Сладкий привкус одиночества
РУСЛАН ГАРБУЗОВ (25/11/2020) "Топос"
https://www.topos.ru/article/poeziya/sladkiy-privkus-odinochestva
Трость
Подарите мне лёгкую, прочную трость,
чтоб в неё поместилась последняя злость, –
та, что служит надёжной опорой
перед смертью, теперь уже скорой.
На ничем несгибаемой трости
то-то держатся ветхие кости!
То-то помнят и трость, и в перчатке рука
и лицо подлеца, и тулуп ямщика!
Трость не станет игрушкою зряшной,
оставаясь прямой и изящной,
до последних шагов одного старика,
словно Пушкина нашего злая строка.
Пустошь
Беги из городских шалманов:
здесь как не на**й, так на нож.
Быть может, старый дом саманный
в степи донской ещё найдёшь –
на этой пустоши полынной,
где жизнь идёт не второпях,
куда ты явишься с повинной,
как одичавший пёс, в репьях.
Успей!
Сумей доковылять
до битых окон, сгнившей двери.
Подохни в этих ковылях
по чести, совести и вере.
Муха
Н. Перстнёвой
Не скажу, что жить х**ово,
если жить без дальних целей –
тепловозом маневровым ли,
окопным офицером,
или судном каботажным,
иль буксирным катерком
(на последнем можно даже
с ветерком и матерком).
Рано – вранцi – утром встанешь
(на работу, для примера),
ненароком в небо глянешь –
на тебя глядит Венера.
Понимаешь, что химера,
отмахнёшься, как от мухи…
растревожила, холера,
бляха-муха!
нервы, суки.
Ли Бо
Рисовой, пшеничной водки –
хрен единый – этанол.
За борт свесился из лодки,
по преданью, утонул.
А всего-то и хотел он
отражение луны
зачерпнуть и, между делом,
спрятать в драные штаны.
У природы вона сколько
неучтённого добра!
А ему и надо б только
лишь пригоршню серебра.
Ли Тай-бо ли, либо этот,
кто коверкает язык –
тонут старые поэты...
кто в Неве, а кто в Янцзы.
Закат
Слух ли хуже, звук ли глуше,
либо то и сё.
Тихо плюхнулась лягушка,
словно из Басё,
в старый прудик. И закатом
полыхнул камыш
на прощанье. И за кадром
только темь и тишь.
Поэзия
Ни дуэли, ни расстрела,
а, глядишь, убит поэт.
Машка спряла, мышка съела –
был вчера, сегодня нет.
Тот, кто был вчера поэтом,
жадно ловит воздух ртом:
он ещё на свете этом,
а поэзия – на том.
Два предшествующих века
было всё наоборот –
убивают человека,
а поэзия живёт.
Syringa vulgaris
В. Пенькову
И наступает этот день,
когда выходишь из парадной
и замечаешь, что сирень
вульгарно выглядит нарядной.
Невольно подставляешь горсть,
качаешь на своей ладони
лиловую тугую гроздь
на память о далёком доме...
шестнадцатиквартиный дом –
два этажа и два подъезда –
и за сиреневым кустом
отверста мировая бездна.
У кого-то чаще ночью
У кого-то чаще ночью,
у меня же по утрам –
сладкий привкус одиночества
с горьким кофе пополам,
кольца дыма сигаретного.
Вот и горе без ума.
Ах, карету мне, карету мне! –
а за окнами зима.
Сани мчатся.
Что не мчаться им:
ни таможни, ни ГАИ.
Эх вы, чичиковы, чацкие,
кюхельбекеры мои!
В ослепительно белой рубахе
В ослепительно белой рубахе,
отутюженной мною на ах,
я хочу оказаться на плахе.
И в таких же исподних штанах
я, ступая босыми ногами
по упавшему с неба снежку,
отвергаемый всеми богами,
вдруг скажу родовому божку:
Ничего, что не держит фасона,
гули-гули, о, боже ж ты мой!
Это ангел твой в белых кальсонах
возвертается с гулек домой.
Возьми Рубцова
…а если подводить итог
и не кривить душой при этом,
признать придётся: только Бог
один – начальник для поэта.
Поэта можно не любить,
но как единственный начальник
поэтом Бог и назначает,
мол, быть ему или не быть.
Иной и с виду неказист,
и далеко не мастер слова –
так, сильно пьющий гармонист,
ан нет… Да вот, возьми Рубцова.
Сон в руку
По боярским дворам
снова стоны и плач:
рубит руки ворам
однорукий палач.
Однорукий Гапон
и воскресе попом,
и не ведает он
ни преград, ни препон.
Однорукий народ
с челобитными прёт;
стал у створа ворот,
ни назад, ни вперёд:
в серебре сердолик –
то на троне, как встарь,
однорук и велик,
сам сидит государь.
Душегрейка. Натали с любовью
Эту старую цигейку
(до ночи прохлопочу)
раскрою на душегрейку.
Поворчу и прострочу
мех овечий – наизнанку,
плис казачий – налицо.
Крутит-вертит вечный зингер
маховое колесо.
Кто-то скажет: Это ж надо,
не стихи строчит поэт!
Может, он и вовсе Шнайдер,
а не Гёте и не Фет?
Может, он и вовсе Шустер,
Ганса Сакса перевод
потому и пишет шустро
старой ручкой перьевой?
Слушать их не переслушать –
покатиться со смеху.
Ей стихи не греют душу,
ей бы, чтобы на меху,
ей бы только всё и сразу,
остальное – по борту.
Потому нашью я стразы
по бортам и вороту,
чтоб тепло и чтоб красиво
было душеньке моей,
чтоб носила не сносила
до конца грядущих дней.
…Крутит-вертит ветер зимний
шар небесно-голубой
над твоею, мейстерзингер,
непокрытой головой.
Ещё вчера корабль покинул Делос
Сказал уже и повторю стократ:
по мне, был прав стареющий Сократ,
когда побегу предпочёл цикуту,
не усомнившись в том ни на секунду.
И был последний император прав,
явивши миру христианский нрав
и в жертву принеся семью и челядь,
и самого себя с понятной целью.
Сократ ли, прозревающий Христа,
царь Николай, целующий в уста
единого для нас и греков Бога,
укажут им и нам свою дорогу?
Да брось ты! Самому, поди, смешно.
Уже Критон звенит тугой мошной,
икона от смущения зарделась…
Ещё вчера корабль покинул Делос.
Другие статьи в литературном дневнике:
