Олег Виноградов пришёл на предновогодний вечер клуба авторской песни "Бардекю", которым я тогда командовал, в декабре 2003 года с банкой пива, предварительно шутливо спросив разрешение. Я в тон ему разрешил, и так началась наша дружба, которую могла прервать только смерть. И она это сделала через 13 с половиной лет. А тогда, в 2004 году ему было лет, как мне теперь в год его ухода.
Олег был музыкант, он окончил Новосибирскую консерваторию по классу флейты и саксофона, но сам уверял, что по-настоящему научился играть в военном оркестре. Кроме того великолепно владел фортепьяно. Он говорил, что преподавательница в консерватории уговаривала его полностью посвятить себя клавишам, но не уговорила. Причём, играл он на слух, с нотами я его ни разу не видел, и спокойно сходу заменял клавишника в оркестре. Играл Олег джаз, да так, что среди других музыкантов выглядел белым негром, т.е. чувствовал джаз всем своим существом со всеми ритмическими, гармоническими, игровыми и прочими нюансами, замечательно импровизировал. В этом крылась причина периодических ссор с музыкантами любительских оркестров, которые играли тот же джаз, но по-русски. Олега это очень расстраивало, он начинал злиться...
Характер у Олега был непростой. Он совершенно не терпел людей, которые ему не нравились, или делали, что ему не нравилось, не стеснялся высказать своё отрицательное отношение и посмеяться над недостатками. Поссорившись, он упрямо долго не шёл на примирение, даже, а может и тем более, если сам был не прав. Иногда это выглядело как каприз. Я постоянно просил его быть терпимее, а он отвечал, что я слишком добрый. Но он мог на фоне отрицательного заметить что-то восхищавшее его.
Работать Олег не любил. Музыка никогда особенно не кормила его, да он и не старался особенно заработать своей профессией. Музыка была для него всегда в первую очередь удовольствием. Переехав из Сибири в столицу работал охранником, физруком. И хотя довольно долго преподавал флейту в музыкальной школе в Лыткарино, преподавательскую деятельность не любил. В начале 2000-х каким-то необыкновенным чудом он завладел контейнером на строительном рынке и занялся продажей дверей, столбов для заборов и всякой нужной в хозяйстве всячиной. Первое десятилетие можно даже назвать периодом финансового благополучия для него и его семьи. Но бизнесмен из него был никакой, кризиса 2008-9 годов он не выдержал, заработанные деньги были очень быстро профуканы. В последнее время он жил на небольшую пенсию и подрабатывал ночным сторожем в детском саду, в который его устроила жена, работающая там же.
Оксана, вторая жена, на 21 год младше Олега. У них дочь Вероника, ей сейчас 15. От первого брака у него взрослые красивые сын и дочь, им в районе 30. Дочь замужем за значительно старшим её спивающимся балбесом, в чём видится влияние примера отца, и мне её очень жалко. Внуков Олег не дождался. Первая жена его по его же словам почти ненавидела и на похороны не пришла. Первые дети очень хорошо относились ко второй семье, дружили и праздники встречали вместе.
Олег красивый и весёлый был человек. Никогда не видел его унывающим или просто серьёзным. Вообще для него были характерны два состояния - радостно шутливое и досадующее негодующее. Мог вспылить и даже разъяриться. Мог и ударить, но не бить. А роста в нём было за метр девяносто, а ручищи мощные. Бытовая жизнь с ним была тяжела. Только потеряв работу, он что-то стал делать по дому.
Пил конечно. Ввиду замечательного здоровья мог выпить много, но пьяным его никто не видел. В запои не впадал, наоборот, устраивал разгрузочные дни. Я поражался такой его способности, но в последнее время избегал частых встреч, т.к. у меня не такое здоровье. Один товарищ сказал, что при таком образе для человека всё может случиться быстро. Так и получилось. Инсульт, жена вроде своевременно скорую вызвала, в квартире дело было, наверняка выпили накануне, недельная кома и всё.
На музыке и импровизации мы с ним сошлись. Мне нравились некоторые направления джаза, особенно босса-нова, и у меня ко времени нашего знакомства было несколько своих песен в подобном ключе. Олег некоторые из них приводили в восторг. А восторгаться он умел как никто другой - искренне-радостно, долго, разыгрывая целые спектакли: "Ну, Вован! Как это ты - бард (бард звучало уничижительно) такое сочинил?! Откуда, как?!"... Далее шли похлопывания, пожатия, обнимания... И всё повторялось несколько раз.
Импровизация была одной из его сущностей не только в музыке, а позже в поэзии, но вообще в жизни. Мало кто мог понять, серьёзно и правду ли он говорит. Мне как-то удавалось быть с ним на одной волне. Но на публике, мне казалось, он иногда перебарщивал.
