Пришвин М. М. Дневники 1905-1917
***
Подхожу сегодня к Блоку, спрашиваю его, и так он ответил мне проникновенно. Я его понял без слов. Хотел ему что-то сказать. Тут подошел М. Н. (...), и все закрылось. Теперь я встречу его – кто знает – что-нибудь помешает – закрылась душа, и нет его.
Кто подходит – мешает все во мне.
***
Как ловко Зинаида Николаевна вставляет словечки, скажет – и столичным холодным резким голосом схватит и повернет.
В заключение величественным резким жестом лотерейной богини она дает мне мою рукопись для поправок.
В заключение я, по обыкновению, взволнован чем-то так, что на другой день охоты нет работать. Что-то не так... и это мучит... будто лгу... будто суюсь, куда мне не надо... будто прошелся нагишом и стыдно... Отчего это? От искренности, которая ведет к раскаянию, от неудачи моего положения, от холодного и резкого жеста пишущей дамы? Что это значит, что лишает меня спокойствия и самообладания? Неравенство среды, моя неподготовленность? Моя хаотичность?
Мне кажется, что это скрытое несерьезное основание моей связи с людьми.
***
Если у писателя есть свое оригинальное содержание, то он никогда не будет неоригинальным по форме. Бояться подражаний не нужно, если помнить, что единственный путь – это от содержания к форме.
***
Блок-юноша. Как охотно говорит он о своих переживаниях. Я попросил его прочесть мою книгу, обратить внимание на стиль и сказать мне о книге так, чтоб мне что-нибудь осталось для себя. И тут мы разговорились вообще о том, остается ли что-нибудь для себя от критики. У него, признался он, остается только несколько слов, остальное мимо.
***
Есть в жизни какая-то кроткая логика, вечная прекрасная форма – надо научиться выделять ее из природы.
***
Первая и самая большая роскошь, которую я себе дозволяю, это доверие к людям.
***
В неизвестном лесу на кусту можжевельника прилег усталый человек, уснул и отдался тяге земной. Это ему так не пройдет: земля опять потянет его на то же самое место, и захочется ему тут спеть свою песенку, быть может, придет на звук его души и возлюбленная, они тут вместе уснут. Спать, петь и любить назначено человеку силой земли в одной точке, это его место, его собственный меридиан, тут он – сам.
***
Пишется легко и свободно то, что пережил. Значит, нужно писать как можно точнее и меньше сочинять. Но если так, то как возвыситься от формы дневника и записок до художественной формы.
Отдать себя жизни, пусть ранит она сердце, чем больше ран, тем глубже свет. И каждый человек будет открытая книга, и по одному звуку голоса другого человека будешь сразу узнавать, кто он такой, что с ним было, чем он мучится, как он ранен...
***
Я один. Я слышу, как бьется мой пульс. Я вижу, как я тихо качаюсь от его ударов. Я слышу дыхание лиловою колокольчика. Я его люблю. Он связан со скалой. И через любовь мою к цветку я связан со всем великим миром.
***
Я совсем один, и я со всеми... Путешествие – это особый пост «ураза» на все привычное... Нужно, чтобы каждый так постился... Нужно сделать, чтобы путешествие было без определенного дела и без каких-нибудь грубых непосредственных потребностей... Оборвал привычки, знакомства, привычную природу... Лопнул канат... И вот все живое в себе ищет восстановить это нарушенное равновесие, хватается за людей, всяких, за новые деревья, камни... пройдет время и... связи восстановлены, привычки найдены... верблюд не останавливает внимания... горы, лес... все обыкновенно... Но смысл пережитого остался... остался какой-то налет, колорит жизни, и вот, право, не знаю, что это значит: какое имеет значение – география или роман...
***
Какая скука выдумывать повести в кабинете, когда стоит только предпринять пост на родственников и привычки и каждый человек рассказывает повесть, каждый лист и камень... И как они все хватаются, тянутся ко мне, боже мой, ищут меня...
***
И так мне теперь все это ясно кажется, как просто счастье, как легко это сделать, но нет... Любить звезду, потому что она далеко... Любить и искать то, чего вовсе нет, одно здесь, оно самое возле, и любить не это, а отражение его на небе... Это бессмыслица полная, это безумие.
