Ирина Ратушинская... Помню.
Горячее золотое одесское лето семьдесят третьего: пыльные улочки, пятнистый
асфальт под шелковицей, старый пятый трамвай, поющий на все голоса.
Дальше Староконного рынка я одна не ходила - бабушка запретила
строго-настрого.
Но искушение одиночного "плаванья" по городу было непреодолимо, и фраза, услышанная где-то на улице, стала знаковой:
"Если идти вдоль трамвайной линии, то ни за что не заблудишься.."
Маршрут пятого трамвая был хорошо знаком: мы ездили им на
Привоз и на море - в Аркадию.
Ничего нового, как мне казалось тогда, я не увижу, если пойду по линии пятого трамвая.
Тогда как с другой стороны Староконного проходил пятнадцатый трамвай. Им мы с бабушкой ездили на Слободку - на старое кладбище, и на базарчик, им же и возвращались.
На мои просьбы, проехаться дальше, до "круга" - бабушка неизменно отвечала отказом.
И я отправилась в это дальнее, как мне тогда казалось, путешествие, сама.
Трамвайные пути уводили наверх, в город - по ним бежали трамвайчики, а я шла по широкому тенистому тротуару, и, вероятно, дошла бы до площади 1905-го года, именно так называлась тогда Тираспольская площадь, если бы слева не возникло какое-то странное здание, похожее на замок. Это была Кирха.
Что там размещалось в те годы, я не помню, скорее всего, какой-нибудь склад. Конечно же, мне захотелось подойти поближе и просунуть свой любопытный нос в щёлочку - на дверях висел огромный замок.
Потом я решила отойти подальше - на другую сторону улицы, чтобы рассмотреть высоченную башню, открытого мной "замка".
Знаете, что бывает с теми, кто ходит, задрав голову, и не смотрит под ноги? Правильно. Я растянулась на мостовой.
Ко мне подбежала девушка, помогла подняться, отвела во двор - к крану: смыть кровь с разбитых коленок. Кто-то принёс зелёнку, бинт...
На вопрос, чья я, где живу, я ответила, что здесь, за поворотом: две остановки трамваем, что всё в порядке, и что я уже большая.
Меня посадили на трамвай, торжественно передали кондуктору, купили талончик.
- Не падай никогда!
Девушка исчезла, помахав рукой на прощанье, улыбнувшись ослепительной улыбкой, солнечной и доброй.
Лет двадцать спустя, увидев фотографии Ирины Ратушинской, я узнала в ней ту самую девушку - забыть её улыбку было невозможно.
Потом я узнала, что жила она на улице Островидова, в дворике, недалеко от которого я так "удачно" растянулась.
Мне очень хотелось спросить, помнит ли она девочку, с содранными в кровь коленками?
Почему-то кажется, что она вспомнила бы.
Я так и не позвонила ей. Не осмелилась.
А может, это была не она?
Детская память избирательна, осколочна.
Остаётся только самое яркое, самое-самое.
Вглядываясь сегодня в чёрно-белые фотографии, снова и снова вижу солнечную улыбку, и доносится из далёкого одесского лета семьдесят третьего: "Не падай никогда больше!"
.
Не стало Ирины Ратушинской вчера, пятого июля.
Стихи наугад из любимого, из заученного наизусть само-собой, из того, что в крови до смерти, или до новой жизни.
Светлая Память.
p.s. Одесский дом-музей им. Н.К. Рериха
Творческая Гостиная «Diligans»
приглашают на встречу-остановку « Я вернусь в Одессу, вернусь…» из цикла «По требованию сердца»
Встреча посвящается памяти Ирины РАТУШИНСКОЙ
Ирина Ратушинская - известная писательница и поэтесса, родилась в Одессе. В 1981 году была осуждена за свое творчество на семь лет тюремного заключения. Дело Ратушинской получило широкую огласку во всем мире и в 1985-м Ирину досрочно освободили. Одним из условий встречи в Рейкъявике М. С. Горбачева и Р. Рейгана было освобождение Ратушинской. Вскоре после выхода на свободу Ирину и ее мужа Игоря Геращенко лишили советского гражданского и выслали из СССР. С 1986 года Ирина и Игорь жили в Лондоне. Книга Ирины Ратушинской "Серый - цвет надежды", вышедшая в 1988 году, была признана бестселлером в Англии, Америке, Швеции и Финляндии, издана в 18 странах мира. В 1996 году Ирина с мужем и двумя сыновьями вернулись в Россию.
.
Ненавистная моя родина!
Нет постыдней твоих ночей.
Как тебе везло
На юродивых,
На холопов и палачей!
Как плодила ты верноподданных,
Как усердна была, губя
Тех — некупленных
и непроданных,
Обречённых любить тебя!
Нет вины на твоих испуганных —
Что ж молчат твои соловьи?
Отчего на крестах поруганных
Застывают
слёзы твои?
Как мне снятся твои распятые!
Как мне скоро по их пути
За тебя —
родную,
проклятую —
На такую же смерть идти!
Самой страшной твоей дорогою —
Гранью ненависти
и любви —
Oпозоренная, убогая,
Мать и мачеха,
благослови!
1977 Одесса
*
А мы остаёмся —
На клетках чудовищных шахмат —
Мы все арестанты.
Наш кофе
Сожжёнными письмами пахнет
И вскрытыми письмами пахнут
Почтамты.
Оглохли кварталы —
И некому крикнуть: «Не надо!»
И лики лепные
Закрыли глаза на фасадах.
И каждую ночь
Улетают из города птицы,
И слепо
Засвечены наши рассветы.
Постойте!
Быть может — нам всё это снится?
Но утром выходят газеты.
1978 Одесса
*
Сентябри мои за морями.
Мы не станем друг другу сниться.
Город с низкими фонарями,
Задевающими за ресницы,
Ты, растящий своих паяцев
Там, где время — стена немая,
Ты, умеющий так смеяться,
Как другие хлеба ломают, —
Я желаю тебе — погоды!
Улыбнись.
Я сдержу дыханье.
Посмотри — я твоей породы.
Я не порчу плачем прощанье.
1979 Одесса
*
ПИСЬМО В 21-Й ГОД
Николаю Гумилёву
Оставь по эту сторону земли
Посмертный суд и приговор неправый.
Тебя стократ корнями оплели
Жестокой родины забывчивые травы.
Из той земли, которой больше нет,
Которая с одной собой боролась,
Из омута российских смут и бед —
Я различаю твой спокойный голос.
Мне время — полночь — чётко бьёт в висок.
Да, конквистадор! Да, упрямый зодчий!
В твоей России больше нету строк —
Но есть язык свинцовых многоточий.
Тебе ль не знать?
Так научи меня
В отчаяньи последней баррикады,
Когда уже хрипят:
— Огня, огня! —
Понять, простить — но не принять пощады!
И пусть обрядно кружится трава —
Она привыкла, ей труда немного.
Но, может, мне тогда придут слова,
С которыми я стану перед Богом.
1979 Киев
*
Мимо идущий, не пей в этом городе воду —
Насмерть полюбишь за соль
С привкусом лета!
Не приклони головы — остановятся годы.
Ты не прошёл по Тропе.
Помни об этом.
В добрых домах не забудь цели,
Не уступи мостовых
Пыльное счастье...
Слышишь, как тихо? Но ангелы улетели.
Сердце твоё да свершится вне их власти.
Женской руки не целуй в человеческой гуще:
Бойся запомнить апрель —
Запах перчаток!
Знаком Тропы да пребудет твой лоб опечатан,
Гордыми губы да будут твои,
Мимо идущий!
Не возлюби.
1980 Одесса
*
Мы словесно непереводимы.
Что стихи? Это запах дыма —
Не тому, кто курит, а рядом.
Аромат, переставший быть ядом,
Синь-трава, невесомое дело!
А когда потянет горелым —
Так положено. Все это знают.
Неизодранное знамя
Существует до первого боя.
Выше!
Вот уже — в клочья!
С тобою —
Бог,
А кто за тобой — невредимы,
Только волосы пахнут дымом.
А другой судьбы просто нету.
На роду российским поэтам —
Быть простреленными, как знамёнам.
А потом уже — поимённо.
1982 Киев
*
Ах, южане — лжецы и поэты!
Ах, горячие головы — смоль!
Сквозь печаль византийского лета
Проступает приморская соль.
В самой лютой Сибири узнаю:
По гордыне — что слёзы грешны,
По ресницам — что темень сквозная,
По рукам — что крыла не нужны.
1983 тюрьма КГБ, Киев
*
Одноклассник
Странный сон мне приснился сегодня.
Расстрелять меня должны на рассвете.
И сижу я в бетонном подвале,
А рассвета из подвала не видно.
И является мой одноклассник.
Мы сидели с ним за одной партой,
И катали друг у друга заданье,
И пускaли бумажного змея
(Правда, он не взлетел почему-то...)
Одноклассник говорит: — Добрый вечер.
Как тебе не повезло. Очень жалко.
Ведь расстрел — это так негуманно.
Я всегда был за мягкие меры.
Но меня не спросили почему-то,
Сразу дали пистолет и прислали.
Я ведь не один, а с семьёю.
У меня жена и дети: сын и дочка
Вот, могу показать фотографии...
Правда, дочка на меня похожа?
Понимаешь, у меня старуха-мама,
Мне нельзя рисковать её здоровьем.
Нам недавно дали новую квартиру,
В ванной — розовые кафельные стены.
А жена хочет стиральную машину.
Я ведь не могу... И бесполезно...
Всё равно мы ничего не изменим.
А у меня путёвка в Крым, в санаторий.
Ведь тебя же всё равно... на рассвете.
Не меня бы прислали, так другого,
Может быть, чужого человека.
А ведь мы с тобой вместе учились
И пускали бумажного змея.
Ты представить себе не можешь,
Как мне тяжело... Но что делать?
Я всегда переживаю ужасно,
У меня на прошлой неделе
Появился даже седой волос.
Ты ведь понимаешь... работа!
И смущённо смотрит на манжеты,
И боится со мной встретиться взглядом.
А рассвета из подвала не видно,
Но наверно он уже наступает,
И в растрёпанном ветрами небе
Косо падают
бумажные
змеи.
И тогда он пистолет берёт с опаской
И, зажмурившись, стреляет мне в спину.
Другие статьи в литературном дневнике:
