О настоящем Наталья Возжаева
Леночка.
– Ты любишь меня, Даша?
– О, – она снизу вверх кивнула головой, –
люблю до самой берёзки.
– До какой березки?
– Разве не знаешь: у каждого в конце жизни –
холмик и над ним плакучая берёза.
А. Толстой. Хождение по мукам
Дед был тот ещё чёрт. Везде у него были «нычки» – ёмкости с горячительным напитком: под навесом, в подвале, в курятнике, даже в собачьей будке. Места эти были достаточно мобильны, менялись по мере обнаружения их Леночкой.
К вечеру дед бывал слегка навеселе, что не мешало ему виртуозно вести хозяйство. Куры с индюками воспринимали его, как солдаты генерала – спали, ели и гуляли строго по его команде; собаки влюблённо таскались за ним везде, а кот Тимоша, которого он где-то подобрал котёнком, вообще ездил на нём, дабы показать своё превосходство над теми же собаками. Позже кот привёл свою подругу Глашу, которая, естественно, видя такие условия – кормёжка и любовь, а также всяческое покрывательство всевозможных проказ, тут же застолбила это место моментальной беременностью. Как следствие, когда дед по вечерам отдыхал на лавочке перед домом, он был густо облеплен мохнатыми домочадцами – дармоедами, как называла их Леночка.
Сквозь сетку в заборе на него всегда влюблённо пялилась соседская коза, которой дед однажды «починил» ногу. Одним словом, Леший. Всех лечил, всех жалел, со всеми разговаривал, как с людьми, даже птенцов, выпавших из гнезда, выхаживал.
Да и в огороде такая же сказка. Помидоры с голову ребёнка, огурцы аж сладкие и гроздьями, сливы медовые, вишня – ветки ломались, вернее, пытались, дед тут же подвязывал, втыкал колья, протягивал верёвки...
Ярко-голубые глаза щурились от дыма сигареты под полями соломенной шляпы, драной, как осенний лопух...
Леночка была младшей из трёх сестёр. Поэтому, даже став бабушкой, осталась Леночкой для всех. Она была везде. Вставала с восходом, ложилась – никто не знал когда, мы засыпали раньше. Леночка – это пельмени с огненным вкуснейшим бульоном внутри, с домашней сметаной, гасившей этот жар, это полки в подвале, полные солений и варений, это накрахмаленные скатерти и душистое бельё, это натёртые до блеска полы. Это сирень, или астры, или розы – зависело от времени года – в вазах по всем комнатам. И если дед был волшебником огорода и живности, то Леночка была феей цветов. У неё росло и цвело всё! Принесёт какой-нибудь прутик, воткнёт его в горшок – через какое-то время там просто джунгли цветущие!
Так и жили в своём маленьком раю почти полвека. Трудились всю жизнь. Любили гостей, умели принимать. Из-за их стола никто не уходил вертикально, все расползались, потому как центр тяжести смещался в район полного живота, а ведь потом ещё был чай! С тортом от хозяйки. И это уж точно был «контрольный в голову». После таких застолий давался зарок не есть месяц ничего, кроме сырых овощей. Но наступало утро, дед шёл в курятник за свежими яйцами, с огорода приносил треснувшие розовые помидоры, и из кухни несло сумасшедшими запахами яичницы с помидорами и свежесваренного кофе...
Она заболела. Заболела тяжело и безнадёжно. Ей не сказали об этом «безнадёжно». И она продолжала вести свой дом, сажать цветы, гонять деда за нычки, но всё реже, потому что почти ослепла. Уже не смотрела свои любимые концерты по телевизору, не видела сквозь «туман». Но она пела. Очень любила петь. Высоким, чистым голосом, в котором часто угадывались слёзы.
Что с ней происходит, она стала понимать, когда начали отказывать ноги и когда стала катастрофически терять аппетит, а с ним и вес. Мы старались приезжать чаще. Но наши визиты были всё короче – она пыталась принять нас «как надо», но уже не могла. А мы не могли смотреть, как она роняет посуду и бьется о косяки дверей.
Когда всё было хорошо, я часто видела, как дед, сидя вечерами с Леночкой на лавочке, шутливо тыкал её в бок пальцем или обнимал за шею. Она хохотала, делала вид, что сердится, и вся эта их возня вызывала невольную улыбку. Меня в то время старость не пугала – она представлялась именно такой: мой весёлый дед обнимает меня на лавочке под кустом сирени, на коленях у нас котята, а под лавкой шебуршат собаки. Приветливые соседи несут нам головы подсолнухов, и мы до звёзд перемываем кости политикам и артистам.
Всё закончилось, будто выключили свет. Она слегла. Конечно, мы помогали – по-разному. Конечно, мы хотели нанять сиделку. Конечно же, приходила каждый день медсестра... Дед терпел только медсестру. Никакой сиделки. Леночка лежала в чистой постели и в чистой рубашке – он сам стирал и гладил, сам переодевал и мыл её тоже сам, кормил с ложки, читал ей книги. Рассказывал о Тимоше, Глаше и поимённо поминал всех кур...
Он пережил жену на месяц. Их дом ещё стоит. В огороде растёт слива, которую посадили на рождение внучки, нашей дочери. Куст сирени разросся до диких размеров. Мы иногда, очень редко там проезжаем. По привычке сигналим – дед обычно начинал греметь железными щеколдами на воротах, чтобы мы загнали машину. Но уже никто их не откроет… Два холмика рядом под берёзкой на старом кладбище под Анапой будут ухоженными, пока мы живы.
Когда я слышу философские измышления на тему «что есть любовная любов», или высокопарные высказывания, или читаю пошлые статусы, или... да неважно. У меня перед глазами это: высохшая фигурка под простыней, под которой дед меняет ей памперс, а потом причёсывает её поседевшую голову и вытирает ей слёзы. А потом сидит рядом и говорит, говорит, говорит....
Из серии «Сёстры: Софья, Надежда, Леночка»
http://stihi.ru/2018/01/17/5532
Другие статьи в литературном дневнике:
