Любимые стихи Григорий Трестман
http://www.mishpoha.org/n34/34a01.php
Трестман – поэт яркого классического, большого стиля… Он будет писать стихи столько, сколько ему отпущено дыхания”, – написала о поэте известный литературовед, лауреат нескольких израильских и международных литературных премий Майя Каганская. Лучше и не скажешь…
Алла Левина
Я вас люблю...
За тройкой этих слов,
как волчья стая за почтовой тройкой,
и как за волчьей стаей свора псов,
и как за псами егеря…
Постой-ка,
Под лошадиный храп и псиный лай
в начале гона отдышаться дай…
За тройкой перепетых, ветхих слов,
давно не разбирая голосов,
несутся архаичные уродцы –
весь ад моих нечеловечьих чувств…
Касаюсь ваших глаз, и плеч, и уст,
пока с кровавым смехом иноходцы,
горя белками, упряжь в страхе рвут,
и с места рвут в карьер, и все ж из пут
не вырвутся…
Почтовая карета
мотается и бьется по кюветам,
ухабах, пнях, колдобинах, камнях
рессоры разбивает на камнях,
и вам несет признание мое –
Я вас люблю…
О, тройка слов, старье!
В учтивости смущенного посланья,
которому сто двадцать тысяч лет
не дышит одряхлевшее признанье:
в нем кровь свернулась,
в нем запнулся свет.
Оно не достигает адресата,
любимая, хотя бы потому,
что хрипло, потно, снежно, волосато
сквозь высверки ружейные и тьму
за ним несутся знойные волчицы,
они почти догнали пристяжных.
Прыжок – и повисают на ключицах,
но псы уже набросились на них.
Залп егерей –
и снова триедино
все в мыле мчатся…
Содранные спины
растерзанной, затертой тройки слов
кровоточат, как в первый миг признанья,
как спины лошадей, волков и псов
в нелепом и смертельном состязанье.
Я вас люблю…
Смотри, как мчится цепь
и длится бесконечная погоня,
минуя чащу, пашню, поле, степь,
где кони, волки, псы и снова кони.
Но это лишь вступление в слова
«Я вас люблю»…
Они едва-едва
в признанье этом на себя похожи –
как выдранные конские бока,
лежащие в снегу на бездорожье,
похожи на живого рысака…
Какою воскресить его ценой?..
Я вас люблю, бесценный ангел мой!..
***
Что ж, Татьяна Сергеевна, нам
и не двадцать уже, и не тридцать.
Нашим шалостям не повториться,
нет возврата ни бденьям, ни снам.
В бесконечности тает предел
наших прожитых лет календарных –
благодарных и неблагодарных –
вон, Всевышний – и тот поседел.
Октябри нынче стали не те,
и не те дни и ночи рожденья.
Я шатаюсь – почти привиденье –
в предрассветной глухой темноте.
Как любил я октябрьский шум,
вихри капель и листьев прибои!
Нынче осень у нас, у обоих,
упасись от непрошенных дум.
Все растрать, разбазарь, раздари,
нам еще далеко до порога.
Но, признаться, мне грустно немного,
что сегодня не те октябри.
****
Моте Шмитту
Слова даны всего лишь для того,
чтоб обозначить направленье речи,
но истинные чувства человечьи
не входят с ними в близкое родство.
Переживанья наши и язык
содержат непохожие структуры.
Я в силу ограниченной натуры
слова за правду принимать привык.
И с нашим первым словом каждый раз
(иное дело музыка и числа)
путем потери собственного смысла
слова доносят истину до нас.
****
МОЙ БОГ
И. Гиссеру
Не Бог во мне, не Бог в миру,
а в Боге – я и в Боге – мир.
Все у Него я в долг беру,
призвав друзей своих на пир.
Богатство даст Он и тюрьму –
велик и в то же время мал.
Что я пожертвую Ему?
Лишь только то, что Он мне дал.
Я потому на склоне лет
храним Всевышним и казним,
что ничего на свете нет,
что вечно не было бы Им.
Он есть и смерть, и бытиё,
Он – произвол, и Он – Закон.
Даже неверие моё
во Всеблагого – тоже Он.
***
Господь нас друг от друга оторвал
иль оттолкнули мы друг друга сами.
Осталось лишь пространство – интервал,
возникший между нашими телами.
Пространство – нескончаемая клеть
без выхода, охраны и ограды,
которое нельзя преодолеть,
а если разобраться, и не надо.
***
Всю суету и страхи отложив,
не мучаясь: зачем я и откуда?
Я удивляюсь одному: я – жив!
Как мне воспринимать такое чудо?!
***
И. Гиссеру
Итак, опять о Боге: Бога нет,
как существа, как личности – как мужа,
но если это так, то почему же
повсюду различим Господень след?
У каждого и боль своя, и Бог.
У этого в душе, у этих – в теле.
И божий след к своей стремится цели:
то ль в небеса, то ль ниже – между ног.
Любой из нас и мудр, и речист
(во что ты веришь и в кого не веришь?),
но всех одним аршином не измеришь:
кто свят? кто прозелит? кто атеист?
Бог всюду и всегда – вот в чем секрет,
а это значит, что не в нашей власти
провозглашать, разрезав мир на части:
мол, это Бог, а остальное – нет.
Мне жизнь моя давно не по нутру,
и Бога познает мой разум пленный
не пониманьем: Кто Он во вселенной,
а чем Он не является в миру.
Я чую с Ним невнятное родство
в своей душонке робкой, а не в небе…
Что ты расскажешь мне о Боге, ребе?
И ребе мне ответит: «Ничего».
***
К чему мне обращаться к небесам,
вообразив не Бога – так химеру?
Уж если я уверовал – я сам
ответственен за собственную веру.
В миру исповедимы все пути,
и от меня никто не ждет решенья.
Себя я вправе в жертву принести
или уйти от жертвоприношенья.
Какой бы я ни выбрал самосуд –
я сам себе защитник в лучшем виде…
Спасут меня в суде иль не спасут…
На это трижды наплевать Фемиде.
Я до сих пор, признаться, не пойму,
хоть подошел вплотную к эпилогу,
кто помогать обязан и кому:
Всевышний мне иль я – себе и Богу?
***
Облетают листья винограда, Обнажают жесткую лозу. Видимо, зиме листвы не надо, Вот она и ежится внизу. Облетают листья винограда, Обнажают гнезда летних птиц. Видимо, сырой зиме не надо Птичьих голосов и птичьих лиц. Облетают листья винограда, А зима ушла – смотри, сама! Видимо, зимы зиме не надо, Да и то: к чему она, зима?..
2002
***
* * * О близких, о хлебе, о доме Моленье Тебе возношу. Ты вечно на мне экономишь, Ну, разве я много прошу? О близких, о доме, о хлебе Молюсь среди ночи и дня. Скажи обо мне Ему, ребе, Он слышать не хочет меня. Весь котель в приватных записках, Стена лишь стенает одна О доме, о хлебе, о близких… Я дам Тебе, Господи… на…
2004
Другие статьи в литературном дневнике:
