Русским языком.

Главный редактор ИА Regnum, писатель, журналист, член СПЧ Марина Ахмедова @Marinaslovo

Не была в Донецке несколько месяцев. А когда приезжала в последний раз, жила на бульваре Пушкина. В первый же день проснулась в пять утра от свиста, нервно заводившего сигнализацию машин во дворах. Потом прошла череда обстрелов на бульваре, и каждый квадрат на нём отметился для меня смертью. В тот раз я уехала через две недели, и моё воображение превратило бульвар в лобное место, и каждый, кто оказывался там, как будто имел при себе билет на казнь. Вопрос был только в том, когда она состоится. За месяцы в Москве я вырастила в себе огромный страх к этому месту. Хотя это был даже не страх, а что-то много хуже него. Я знала, что, окажись в Донецке, буду всячески избегать бульвара.

И вот волею судеб я стою на бульваре Пушкина. Он почти безлюден. Машина, привёзшая меня на встречу, уехала. Я освободилась раньше, и теперь я тут одна, билет — со мной.

Я побежала в кафе, где обычно завтракала в подвале. Оно было закрыто. Я хорошо знаю бульвар Пушкина: в разные годы я тут часто жила. Побежала в другое, тоже хорошо знакомое. Перед глазами мелькали люди, казнь которых была приведена в исполнение в мой прошлый приезд. Это точно не страх, подумала я, это другое.

Второе кафе тоже было закрыто. Я встала у входа. Заслонилась от дороги дощечкой, на которой раньше вывешивалось меню. Скоро, буквально этим вечером, я встречу женщину, педиатра. Это будет непростая женщина. Заглядывая ей в глаза, каким-то образом пойму: она — продукт нескольких поколений деятельной доброты. Потом так и окажется: бабушка — донецкий педиатр, водившая домой всех несчастных и обездоленных детей, мать — педиатр, водившая домой обездоленных детей, и она сама — педиатр. Она примет от нас лекарства, тоже для каких-то детей, и скажет, что каждое утро бежит на работу через центр.

— На поводке, — уточнит она.
— Страха? — догадаюсь я.
— Жути, — ответит она, и я пойму, чья удавка стягивала мне шею, когда я стояла за дощечкой у закрытого кафе.

Я перебегаю дорогу и встаю под стену дома, спиной к Авдеевке, откуда часто летит. За мной приедут через семь минут. Обвожу глазами дома, выбоины на стенах, дворы, придавленные жутью. Я знаю тут каждый дом. Скольжу глазами по балконам, по закрытым кафе. Я бы стояла так ещё долго, не сходя с места потому, что чувство страха уже вытеснено гневом, обидой, страданием за этот город.

Сегодня я ещё не раз окажусь на бульваре, разъезжая по городу. Буду стоять на дороге под дождём, разговаривая со штурмовиками, выскочившими из машины ради короткого разговора со мной. Мы развезём помощь в несколько мест. Совсем к ночи встретим ту женщину-педиатра. Иногда я буду вспоминать о том, что прилетает тут повсеместно. И за секунду до смерти ты можешь думать, что будешь долго жить. Но чаще я не буду думать об этом, пока кто-нибудь не позвонит и не скажет, что вот только что ехала по городу машина с семьёй и прилёт убил отца и маленького сына.

— Жутко, — скажу я, и только тот, кто, как и я, находится в этом городе, в полной мере поймёт значение этого слова.

Потом я пройду бульвар ещё и ещё. Деятельное добро — главный враг страха. Знаю это давно. Как и то, что поводок жути будет стягивать мою шею моментами в Москве, когда я буду воображать ту женщину-педиатра, бегущую к детям с билетом в сумочке.

А пока я стою тут под стеной дома, поглощённая сильными чувствами, и они — не страх.
Телеграмканал ."РТ на русском."

Другие статьи в литературном дневнике:

• 24.03.2023. Избранные авторы.
• 15.03.2023. Русским языком.