***
Как бы ни строилась юрта, как бы ни загибались ее деревянные крючки и ни поднимался свод – все-таки это жалкое подобие... И так ясно: не удалось устроиться самому, войти внутрь жизни, и вот, куда ни пойдешь, везде кажется не так, непохоже то и далеко от него... Нужно пахнуть теми же запахами, чтобы их не замечать...
И это бесполезно и бессмысленно искать в жизни, в быту соответствия тому, что уже в самом своем источнике разделилось, как небо и земля...
***
– Если товарищ твой кривой, то старайся поджимать глаз, чтобы быть с ним под пару.
***
В этих диких скалах так хочется остаться одному, но если придешь один, то пустыня задавит дух. И только так кажется, что один что-то важное сделаешь: все дробит на мелкие части.
***
С большими людьми лучше не сходиться лично, потому что их идеи часто есть последнее, что они могут дать, больше ничего у них нет.
***
Природа некрасива. От человека узнали, что она красива.
***
Мы принимали крещение от Августа Бебеля за благоговейным чтением его книги «Frau und Sozialismus». Перед наступлением момента света мной овладели две идеи этой книги, первая, что близко время мировой катастрофы, и вторая, что женщина после этого, «женщина будущего» явится такой, как я желал в сокровенной глубине детства своего.
В самый же момент крещения самое счастливое, самое высокое было, что я стал со своими друзьями одно существо, идти в тюрьму, на какую угодно пытку и жертву стало вдруг нестрашно, потому что было это уже не я, а мы, друзья мои близкие и от них как лучи «пролетарии всех стран».
И мы пошли за мир и женщину будущего в тюрьму. Допросы, жандармы, окно с решеткой, и свет в нем... Женщина будущего, кто она, мать, сестра, невеста, в сердце рядового, в его смятенной, смущенной душе рождается образ Прекрасной Дамы
***
Все, что я думаю,– было думано и передумано. И я могу лишь дать другие оттенки тому же самому. Сущность неподвижна. Формы ее изменчивы. Мы все работаем над изменением ее форм. Когда человек любит, он проникает в суть мира...
***
Вижу край зеленой одежды мира. Хочу о ней писать, хочу ловить все, что летит, и вьется, и реет вокруг... Дальше и дальше от центра... Все ловить... все хватать. И всегда беречь в глубине души тайную тягу к тому, что скрыто под зеленым покровом. Никогда не называть это. Вечно чувствовать. Называть только то, что вокруг, что вьется...
Тогда будет поэзия.
***
Люди настоящие, смиренные не знают света, исходящего от них.
***
Вы спрашиваете, отчего я не пишу о чем-нибудь ежедневном и близком. Как художник, я должен сливать это ежедневно близкое с далеким близким. А мое близкое так далеко, что для воплощения его я должен искать людей и природу необычную.
***
Я думал о том «лучшем», детском, которое весь мир бросает как ненужное нам, мечтателям, поэтам и художникам, и мы возвращаем его миру обратно. Я же у Вас ничего не отнимал, а просто подобрал ненужное Вам, что Вы и теперь не цените, и назвал его своим и Вашим «лучшим». По-моему, лучшее и не во мне и не в Вас, а в боге. И это лучшее по существу своему должно быть отдано, как Вы давали мне розы, а я отдаю их миру. А Вы пишете, что лучшее всегда с Вами одной и никому Вы его не отдадите и будете вечной копилкой. Значит, это не то лучшее, о котором я говорю. Не Вы одна, но и все мы, сами не зная того, отдавали свое лучшее, и другие творили из него свою веру. Мы где-то основными концами все в пучок связаны, а другие концы так болтаются. В этом наше небесное благословение и земное проклятие.
***
Женщина (Маруха) такой же знак, как и бесконечность, с помощью этой мнимой величины мы решаем уравнения жизни со многими неизвестными.
