Даниил Гранин прожил редкую для России длинную
нестыдную жизнь (и, похоже, счастливую). У нас все три элемента (от 98-летнего возраста до счастья) встречаются обычно порознь, а уж у мужчин не сходятся вообще никогда, а у известных, знаменитых мужчин – реже, чем никогда.
Тех мужчин, которые в публичной карьере ведут себя нестыдно, Россия обычно рано слопывает, как глупая чушка своего поросенка, если цитировать известные предсмертные слова Блока. Сохранять достоинство проще, из России уехав, чему доказательством тьма биографий – от Герцена до Акунина.
Однако в какой-то момент, если жить долго, власть в России перестает тебя пережевывать и, напротив, начинает угрожающе любить. Это очень важное правило нашей жизни, из него мало исключений, и мудрое наше наблюдение – «в России нужно жизнь долго» - наполовину строится на нем.
И вот тут начинается еще более тяжкое.
Ваиант вылизывания власти мы сразу уберем, а без него путей остается, в общем, два.
Можно от греха и власти подальше уйти в частную жизнь, в экзистенциальные дачники, ведь нынче ветрено и волны с перехлестом, скоро осень, все изменится в округе – но этот нестыдный вариант не был Граниным выбран (допускаю, что по природной непредрасположенности).
А второй путь – не прогибаться, будучи увешанным орденами, и продолжать призывать милость к падшим, - вот он по-настоящему непрост. Даже гонимым быть легче, потому что соблазнов меньше.
Но линия поведения Гранина (как и Алексея Германа и Светланы Кармалиты, бывших в последние годы его соседями по Петроградской стороне) являлась таким вторым путем. Они не лезли на баррикады, но никогда не позволяли себе топтать слабых и славить сильных просто потому, что те – слабые, а эти – сильные. Они позволяли себе говорить то, что думали, а думали они в категориях того, что называется христианской моралью, а эта мораль не удостаивает вниманием приспособленчество.
В этом смысле Гранин стал после смерти Дмитрия Лихачева его наследником. В том же смысле наследником Гранина неизбежно становится Александр Сокуров. Сходный тип жизненного выбора. Как будто в городском буреломе есть родник, ручей, - и не будет никогда ни фонтаном, ни девятым валом, но в нем будет вода.
Это очень важный итог жизни Гранина, и одновременно – урок тем, кто собирается (или кому придется) жить в России долго.
Второй итог и урок в том, что Гранин оставил действительно нестыдное профессиональное наследство. Я говорю про написанные им книги из категории non-fiction.
«Документалка», нон-фикшн считалась в СССР литературой как бы второго сорта– ее меньше читали, меньше любили и за нее меньше платили. Настоящим писателем считался лишь романист или, на худой конец, драматург. А лучшее, ценнейшее, без девальвации, что от Гранина остается, – это именно нон-фикш.
Совместная с Алесем Адамовичем «Блокадная книга» сыграла и будет играть важную роль в национальной рефлексии. «Зубр» (про генетика Тимофеева-Ресовского) - великое исследование не только науки, но и поведения ученого, когда приходится выбираться между Сталиным и Гитлером, гадюкой и крокодилом, и я бы именно сегодня «Зубра» про- или перечитал.
Д. Губин. Памяти Гранина. Ручей в буреломе
Из воспоминаний Д.Гранина:
"— Никогда не забуду свою первую поездку за границу. Это было году в 1956-м."
"Назывался рейс «Победа» — большая писательская группа: Константин Паустовский, Расул Гамзатов, дочь тогдашнего председателя Совета министров Косыгина. Всего было человек 400.
Для нас все было откровением. В Болгарии еще ничего себя ощущали, но когда приехали в Париж!.. А уж когда попали в Рим и Афины, то и вовсе испытали шок. Ошарашенно смотрели друг на друга и не могли понять: где же тот самый прогнивший Запад, где человек человеку волк? Как мы прозревали и страдали, не понимали и терялись, пытаясь сохранить хорошее лицо. С каким наслаждением мы выискивали всякие безобразия.
Боже, какая была радость, когда увидели какого-то нищего! «Где у вас трущобы?» — спрашивали мы. Потому что искали, в чем же все-таки преимущества нашего строя, о которых нам без конца твердили дома. Искали их и не могли найти.
Обиды победителей на побежденных еще не было, она появилась позже, когда мы приехали в Германию. Пока это было растерянностью советских людей, которых вдруг выпустили из клетки на свободу.
Алесь Адамович рассказывал мне, как однажды шел по деревне, и собака, привязанная к забору, стала наскакивать на него и лаять. И вдруг веревка оборвалась. Он остановился, а собака испугалась. И побежала назад в свою будку. Смелость ей придавала веревка. Так и у нас, когда мы попали за границу, веревка оборвалась. И мы побежали в свою будку, чтобы убедиться, что у нас не все так плохо.
Какие-то идиотки из нашей делегации, когда на Капри два старика стали петь нам неаполитанские песни и мы слушали их с удовольствием, принялись критиковать: «Да что вы их слушаете, наши певцы поют лучше!» Мы ответили, что певцы, может, и лучше, но эти старики никакие не певцы. «Зато наши мужчины лучшие любовники, чем итальянцы», — не сдавались они. За что-то им надо было держаться!
Когда мы потом рассказывали дома, что видели, нам не верили. Да мы и сами пытались оправдать поразившую нас разницу и защитить нашу жизнь. Не так-то было легко признать, что мы жили хуже всей Европы. Что Красная площадь — не самая красивая площадь мира и что есть площади покрасивей. Нам надо было хоть как-то защитить наше сознание. Ведь оказалось, что мы идиоты".
Другие статьи в литературном дневнике:
