Но не поклоняться ему как Богу, ибо Бог во всем, проницает все, и нигде снаружи, никогда не отдельный предмет, который может стоять перед глазами.

Гора, которую мы видим, всего лишь груда камня, но можно ощутить священный трепет перед непостижимым художником, сотворившим эту красоту.

«О поэт наивысший!», – обращался Тагор к Богу. И тот, кто может ощутить эту красоту в себе, причащается этому художнику. Он и художника этого чувствует где-то глубоко внутри себя самого. И так Авраам имел мужество не поклониться ничему внешнему, обернуться внутрь, в одинокую пустыню сердца, подобно той пустыне, которая расстилалась перед ним, и над ним. Он открыл новые измерения, измерения глубины. И понял свою задачу как задачу безоглядного погружения внутрь.

Есть самый тяжкий в мире труд – не оглянуться.
Только внутрь смотреть, где все отдав, что мог,
Живет наш неимущий Бог.
Ну, да. У Бога моего
Во внешнем мире ничего.
Как мы боимся нищеты,
И как нам хочется, чтоб Ты
Был всемогущ на старый лад,
Победоносен и богат.
Но ты стенаешь на кресте
И нам твердишь о нищете,
Нам завещая тяжкий труд – спуск во внутрь.
Во внешнем мире только след
Того, Кто создал этот свет.
Но этот свет есть потому,
Что Он спустился внутрь, во тьму,
В сквозную глубину сердец,
Где нет творений, есть Творец.
В немую глубину глубин,
где нету множеств, есть Один,
нам завещавший тяжкий труд:
спуск безоглядный только внутрь.

Христос говорил, что он пришел не нарушить, а исполнить закон Моисеев, и однако, все время нарушал и звал нарушать. И все-таки не нарушал. Он нарушал внешние правила во имя внутренней правды. Он звал именно к тому самому повороту во внутрь, к верности тому самому, что открыл Авраам. Звал людей повернуться во внутрь, от идолопоклонства, страха перед кем-то сильнейшим, внешним к духовному бесстрашию, освобождению от внешних, рукотворных или мыслетворных богов к Богу несотворенному нами, а творящему нас. Величайшее мужество Иисуса было в том, что он отверг всякое поклонение внешней силе и остался совершенно беззащитным перед ней, готовым на поражение, на жертву. Он утверждал не внешнее, а внутренне могущество, не могущество плоти, а могущество духа творящего плоть. Этого не только принять, но и понять не могли большинство из его современников.

В мире царили сила и вражда, закон джунглей. Он утверждал, что люди созданы по другому закону, закону любви, что надо любить даже врагов своих, потому что враги есть во внешнем мире, где все сталкиваются друг с другом, меряются силой, а он звал людей внутрь, в ту глубину, где все оказываются связанными со всеми. У всех есть общая глубина, утверждал Он, как общее небо над головой. Его проповедь любви к врагам могла показаться защитой врагов, Его проповедь открытости, жертвенности, бедности в глазах властителей мира сего вела к ослаблению их власти, к ослаблению народа, и Человек, воплотивший себя в высший образ, по которому мы созданы, был распят на позорной виселице между двумя разбойниками. Евангелие говорит, что Он на третий день воскрес. Апостол Павел утверждает, что если Христос не воскрес, то вера наша мертва, и я присоединяюсь к нему. Но что такое воскресение Христа? Сам Иисус так говорил в евангелии от Иоанна: «Я есмь воскресение и жизнь вечная. Верующий в меня, если и умрет – оживет, а живущий и верующий в меня не умрет во век». Можно ли эти слова понять буквально? Есть ли хоть один человек, который не умер во век? Наконец, как понять слова апостола Павла? «Я умер, жив во мне Христос»? Нет, не о физической победе здесь идет речь, и не о том воскресении, которое можно видеть физическими глазами. Людей тянет к этому беспрерывно, но это тяга назад, к идолопоклонству. Это происходит в отсутствии метафизического мужества. Аврааму, находившемуся в пустыне, было гораздо легче поклониться звезде, луне, солнцу, чем какому-то невидимому и непредставимому Богу, требовавшему от него бесконечного углубления и возвышения собственной души, вплоть о вмещения внутрь всей бесконечности, осознание себя духовно бесконечным существом. Это и есть наша задача, которая пока выполнена только единицами, берущими на себя всю тяжесть этого мира и всю ответственность за него. И расплачивающихся собственной жизнью за тех, кто этой задачи не осознал и, тем более, не выполнил. Побеждать в физическом мире такое Существо не может, не имеет как бы права, ибо Оно сознает себя единым со всеми, и победа над кем бы то ни было значит как бы разодрать самого себя.

Как трудно Божественной силе!
О Боже, опять и опять
Мы, люди, тебя победили,
Тебе ведь нельзя побеждать!
Твоих победителей много,
А Ты – одинокий изгой,

И все победители Бога
Спешат Его сделать слугой.
Но только служить Ты не станешь,
А сбросив Свой зримый покров,
Ответишь великим молчаньем
На наш несмолкающий зов.

В том-то и дело, что на нашей короткой дистанции видна победа творения, плоти, явной силы. Люди, такие как они есть, хотят заставить служить себе ту силу, которая их создала, но это никогда не получится. На невидимой нам длинной дистанции мы обречены, если не будем сотрудничать с силой, создающей жизнь, создающей нас самих. Да, творящий Бог не может никого побеждать, ибо все, кого он побеждает, Он сам, Его неотъемлемая часть. Он терпит поражение в мире сем, в этом видимом явном мире, но Он верен Своему невидимому закону,

И миру неведом итог под итогом,
любая победа – распятие Бога.

Мы, люди, распяли Бога не только 2000 лет назад своей враждой, гневом, войнами. Мы расчленяем в самих себе на части образ Божий. А что такое воскресение? Это собирание частей воедино, воскресение – это не внешнее явление, а глубочайшее внутреннее делание, духовный труд. Внутри человека должно умереть маленькое, отдельное ото всех «я» и ожить то, которое соединено с каждой душой и с каждой звездой. Тот, для которого каждая боль – своя боль, каждое сердце – свое сердце. Физическое «я» этого человека бесконечно уязвимо и всегда готово на поражение. Его глубинное «я» открыто всем, связано со всеми, и умеет перешагивать через страх физический, ибо нашло свой смысл, который больше смерти, и больше любого страдания. Это и есть метафизическое мужество. Есть утверждение, духовная истина «Бог всемогущ». Но это противоречит тому, что видят наши глаза, что ощущают все наши пять органов чувств.

Моя душа слабей листка,
Случайно сорванного ветром.
Она, как этот лист, легка,
Как легкий проблеск незаметна.
Моя душа тонка, как нить,
Нет, тоньше – и сравнить-то не с чем.
Она другой не может быть –
В ней Божий нерв, сквозя, трепещет.
Моя душа обнажена –
Нет ей покрова, нет защиты,
Ведь каждый миг жива она
И значит, каждый миг – открыта.
И значит – нет её бедней.
Она – бездомный среди ночи,
И каждый может сделать с ней
Без наказанья, что захочет.
Вот почему всегда молчат
Леса, глаза озер застыли,
Вот почему наш Бог распят,
И всё-таки – наш Бог всесилен.

И нет сильнее ничего
Безмолвья твоего, Создатель!
Чтобы только не прервать его,
Ты согласился на распятье.
Чтобы не нарушить Свой закон,
Бог замолчал пред силой вражьей,
Но созидает только Он,
А разрушать способен каждый.

Метафизическое мужество – это готовность противостоять разрушительной силе не прямой борьбой с ней – это было бы по ее же законам – а отдачей всего себя служению другой силе, созидательной. Победа этой силы всегда глубинная, невидимая, требующая жертв на поверхности в видимом сем мире. Когда Петр советовал Учителю избежать распятия, он услышал в ответ: «Отойди от меня, Сатана! О земном думаешь, а не о небесном». Метафизическое мужество требует не оглядываться на земное, метафизическое мужество – это верность тому, что больше нашего смертного «я» – это служение нашему бессмертному «я». Мы чаще всего представляем всемогущество Божие, как возможность исполнить все наши желания, чтобы всю жизнь было по щучьему велению, по моему хотению. Поедем на печке верхом или на космической ракете – это все равно – в царство, где молочные реки и кисельные берега.

Так вот, метафизическое мужество – это ощущение внутреннего духовного могущества, при, может быть, физическом бессилии, полном. Это готовность на распятие, верность любви, которая и есть наша суть. Это безоглядная любовь, при полном неведении того, что будет со мной, с моим малым «я», это верность внутреннему смыслу вопреки внешней бессмыслице.

Один духовный учитель сказал, что только неправильные вопросы имеют ответы. Правильные вопросы ответов не имеют. Под неправильными вопросами он имел в виду вопросы, направленные вовне и ждущие ответы извне. Эти ответы могут быть полезными или вредными, нужными в быту или ненужными, но они обращены не к душе и душе безразличны. Они как сказал бы князь Мышкин, «не про то». Но в духовном мире нам важны только те ответы, которые могут прийти из глубины души, которые нужны душе. Вопрос может решить только она сама, без всякой подсказки, только проникнув в свою собственную глубину, и вырастая из нее. Правильные вопросы – это те, которые ведут к росту и углублению души. Когда пастернаковская «Магдалина» кончается словами, если вы помните:

Но пройдут такие трое суток,
И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток
Я до воскресенья дорасту.

Вот это – то. Вот это – о том. Я не отрицаю и не утверждаю ничего из этих внешних вещей. Я просто говорю, что они «не про то». Душа может сама узнать Бога – вот это я знаю. Душа может сама узнать тот высший образ, по которому она создана. Как ученики, рыбаки узнали Христа, хотя было сказано, что из Галилеи не придет ничего доброго. Но они узнали, что это Он. Узнали глубиной души. Гораздо проще обернуться и спросить кого-то, но это будет отсутствие метафизического мужества. И, в конце концов, будет множество ответов, которые опять раздробят нашу душу, раздробят мир как они и дробят сегодня. Наша задача – собирание. И оно может быть осуществлено только поворотом внутрь. И закончу я одним стихотворением. Я очень люблю образ Орфея и опять к нему возвращаюсь.

Орфей,спустившийся в Аид,
Он вновь передо мной стоит.
Нет, не передо мной – во мне,
В той самой темной глубине,
Где через смерть проходят в жизнь,
В творящей тьме. Не оглянись
На тень опять Творцом своим
Ты призван быть единым с Ним.
Все взвешено в миропорядке –
Где творчество, там нет оглядки.

Лекция, прочитана в Музее российских меценатов, 1 ноября 2002г.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 14.08.2023. Зинаида миркина метафизическое мужество.