Ревич
Я хочу, чтобы Ревич жил долго. Очень долго. Дольше меня. Так не бывает, вернее, бывает, если я недолго проживу. Не хочу хоронить Ревича. Хочу читать его новые стихи.
Когда у сына Ревича угнали машину, Ревич посмотрел на меня и сказал: «потери просветляют душу» Бр. Что я должен быть потерять? Не люблю вот этих пророческих стариковских взглядов коллег. Вот этого не надо ;
Мы сидели в Переделкино, в комнатёнке, чьи стены помнили больше их временных жильцов. Жильцы, умирали, старели-забывали, а стены впитывали. Смех Галича, стук палки Тарковского… Нет, он напротив жил – вон его окно… Пили мы дешевое-дешевое французское красное, я привёз, знамо дело, я всегда почему-то уверен, что если бутылка красного стоит больше 10 баксов, то плачу я за что угодно, только не за вино. Но эта и двух, наверное, не стоила. Так что я пил, чтобы волю закалять. А Ревич для моциона. А потом из тетрадочки почитал свежее. Сейчас-то оно уже не очень свежее, а тогда ещё чернила не просохли:
Все мы бредили Блоком в далекие дни,
танцевали бостон и фокстрот,
рвались из дому прочь, рвались прочь от родни,
стали взводами маршевых рот.
И в ночном блиндаже, лишь умолкнет обстрел,
всякий раз без особых препон
снова голос какой-то из прошлого пел,
уцелевший хрипел патефон.
Снова визг и разрыв, и удар наповал,
в лоб волна и осколок в груди,
но еще патефон под завалом взывал
и хрипел: «Если любишь, приди!»
нда…
Но я сегодня вспомнил его стихотворение Шарманка:
Тот ящик одноногий,
обшарпанный такой,
топтался на пороге
с протянутой рукой,
и старичок в ермолке
своей совершал помол:
на этой кофемолке
судьбу свою молол.
Качались волны звука
у самого окна:
разлука ты, разлука,
чужая сторона.
Ладов унылых хрипы
кто помнит в наши дни,
и тень дворовой липы,
и старика в тени?
Ревича в Совке мало печатали. Было такое дело – дал он по морде Дэзику – Давиду Самойлову… Дэзик его потом подтравливал…
Родные мои! Читайте Ревича, пока он жив! Читать живого – слаще многократно. А вечно люди не живут…
Вкус железной воды из колодца,
солнце марта и тающий снег –
все, что было, при нас остается,
было – сплыло, пребудет вовек.
Все, что радостно, все, что печально,
не исчезнет во все времена:
та ладонь, что махнула прощально,
та щека, что от слез солона.
Другие статьи в литературном дневнике:
