Жизнь Беллы Ахмадулиной - роман, но трудно представить автора, у которого хватит такта и смелости написать такую книгу.
Героиня чужой прозы
Впрочем, она уже несколько раз бывала героиней чужой прозы: Евгений Евтушенко описал ее в романе "Не умирай прежде смерти" (многим запомнилась пронзительная сцена совместного вымаривания клопов в одну из курортных ночей 1957-го, кажется, года), а Юрий Нагибин под именем Геллы вывел в своем дневнике, стоящем, думаю, нескольких романов. Евтушенко пишет с ностальгией и любовью, Нагибин - со страстью, переходящей в ненависть (ненависть ему вообще очень удавалась), и у Нагибина героиня, конечно, ярче, выпуклее. Тут и презрение к смерти - он замечает в самолете, что, если самолет начнет падать, все побегут спасаться, а она нет. Тут и пассивность в добывании благ, и полное неумение чего-либо целенаправленно добиваться - ведь она знает, что сами принесут всё, что надо, и сложат к ее ногам. Правда, особенного шарма и достоинства придает ей то, что если не придут и не сложат - она проживет.
Сама была лучшим собственным произведением
Едва ли не лучшее, по-моему, ее стихотворение шестидесятых годов - "Заклинание" - сопровождалось этим рефреном: "Не плачьте обо мне, я проживу счастливой нищей, доброй каторжанкой... чахоточной да злой петербуржанкой на малярийном юге проживу+" Дальше там слабее, она вообще редко могла даже в молодости выдержать целое стихотворение на одном, сразу взятом уровне.
В ее поколении были поэты как минимум не менее сильные - Новелла Матвеева, Юнна Мориц, Нонна Слепакова, все почему-то с удвоенной звонкой согласной в имени, - но Ахмадулину знали лучше всех, хотя вряд ли процитировали бы наизусть хоть одно ее стихотворение, кроме песни из "Иронии судьбы".
Проведите эксперимент над собой, вспомните хоть строфу из Ахмадулиной: трудно? Даже мне трудно, при почти абсолютной памяти на стихи. Но ощущение цельного и прекрасного образа, бескорыстного, сочетающего достоинство с застенчивостью, знание жизни - с беспомощностью, забитость - с победительностью, безусловно есть, и эта личность - и биография - ярче, чем у большинства сверстниц.
Экзотическое итальянско-татарское происхождение
Bella - не зря значит "прекрасная", и не зря она сократила свое данное при рождении имя Изабелла. Тошно сейчас читать бесконечные дилетантские славословия ее стихам: и в душу-то они бьют, и точностью-то они поражают+ Какая точность? Сплошная и сознательная размытость; а при попытке ударить она как раз чаще всего говорила не своим голосом: "Я думала, что ты мой враг, что ты беда моя тяжелая, а вышло так: ты просто враль, и вся игра твоя дешевая". Ну и чистый Евтушенко, первой женой которого она была (недолго, три года). Зато когда нужно было демонстрировать надменность - тут сразу свой голос: "Прощай! Мы, стало быть, из них, кто губит души книг и леса. Претерпим гибель нас двоих без жалости и интереса".
Мне не хочется писать о ней политкорректно, с этими вот девичьими придыханиями, которых и без меня навалом, в том числе и в мужском исполнении (этот тип женоподобного мужчины ею же и заклеймен, это она стыдилась, что проводит время в обществе таких мужчин, "что и в невесты брать неосторожно"). Мне хочется вспомнить всю ее феерическую жизнь - начиная с экзотического итальянско-татарского происхождения (итальянские корни матери-переводчицы, татарская кровь отца Ахата Валеевича, крупного советского чиновника).
Она писала много и рано, но манеру свою нащупала лет в пятнадцать, когда из круглощекого подростка вдруг у всех на глазах стала получаться красавица. Эту детскую пухлость она, кстати, сохраняла еще долго, - обреченная худоба, острые жесты появились позже, в семидесятых. Ее очень рано заметили, первым - Павел Антокольский, называвший ее "птенчиком орла" и, кажется, немного в нее влюбленный. Она-то любила его явно и демонстративно, но - исключительно как учителя и старшего товарища; лучшие стихи из всех посвящений Антокольскому написаны именно ею.
Готовилась она на журфак, но не поступила, поскольку не читала "Правду" и не знала, о чем там пишут; развернутая еще на собеседовании, легко поступила в Лит институт, но, как и Евтушенко, не доучилась (вслух протестовала против травли Пастернака, организованной силами студентов, и была исключена).
Дарила себя с легкостью, не заботясь о последствиях
С Евтушенко они прожили недолго и бурно, и самым ценным результатом этого брака был, пожалуй, евтушенковский "Вальс на палубе" - "И каждый вальс твой, Белла!" Впрочем, посвятил он ей - негласно - и другое, очень злое, почти гениальное стихотворение: в нем след застарелой обиды - она с высоты своего полудиссидентства весьма скептически относилась к его "советским" стихам, хотя попадались среди них исключительно талантливые.
Обиду его понять можно. "А собственно, кто ты такая, с какою такою судьбой, что падаешь, водку лакая, и все же гордишься собой? А собственно, кто ты такая, сомнительной славы раба, по трусости рты затыкая последним, кто верит в тебя? А собственно, кто ты такая? и собственно, кто я такой, что вою, тебя попрекая, к тебе прикандален тоской?" Впрочем, это не столько ей, сколько многим - подражали ей и в жизни, и в поведении сонмы молодых поэтесс, но ни у кого не выходило. Гибель всерьез, как и завещано Пастернаком, - это тоже надо уметь.
Не станем обходить стыдливым молчанием и ее бесчисленные романы - о них и так уже много написано; она дарила себя с легкостью, не заботясь о последствиях, почти равнодушно. Задевали ее немногие - Нагибин, скажем, с которым она расставалась и не могла расстаться семь лет; случившийся во время съемок фильма "Живет такой парень" мимолетный роман с Шукшиным (он позвал ее на крошечную роль журналистки) никакого следа в ее жизни не оставил, и таких случайных связей было множество, и Василий Аксенов в "Таинственной страсти" этого не скрывал, хотя сам обожал Ахмадулину с почтительной дистанции, не желая омрачать страстями высокую литературную дружбу.
А вот роман с Вознесенским, видимо, был, о чем он и написал с горечью: "Мы нарушили Божий завет - яблок съели. У поэта напарника нет - все дуэты кончались дуэлью". Это могло быть адресовано кому угодно, но посвящение у стихов было: шестидесятники вообще жили на виду, это спасло их от многих возможных ошибок. Люди смотрят, надо соответствовать.
Было и кокетство, и самолюбование, но не было лжи
Ахмадулина сделала стыд одной из главных своих тем - стыд этот сопровождал ее всю жизнь и диктовался во многом той неупорядоченной, слишком бурной жизнью, какую ей приходилось вести: здесь сказывался все тот же недостаток творческой воли, заставлявший ее иногда длить стихи дальше положенного предела, вступать в лишние отношения, выпивать с ненужными людьми (этой слабости она тоже стыдилась, но и в ней странным образом нуждалась - тем острей бывала трезвая самоненависть, едва ли не самый существенный ее лирический мотив). Но, в отличие от бесчисленных само упоенных "поэтесс", она оставалась поэтом - именно потому, что жестко и трезво спрашивала с себя; этот же нравственный стержень заставлял ее защищать Сахарова, которого не защищал никто, подписывать письма в защиту диссидентов, поддерживать деньгами выгнанных отовсюду Владимова и Войновича, восторженно отзываться на новые сочинения опальных коллег, чтобы они не чувствовали себя одинокими+ В ней могло быть и кокетство, и самолюбование, и что хотите, - но не было лжи: гибла - так гибла, падала - так падала, взлетала - так взлетала.
Недоброжелатели часто ей припоминали ахматовские скептические отзывы. Ахматова в самом деле повела себя с ней не ахти: поругивала книжку (первая - "Струна" вышла только в 1962 году, когда Ахмадулина уже была звездой поэтических вечеров), а в личном общении окатила ледяным молчанием. Ахмадулина, только что купив машину, повезла Ахматову кататься, машина сломалась, Ахмадулина кинулась чинить, Ахматова полчаса царственно ждала, потом недовольно вышла из машины, поймала такси и уехала домой. И это тоже символично, как хотите. У ахматовской лирики совсем другой мотор. "Ей важна правота, а мне неправота", - сказал о ней Пастернак; и Ахмадулина со своей мучительной греховностью и горьким самоосуждением наследует скорее Пастернаку. Не забудем, что их общая высокопарность, выспренность, многословие, учтивость, застенчивость были человеческими чертами среди бесчеловечности, глотком тепла среди ледяного мира; тогда беспомощность была самой большой силой, да остается ею и теперь, впрочем.
Белла Ахмадулина была самым красивым поэтом своего времени. Самым беспомощным и самым победительным. Для тех, кто ее любил и не любил, она была одинаково значима и, странно сказать, равно дорога.
Теперь таких не делают.
