Подборка В. ПеньковаВладислав Пеньков (Эстония) 2 МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЗАБЛУДИВШИЙСЯ ТРАМВАЙ» им. Н.С. Гумилева 2020 года
Голубой вагон
1994, январь
Пусть сегодня мне приснится тёплый маленький вагон, надевает проводница форму ельцинских времён.
Я смотрю немного снизу на коленки и на грудь. Проводницу эту – Лизу – из поездки не вернуть.
Глупо впутается в дело – за червонец или два. И в снегу – сплошном и белом – в январе найдут едва.
Лиза, Лизонька, матрёшка, мастерица чаевать, где моя бумажка-трёшка, где теперь твоя кровать?
Поезд мчится над оврагом, слышен только стук колёс, только прошлого бумага вся намокла из-за слёз.
Лиза пишет – Завтра буду. Завтра будет райский рай! Я тебя не позабуду. Ты меня не забывай.
Лиза пишет. В дверь скребутся. – Лыза. Лыза. Дэло тут. Не успевшую обуться так босою и найдут.
Прости любимаво
Мурманск-1987
Играет приёмник в квартире, закрыта непрочная дверь. Что б ни было страшного в мире, не верь в это больше, не верь.
Танцуй, улыбайся, Маруся, окурки на блюдца клади. Я тоже всплакну, и утрусь я, и будет мне больно в груди
от счастья районного сорта, от длинных капроновых ног. Маруся бледна от аборта, но хочет Маруся, чтоб смог
её постоялец сегодня помочь ей забыть обо всём. Январь, и рожденье Господне, и тот, кто поверил, спасён.
А в кухне от чайника смутно, прокурен любой уголок. Приятно, престижно, уютно читать, как спивается Блок.
Как гладит он бледные ушки, целует накрашенный рот. Не то, чтоб все ангелы – шлюшки, но точно, что наоборот.
Танцуй, улыбайся, подруга. Я верю в помаду и в хну. Встряхни волосами, и вьюгу, я рыжую вьюгу вдохну.
Кашмир
Н.
Полустанки, заборчики, вишни, а потом – в пять минут – чернота. И дыхание спящего Вишну из оконного тянется рта.
На кассете с альбома кумира улетает в горячую тьму разноцветная птица Кашмира в голубом подзапретном дыму.
Птица сядет на тоненькой ветке и по шпалам пойдёт на восток, где гора поострей, чем соседки пробивающий майку сосок.
Уезжаем. Окутанный паром, тепловоз выбирает пути, на которых ни фатум, ни карма беглецов не сумеют найти.
Утром купим у бабки кулёчек красоты, расплатившись рублём. Среди алых сердец-одиночек два сиамские сердца найдём.
Вы едины, едины навеки – прогудит аватар-тепловоз, наполняя тяжёлые веки электричеством знающих слёз.
Мирабель
Наташе
Lorsque nous ;tions encore enfants, On cueillait la mirabelle Sous le nez des tourterelles
Не по делу идут поезда по горам и полям, через реки. Электрическим светом навеки отпылали своё города.
Оттого адреса и неверны. Оттого в этот день, в этот час лишь платформы одни и цистерны пролетают, летят мимо нас.
Это небо уже не отпустит горлиц, тучи, киоски, дома. Только капают капельки грусти, словно грустно ты плачешь сама.
Ну, давай же, с горла, без стакана, чтоб глаза всё темней и темней. За Бориса, Антона, Ивана! В тьму и в ночь – с мирабелью над ней.
Небесные
В сумерках районная столовка. Тёплый кофе, сладкий маргарин, пахнет рыбой, варится перловка, вытекает желтизна витрин.
Мужики в замасленном и мятом, грузчики, рабочие в порту, люди с настоящим ароматом здесь подносят стопочку ко рту.
Байрон, выбирающий натуру для стихов про духов мятежа, заходи! Гляди на клиентуру – вот она сидит и ест с ножа.
Кадыки торчат из-под щетины. Это впрямь – мятежный страшный сброд, то ли рыбаки из Палестины, то ли гладиаторы. Но вот –
закусили сладкую, рыгнули, и пошли на выход не спеша, реплики теряя в общем гуле, сложенными крыльями шурша.
Сельский клуб, танцы, 1946
Е. Ч.
В сельском клубе музыка и танцы, и, от первача слегка хмельны, приглашают девушек спартанцы – юноши, пришедшие с войны.
Женское встревоженное лоно, паренька корявая рука – и течёт из горла патефона вечности горячая река.
Пахнет от спартанцев спелой рожью. Звёзды нависают над рекой. Женщины – не справиться им с дрожью. Паренькам – с голодною рукой.
Прижимают женщин, женщин гладят. Мирный год – он первый, вот он – тут. У спартанских юношей во взгляде ирисы сибирские цветут.
Музыка играет. Дым струится. И дрожат в махорочных дымках рядовых классические лица, васильки наколок на руках.
Шотландскому королю
Кончаем тары-бары – народец слишком прост. Малютки-медовары не встанут в полный рост.
Не выучат законов, не создадут стихов. Течение сезонов – порядок их таков.
Возьмите волкодава и соберите рать. Народец этот, право, не станет воевать.
Они умрут, как дети, травою на ветру полягут люди эти, всё кончится к утру.
И лишь один, с пелёнок обученный играть, какой-нибудь ребёнок, не станет умирать.
Пройдёт сто лет и триста, и тысяча пройдёт, его дуделка свистом на берегу поёт.
Колышут волны дико огромные моря, а он – как земляника, как вереск и заря.
И кто придёт на берег, услышит этот свист. И кто придёт, поверит, что навсегда флейтист.
Собачья морда брызжет горячею слюной. И с каждой каплей ближе безжалостный убой.
Но что вы ни умейте, останетесь в долгу – вам не играть на флейте на страшном берегу.
Царство
Наташе
Я давно тебе признался, город – славный уголок. Венерический диспансер, клуба красный потолок,
ресторанчик, дискотека, Сопки, сопки, сопки, мгла. И в руке у человека – очень тонкая игла.
Человек ко мне подходит, руку мнёт, меня клянёт, венку тонкую находит. Сопки, сопки, сопки, лёд.
Входит жаркое лекарство, открываю сохлый рот. Говорю врачу про Царство то, что вряд ли он поймёт.
Это сердцу плохо было, – отвечают мне врачи. Сопки спереди и с тылу. Милый доктор, помолчи.
На тебя я не в обиде, сделал всё, что надо, ты. Но сегодня я увидел сопки с птичьей высоты.
Это было так... прекрасно? так свободно? так легко? бесполезно? не напрасно? там – вдали? недалеко?
Это было, было, было. Разевая птичий зев, Царство в воздухе проплыло, душу перьями задев.
Колыбельная для субмарины
Очень мягкая перина – Млечный Путь. И только там засыпает субмарина, как положено китам.
На земле идут осадки и дела вершатся тут. Субмарины и косатки в небо чёрное идут.
Спать уходят чёрным скопом, засыпают в унисон. Самым сильным телескопом не тревожь их вечный сон.
Не обшаривай лучами небо, отклика не жди. Субмарины замолчали на космической груди.
Им закроет небо веки, и – волшебен этот сон – в незатопленном отсеке заиграет патефон.
И закружит под иглою песню берега и дня. Надо всей вселенской мглою лодка вздрогнет – Жди меня!
Простая музыка
Целовало в каменные губы колокольни – небо надо мной. Облаков пророческих керубы проходили верхней стороной.
Проходили югом и востоком – над степной травою речь вели на своём – прекрасном и жестоком – о далёкой юности земли.
И качалось маленькое древо в чистом поле, ветками шурша. Выходила утром в поле Ева, покидая сумрак шалаша.
Дерево шумело, словно птица, било в землю сломанным крылом. Евины тяжёлые ресницы согревали день своим теплом.
На реке гудели пароходы, степняки, оскалясь, пронеслись, каменные бабы и народы в ковыле подветренном паслись.
Мельница махала, не взлетая, крыльями, скрипели жернова. И ложилась музыка простая времени на вечные слова. © Copyright: Михаил Белоногов, 2020.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