***
Когда я увижу ее – будет победа моей мечты, меня! Для победы теперь уже не нужно, чтобы она была женой моей, а тогда это было необходимо, и вот, вероятно, оттого и победа, что теперь что-то чувственное отмерло... Значит, чем меньше чувственности, тем ближе цель, и смерть, может быть, настоящая победа? Но почему же мир так становится близок и понятен от любви к мечте? Задержанное неосуществленное объятие раздвигает мир... на пути к любви мира смирение: рушится «я – маленькое» и переделывается в «я – большое», стихийное; отсюда и страстная любовь к земле, к цветам
***
И вот когда все гибнет, в последнем отчаянии хватаешься за обломок и плывешь по океану... нет берегов, нет земли, всюду подвижные волны... и тут конец: смирение до конца: не я правлю, а кто-то правит мною, и я отдаюсь, предаюсь Ему. И новый мир складывается в этом опасном путешествии, и новый берег, украшенный никогда не виданными раньше цветами, и опять она, то свидание. Вот почему встреча с ней так дорога мне: тогда оправдается жизнь и будет понятно, для чего и что это было. Тогда, быть может, я отчетливо увижу закон в своей иначе бессмысленной жизни (завет: любить искусство, как ее).
***
Что меня спасает от смерти? Чем оправдываю я явление и значение этого образа? Тем, что в этот период бессознательно подготовляется другой, который начинается взрывом теплой любви к природе, детям, жене, к исканию красок для нового творчества, я уезжаю в глушь к семье, получаю оттуда силы, создаю что-нибудь для того, чтобы это жизненное повернуть и разбить в прах перед каменной статуей.
Значит, никакой победы, новый круг!
***
Идея вечности рождается из любви к жизни, когда вся любовь сосредоточивается на мгновении настоящего, то это мгновение,– подлинность после становится, как вечность. Вечность есть сила жизни, и тут бесконечная радость.
***
Раз в своей жизни видел я бога. Это было, когда мы встретились весной. Сколько было света! Какая чистая, тихая вода была в озерах. Какие волшебные зеленые светящиеся деревья были вокруг озер! Мне казалось, что оскорбил Вас предложением быть моей женой... Что все неясное от этого. Тогда я ушел за город в ясный солнечный день. Кажется, это было в Версале. Там было это волшебное озеро, и купол небесный был над ним такой большой, большой. И тут, идя по берегу озера, я вдруг понял, до того ясно понял всю, всю правду. Хотелось (2 нрзб.), хотелось сказать Вам сейчас же. И вот я подхожу к киоску, покупаю лист бумаги и карандашом пишу Вам: что понял все, что нам увидеться нужно немедленно. Одно то тяготило меня в эту минуту, что не могу я тут же сказать Вам все, что Вы, не зная этого света, промучитесь еще во тьме.
***
Далекий друг мой! Судьба разлучила нас в лучшие годы, время изменило наши черты, мы не узнаем друг друга, если встретимся на улице... Больше, услышав голос, я, может быть, не узнаю, что он Ваш, и Вы, что мой. Что же может нас соединить? Между тем я могу Вам писать, я постигаю Ваш духовный облик, я верю, что Вы существуете и Вам, если только пишу Вам в лучшую минуту и вижу (1 нрзб.), ни одного не будет слова неверного. Вы и моя совесть, и правда, истина и красота... И как я могу не верить в Вас, если все лучшее от Вас?
***
Истинного человека я представляю себе насквозь видящим и понимающим приходящее мгновение мира сего. Тем нам и дороги мужики, старцы, купцы и дети, что они все видят мгновение насквозь. Обыкновенно они с этим мгновением и сами пропадают, это их ежедневная трагедия, то есть не их, а вообще трагедия будней, но в этой же будничной трагедии рождается существо неумирающее, понимающее, ценящее мгновение.
Этим я объясняю себе и законность моей литературы «безликой», нужно смириться до животного, чтобы поймать мгновение жизни – изобразить – это уже дело кабинетное. Тайна в том, чтобы поймать.
Путь мой правильный, но беда моя в чем-то другом: нужно узнать, отчего я с таким трудом достигаю так мало, что вижу в достигнутом только ничтожную часть себя.
***
***
***
***
Другие статьи в литературном дневнике:
