Венок ИмператоруЛичность последнего русского Государя в наши дни по–прежнему вызывает ожесточённые споры и противоречивые оценки. Сейчас можно приводить множество аргументов "за" и "против", рассуждая о словах и поступках Николая II. Воздержимся от этого. И попробуем взглянуть на Него в необычном ракурсе – через призму поэзии, то есть проследить образ Государя и отношение к крушению Российского самодержавия в произведениях стихотворцев – русских и советских. Русскими в этом случае я считаю тех, кто остался верен духовному стержню своей страны в то время, – Когда в тоске самоубийства Одним из первых откликнувшихся поэтическим словом на участь арестованной Царской Семьи был Сергей Бехтеев. Офицер блестящего Кавалергардского полка, глубоко верующий человек, прошедший поля сражений Первой мировой войны, он едва ли не единственный из современных ему поэтов, адресовавших стихи Царственными мученикам, удостоился чести быть Ими прочитанным. Знаменитое стихотворение "Пошли нам, Господи, терпенье...", найденное в книге Великой княжны Ольги Николаевны, принадлежит его перу. Поистине чудом Бехтееву удалось передать своё послание в закрытый для всего мира Дом особого назначения, – стихи попали в руки узников и согрели их в минуты страданий. Пошли нам, Господи, терпенье, Эти строки Бехтеев написал осенью 1917–го в своём родовом имении под г.Ельцом, которое вскоре покинул, вступив в Белую Армию. Нависла мгла. Клубятся тени. Так мыслил русский поэт, болея душой за своего Государя, предчувствуя день гибели Его и Семьи. А вот как мыслил поэт советский, Александр Прокофьев, рассуждая о том же: А они всё вертятся сатаной на блюдце, Это о Царских детях. Цинично? Ещё бы! Зато с партийной прямотой и откровенностью. Впрочем, подобный цинизм сплошь и рядом проявляется и сегодня. Диснеевский мультфильм "Анастасия" или новоиспечённый российский блокбастер "Матильда" – это то же отплясывание "Хава Нагилы" над прахом убиенных. Но одно дело, если продукция американская, не наша. А вот когда на заре нового тысячелетия известный кинорежиссёр Глеб Панфилов публиковал в журналах, рекламируя свой новый фильм "Романовы. Венценосная семья", постановочные кадры расстрела Царской Семьи – было совсем уж печально. Налицо – нравственные нормы постсоветской творческой интеллигенции. Что ж тогда говорить о первых "певцах революции"?! Ими убийство Царя не просто оправдывалось, но возводилось в степень некоего геройства, овевалось романтическим флёром. Но романтика эта приобретала порой пародийное звучание: Здесь кедр За лесенкой этих строчек легко угадывается лермонтовский "Воздушный корабль". Но в знаменитой балладе, посвящённой судьбе Наполеона, образ главного героя предстаёт высоким и трагическим. У Маяковского читаем прямо противоположное: И вижу – катится ландо, Так, кстати, в советской литературе начиналось намеренное упрощение личности Николая II: дескать, что тут говорить? – бесцветный, безвольный и так далее... Мнение это насаждалось в умы и души людей прямо со школьной скамьи. Особенно постарались прозаики. "Советский граф" Алексей Толстой бессовестно опубликовал в 1928 году написанную им в соавторстве с П.Щёголевым (известным пушкинистом) литературную мистификацию – "дневник" Анны Вырубовой, близкой подруги Императрицы, где на первом плане, конечно же, монстр Распутин и безвольный монарх. Что касается произведений В.Пикуля ("Нечистая сила") и М.Касвинова ("Двадцать три ступени вниз"), то этих мастеров пера становится даже жалко – в своём стремлении выполнить партийный заказ и отличиться перед сов.системой они писали уже не исторические работы и не художественные произведения, а какие–то пасквили–страшилки. У Пикуля, к примеру, в "Нечистой силе" пьяный самодержец насилует Вырубову. (Для справки: после февраля 1917–го, устав от интеллигентских домыслов и сплетен, А.А.Вырубова потребовала своего медицинского освидетельствования, врачебная комиссия признала её девственницей...). Все эти литературные трюки имели свой жуткий эффект: в стране выросло целое поколение советских интеллигентов, изучавших историю по Пикулю. Естественно, в их глазах образ Николая II искажался, как в осколке кривого зеркала. Но – вернёмся к поэзии. Июль 1916 года, Царскосельский госпиталь. На концерте, посвящённом именинам Великой княжны Марии Николаевны, молодой санитар и начинающий поэт Сергей Есенин, прочитал свои стихи, адресованные Царским дочерям: В багровом зареве закат шипуч и пенен, Поднеся эти стихи 17-летней Царевне-имениннице, Есенин получил ответный дар – золотое кольцо с вкраплённым изумрудом. Мария Николаевна сняла его с пальца и отдала поэту, по-сути, предсказавшему страшную участь Царской Семьи. Месяцем раньше 5 июня 1916-го Анастасия Николаевна, младшая из Великих княжон, Сегодня день Анастасии, Николай Гумилёв, чей полк имел шефом Императрицу Александру Фёдоровну, посвятил Ей летом того же 16-го года пронзительные строки, также имеющие пророческий оттенок: Пока бросает ураганами Современный писатель Мария Голикова, исследовательница жизни и творчества Гумилёва, создавшая о поэте большой биографический роман, так комментирует Я склонился, он мне улыбнулся в ответ, После этих слов в зале поднялся невообразимый шум. Представители победившего пролетариата повскакивали с мест, со всех сторон послышались угрозы. Гумилёв стоял неподвижно, скрестив руки на груди, и холодно смотрел на взбесившуюся толпу. Постепенно буря утихла. Этот случай описала в своих воспоминаниях поэтесса Ирина Одоевцева. Существует легенда, что во время расстрела в августе 1921 года участников Таганцевского заговора Гумилёв, стоя на краю могильной ямы, пел гимн "Боже, Царя храни!". Возможно, так оно и было. Поэт, офицер и путешественник Н.С.Гумилёв всегда отличался завидным мужеством, а его приверженность Императору была естественным чувством русского дворянина. Гораздо более сложным было отношение к личности Николая II и вообще к принципу самодержавной власти у поэтов–эмигрантов. Конечно, для 100–процентных монархистов Государь являлся святым мучеником, и никаких колебаний тут не допускалось. Тот же Сергей Бехтеев, к примеру, всё своё творчество посвятил одной только теме: прославлению погибшего Императора. Ну а остальные... Их настроение прекрасно передают следующие строки: Я встретился с вами за пивом Поэтически резко, по–настоящему глубоко трагедия и жизненный подвиг Государя отразились в стихах Арсения Несмелова. Представитель так называемой «харбинской» ветви эмиграции, в Граждансую он воевал под знамёнами адмирала Колчака, потом три года занимался журналистикой в занятом красными Владивостоке, а в мае 1924 года ушёл через советско–китайскую границу в Харбин. Вспоминая порывы революционного вихря, закружившего над Россией, поэт так отобразил первый день "великой бескровной": В этот день машины броневые В стихотворении «Агония» Несмелов с ювелирной точностью исследует психологию «последнего часа» екатеринбургских узников: Ночь. Почитав из Лескова вслух, Образ Императрицы в этих стихах намеренно "снижен" до обычного человеческого уровня, она – женщина с уязвлённой гордостью бывшей Государыни и мать, которую страшит будущее детей. Императрица вспоминает прошлое, с негодованием и ужасом думая о том, кто готовится уничтожить Её Семью, уничтожить Россию: Вспомни, когда на парад ходил И самое мощное, самое точное в своём посыле стихотворение Несмелова "Цареубийцы", которое – безусловное свойство настоящей поэзии! – не потеряло актуальности и в наше время: Мы теперь панихиды правим, С глубоким сопереживанием и скорбью относилась к трагедии Царской Семьи поэтесса Марина Цветаева. И это при том, что её отношение к личности Государя далеко не всегда было однозначным. Так, в апреле 1917–го Марина Ивановна истерично писала: Пал без славы И уже через месяц – в её стихах звучат совсем иные ноты: Это просто, как кровь и пот: А ещё через год в дневнике Цветаевой появились такие строки: «Стоим, ждём трамвая. Дождь. И дерзкий мальчишеский петушиный выкрик: – Расстрел Николая Романова! Расстрел Николая Романова! Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым! Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая, и тоже (то же!) слышащих. Рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего. Хоть бы кто! Хоть бы что! Покупают газету, проглядывают мельком, снова отводят глаза – куда? Да так, в пустоту. А может, трамвай выколдовывают. Тогда я, Але, сдавленным, ровным и громким голосом (кто таким говорил – знает): – Аля, убили Русского Царя, Николая II. Помолись за упокой Его души!» (М.Цветаева. Из дневниковых записей, 1918 г.). «За Отрока – за Голубя – за Сына, за царевича младого Алексия помолись, церковная Россия!..» – это строки из «Лебединого стана», самого запрещённого в советскую эпоху цветаевского цикла. Вообще образ Цесаревича Алексея, его страшная болезнь и ужасная гибель от пуль коммунистов–расстрельщиков заставляют, как правило, умолкнуть отдельных любителей порассуждать о правомерности цареубийства. Естественно, речь идёт о тех, в ком ещё остались крупицы совести. Зачем православные Бога забыли, Не жаль мне, не жаль мне Так писал в 1960-е годы Николай Рубцов. И в этих словах виден путь будущего переосмысления русскими людьми всех так называемых "революционных завоеваний". Ну а для поэтов, живших, сражавшихся и страдавших в эпоху великих потрясений, уже тогда многое было ясно: Революция губит лучших, Настанут дни, и вихрь кровавый Из крупнейших поэтов русской эмиграции, связывавших в своём творчестве судьбу России и её последнего монарха, непременно следует выделить Георгия Иванова. Это ему принадлежат строки, ясно и афористично отражающие душевный настрой монархического крыла русского офицерства: Я за войну, за интервенцию. Человек острого, саркастического ума, беспощадный и к самому себе, и к своим современникам, Иванов тем не менее очень осторожно подходил к «царской» теме. Иронизируя порой над монархическими амбициями некоторых эмигрантских ура–патриотов, поэт никогда не задевал личности самого Государя. Напротив, сохранял к нему неизменно уважительный тон: Судьба одних была страшна, Или вот – хрестоматийный шедевр Георгия Иванова 1949 года: Эмалевый крестик в петлице Этот стихотворный портрет Царской Семьи, в прямом смысле сделанный «по фотографии» вот уже почти семь десятилетий отзывается щемящей болью в русских сердцах. Столь же лаконичные и пронзительные строки посвятил – но уже Цесаревичу Алексею – другой выдающийся поэт–эмигрант Николай Туроверов: Ему объявили сквозь слёзы, А вот – стихотворное посвящение Царским дочерям, Великим княжнам: Ольге, Татьяне, Марии и Анастасии, написанное Владимиром Петрушевским, поэтом и учёным–вулканологом с мировым именем, в молодости офицером Александрийского гусарского полка (Чёрные гусары), произведённым Государем в чин полковника: От рук проклятых и ужасных «Февральская грязь» – демократический дурман керенщины, обрекший Царскую Семью на путь страданий и гибели, вызывал к себе презрительное отношение не только значительно части старых эмигрантов, но и так называемых «эмигрантов внутренних». Советская система подавила и извратила сознание огромного числа литераторов, но были и исключения. Причём, вовсе не из среды диссидентов. Яркий тому пример – Владимир Солоухин, в годы самого глухого «застоя» демонстративно носивший перстень с вензелем последнего Императора и не скрывавший своего уважения к памяти Царской Семьи. Или московский поэт Станислав Думин (ныне известный историк Дома Романовых), в середине 1970–х написавший стихотворный «Имперский цикл»: Кавалергарды без выстрела шли, Ныне далеко уже не все понимают (а молодёжь, как правило, не знает этого вообще), что в советское время за написание и чтение подобных – вроде бы невинных – стихов можно было нажить себе крупные неприятности, а то и лишиться свободы. Кажется, это время ушло. Сегодня жизнь и судьба Николая II – открытая тема. Точнее – открытая рана в духовном сознании нашего общества. И не скоро она затянется. Ну а в качестве эпилога ко всему вышесказанному пусть будут приведены слова самих Царственных мучеников, дошедшие до нас из глубины минувшего: «Я питаю твердую, абсолютную уверенность, что судьба России, Моя собственная судьба и судьба Моей Семьи находятся в руке Бога, поставившего Меня на то место, где Я нахожусь. Что бы ни случилось, Я склонюсь перед Его волей с сознанием того, что у Меня никогда не было иной мысли, чем служить стране, которую Он Мне вверил». «Отец просит передать всем тем, кто Ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя, и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь...»
© Copyright: Димитрий Кузнецов, 2017.
Другие статьи в литературном дневнике:
|