Владимир Хазан. Remarques

Ирина Гончарова1: литературный дневник


Отношение В. Набокова к Б. Пастернаку всю жизнь оставалось непочтительно- насмешливым, что, помимо прочего, запечатлено в посвященных Набокову сатирических стихах современника: «Он не выносит Пастернака» . Желчный отзыв о Пастернаке, открывающий рецензию на сборники поэта-эмигранта Д. Кобякова Горечь и Керамика («Восхищаться Пастернаком мудрено: плоховато он знает русский язык, неумело выражает свою мысль, а вовсе не глубиной и сложностью самой мысли объясняется непонятность многих его стихов. Не одно его стихотворенье вызывает у читателя восклицанье: «Экая, ей-Богу, чепуха!» ), эхом отозвался в набоковском четверостишии 1970 г.: «Его обороты, эпитеты, дикция,/ стереоскопичность его — все в нем выдает со стихом Бенедиктова3/ свое роковое родство» .


Ритмическая идентичность набоковской поэтической мистификации К кн. С. М. Качурину (1947) лирическому циклу Пастернака Волны (1931) объясняется, скорее всего, сознательной пародической имитацией. Это в особенности выходит наружу в следующей строфе из 4-й главки набоковской поэмы:


Мне хочется домой. Довольно.
Качурин, можно мне домой?
В пампасы молодости вольной,
в техасы, найденные мной.


.4


Первое двустишие метит, судя по всему, в «Мне хочется домой, в огромность / Квартиры, наводящей грусть».


Кроме того, двустишие из 1-й главки К кн. С. М. Качурину — «и всем долинам дагестанским/ я шлю завистливый привет» — может восходить не только к стихотворению М. Лермонтова Сон (отмечается в: ), 5 но и к тем же Волнам: «Горшком отравленного блюда / Внутри дымился Дагестан» , а первая строфа 4-й главки — «Мне страшно. Ни столбом ростральным, / ни ступенями при луне, / ведущими к огням спиральным,6 ко ртутной и тугой волне» выглядит небезразличной — по окрашенности, освещению, физико-химическим консистенциям (“ртуть”-“платина”, “тугая волна”-“тугоплавкая волна” и пр.) — к следующему месту из Волн: «...снег, ожегший первый холм, / Усугубляет тугоплавкость / Катящихся, как вафли, волн. // Когда он платиной из тигля / Просвечивает сквозь листву, / Чернее лиственницы иглы, — / И снег ли то по существу?». Более эвентуальным, хотя для зоркого Набокова тоже достаточно небеспричинным, представляется обыгрывание расстояния, выраженного у того и другого поэта в верстах: «Воображаю щебетанье/ в шестидесяти девяти/ верстах от города, от зданья,/ где запинаюсь взаперти...», у Пастернака: «Огромный восьмиверстный пляж», «Верст на шесть чувствовалась тяжесть/ Обвисшей выси темноты».


В отличие от Набокова, многие поэты и писатели Русского Зарубежья выросли в тени плодоносного пастернаковского древа. Из многочисленных случаев откровенных цитат и внешних подражаний укажу на не лишенные лирической притягательности стихотворение жившего в Берлине Ю. Джанумова В звездную ночь на веселом катке (впервые: в коллективном сборнике берлинских поэтов Невод, Берлин, 1933, с. 33), которое не только ритмико-мелодически оркестровано под пастернаковское Сложа весла (1918), но в начальной и заключительной строфах — «О, ведь и это случиться могло бы!», «О, если это случиться могло бы!» — внятно рефлектирует на «Это ведь может со всяким случиться!»:


В звездную ночь на веселом катке, —
Там, в стороне, где ватага сугробов —
Вдруг увидать и узнать вдалеке...
О, ведь и это случиться могло бы!
Слушать, как злится на холоде медь,
Вальс этот бедный восторженно слушать.
Слышать, не верить и снова глядеть
В нежную рябь ненаглядных веснушек.
Словно коньки на снегу — впопыхах
Все позабыть в этом счастье огромном
И заблудиться в студеных мехах
Взглядом, руками и сердцем бездомным.
Так начался бы он — век ледяной;
Выше и выше росли бы сугробы...
Там, на катке, повстречаться с тобой, —
О, если это случиться могло бы!


http://www.utoronto.ca/tsq/02/hazan.shtml



Другие статьи в литературном дневнике: