***
В. Н. Маркова
ДОЛГАЯ ДОРОГА КОРОТКОЙ ПЕСНИ
В книге собраны пятистишия — танка — японских лирических поэтов. Жили они в разное время, у каждого была своя судьба и свой неповторимый голос. Короткое стихотворение (всего несколько слов) способно стать мощным конденсатором мысли и чувства. Каждое стихотворение — маленькая поэма. Она зовет вдуматься, вчувствоваться, отворить внутреннее зрение и внутренний слух. Чуткие читатели — сотворцы поэзии. Многое недосказано, недоговорено, чтобы дать простор воображению. Вот почему сборник японской лирики и традиционных жанров лучше читать неторопливо, как бы оставляя после прочтения каждого стиха время на постижение его сокровенного смысла. Так японские художники, применявшие в своем творчестве сходные приемы, оставляли возле рисунка незаполненный белый фон.
В японской поэтике бытует термин «послечувствование». Глубокий отзвук, рожденный танка, затихает не сразу. Чувство, сжатое, как пружина, раскрывается, образ, набросанный двумя-тремя штрихами, возникает в своей изначальной целостности. Способность будить воображение — одно из главных свойств японской лирики малых форм.
Читатель может не только понять и пережить творение высокой поэзии, но и преобразить его. И в этом вечном обновлении восприятия мы находим ответ на загадку, почему классическая поэзия живет долго и продолжает волновать поколение за поколением.
Конечно, понять поэзию другого народа трудно. Нужны опорные пункты: сведения о поэтике в ее трансформациях, о ключевых понятиях эстетической мысли в ее развитии и о многом другом. Дорога поэзии — это дорога истории. Поэт призван особенно остро ощущать болевые точки своего времени.
Псевдопоэты стремятся выработать удобный для себя стереотип, подлинный поэт разрушает его, иногда ценой всей своей жизни, отданной пробам и поискам.
Танка, буквально «короткая песня», зародилась в недрах народного мелоса в глубокой древности. Ее до сих пор читают напевно, следуя определенной мелодии.
Танка унаследовала огромное богатство народного творчества. Многие пришли из календарно-обрядовой народной поэзии.
Танка — долгожитель в мире поэзии. Ее внутренняя структура наделена такой емкостью и пластичностью, что в предельно узких рамках может вмещать в себя самые разнообразные картины природы и жизни человека в их нерасторжимой связи. Это трудное искусство. Поэтическая мысль наделена протяженностью во времени и пространстве. Танка подмечает мелкую деталь, но способна и к панорамному зрению.
Одна из больших тем японской лирики — времена года. Вся жизнь человека была изначально связана с природой, грозной и прекрасной. Согласно древним верованиям, она представлялась одухотворенной. Всюду слышались поющие голоса природы:
Все живое и неживое —
Любое созданье поет.
У каждого голос свой,
И каждый поющий голос
В поэзию проникает:
Шепот веток, шорох песка,
Рокот ветра, журчанье воды.
Все сущее сердцем наделено.
Так сказано в пьесе старинного театра Но («Такасаго» Дезами, XIV–XV вв.). Жизнь человека следует ритму природы: весеннее половодье чувств; седины, как бы убеленные снегом…
Вторая большая тема классической поэзии — песни любви и разлуки. В эпоху общинно-родового строя жена жила в доме родителей. Покидая ее на рассвете, муж слагал песню любовной разлуки, а жена «ответную песню». Так рождалась поэтическая перекличка, традиционный обмен стихами.
Танка заключает в себе элемент импровизации, поэтического наития, она словно сама рождается на гребне эмоции. Но каждое слово на счету, и поэтому очень важна символика — «язык чувств». Тоска разлуки ассоциируется с влажным от слез рукавом. Облетающие вишни, пена на волнах говорят о непрочности, эфемерности бытия. Слезы преображаются в жемчуг. Луна будит воспоминания, а в высоком плане она — символ чистоты, свет истины. Танка содержит множество постоянных поэтических эпитетов, устойчивых метафор.
Новые времена — новые песни. Круг образных ассоциаций расширялся, но великие традиции продолжали жить. Поэзия всегда ощущалась в старой Японии как связь времен, и, более того, ее наделяли божественной животворной силой.
Метрическая система танка предельно проста. Японская поэзия силлабична. Слог состоит из гласного звука или согласного в сочетании с гласным; таких комбинаций не очень много. Частые повторы создают певучую эвфонию.
Танка — это всего пять стихов. В первом и третьем пять слогов, в каждом из остальных по семи, для танка характерен нечет. И, как следствие этого, постоянно возникает то легкое отклонение от кристально уравновешенной симметрии, которое так любимо в японском искусстве. Метр танка не кажется однообразным, настолько богаты ритмические модуляции, особенно ощутимые в пределах одной и той же неизменной метрической схемы. Конечной рифмы нет, ее с избытком заменяет тончайшая оркестровка, перекличка созвучий в начале и в середине стихов.
Ключевые понятия древней поэзии — «правда» и «правдивое сердце» («магокоро»). Только то, что идет от сердца, — подлинная поэзия.
Богата и многоцветна первая поэтическая антология «Манъёсю» («Собрание мириад листьев», VIII в.). В ней собраны не только пятистишия — танка, но и так называемые «длинные песни». Литературная поэзия необычайной красоты и совершенства соседствует с фольклорной песней безымянных авторов. Еще не совсем забыты времена, когда поэзия была достоянием всего народа. Первозданная мощь, глубина чувства, искренность и простота с такой полнотой выражены в антологии «Манъёсю», что в будущем она не раз послужила источником вдохновения.
Позже, в хэйанскую эпоху (IX–XII вв.), были созданы нормативные каноны утонченно-изящной куртуазной поэзии. В столице Хэйан (ныне Киото) придворные аристократы видели смысл жизни в изяществе, блеске, великолепии. Все известные тогда виды искусств достигали большой высоты. Велико было влияние более древних и развитых континентальных культур — Индии, Китая, Кореи. Тогда же сложился и достиг полной зрелости классический стиль в искусстве. Прочно установилась нормативная эстетика, были подчинены единому стилю темы, образы, художественные приемы, архитектоника антологий. Танка стала принадлежностью придворного быта.
Особой славой пользовалась антология «Кокинсю» («Собрание старых и новых песен», 905 г.). Двадцать ее свитков заучивались наизусть и служили непререкаемым каноном для будущих поэтов. Стихи расположены по тематическим разделам (песни о временах года, песни странствий, скорби) так, что каждый из них — сложное единство, переливающееся всеми гранями чувства. Для каждого раздела существовала определенная система поэтических образов. Применялись особые поэтические приемы: аллюзии, «цитаты-цикады» (О. Мандельштам), игра слов. Слова-омонимы — связующие узлы поэтических тем и неисчерпаемый материал для загадок, забавных каламбуров, мадригалов и эпиграмм.
Танка со временем стала четко делиться на две строфы: трехстишие и двустишие, и это членение оказалось очень важным для поэзии будущего (поэзии жанра хокку).
Ключевое понятие хэйанской эстетики — «моно-но аварэ», красота с легким привкусом меланхолии, «печальное очарование вещей». Все пройдет в этом иллюзорном мире — так учит буддизм, но тем скорее надо любоваться прекрасным: вишней, пока не облетит, луной, пока не зайдет.
В XII веке кровавые междоусобицы разрушили прекрасную, но хрупкую хэйанскую культуру. Власть захватили военные феодалы. Последняя из трех великих антологий — «Синкокинсю» («Новая Кокинсю», 1205 г.) проникнута тоской по прошлому. На смену красивой печали пришло трагическое мироощущение.
Ключевым словом эстетики средневековья стала «югэн» (буквально «сокровенное и темное») — извечное начало, согласно буддизму скрытое в явлениях бытия. В искусстве это сокровенная красота, требующая неспешного созерцания, отрешенности от мира суеты.
Замечательные поэты Сайгё, Садаиэ, поэтесса Сикиси Найсинно жили в смутное время (XII–XIII вв.).
Книга стихов Сайгё «Горная хижина» прославлена в японской поэзии. «Сайгё творил стихи, а другие их сочиняли», — сказал о нем поэт Садаиэ. Поэзия Сайгё ясна и проста, но вмещает в себе сложный и противоречивый мир чувств. Натура страстная, мятущаяся, он стремился к спокойному созерцанию, но понял, что это невозможно.
В стихах поэтессы Сикиси Найсинно, очень непосредственных, очень «личных», слышатся ноты обреченности и отчаяния. Садаиэ довел классическую танка до высокого совершенства, сохранив ее светлую гармонию.
Тревожные голоса, порой мягкие, умиротворенные, или пронзительные вопли скорби, как у поэта Сётэцу, — таков эмоциональный диапазон танка. Эта всеотзывчивость помогла ей дожить до наших дней и наполниться новым содержанием.
Исикава Такубоку — поэт начала нашего века, один из самых любимых в Японии. Демократ и гуманист, создатель новой японской поэзии, основоположник реализма в японской литературе, Исикава Такубоку прожил недолгий век и остался в памяти людей вечным юношей. Но его творческое наследие велико и многогранно: сборники стихов, романы, критические и публицистические статьи и очерки, дневники высокой художественной ценности, письма… Полные собрания сочинений Такубоку выходят во многих томах. Везде, в поэзии и прозе, он — новатор, устремленный в будущее, выразитель дум и чаяний передовой молодежи своего времени. Такубоку жил в эпоху реакции, полицейского террора, но в стихах его сквозь печаль пробивается свет ожидания лучших дней — не для себя (неизлечимо больной, он знал, что погибнет), но для своего народа. Поэт приветствовал революционное движение в России. Он любил великую русскую литературу и вслед за Толстым выступал против войны.
Такубоку писал танка, белые стихи в духе романтической поэзии конца XIX — начала XX века (синтайси) и «свободные стихи» (верлибр) под влиянием замечательного демократического поэта Уолта Уитмена. Но особенно знаменита книга танка «Горсть песка». Поэт рассказал в ней о своих скитаниях на север Японии, о своей родной деревне, прекрасной и нищей, о гибели многих лучших людей Японии, о мрачной жизни в трущобах Токио. Эта книга — гордость японской поэзии.
«Есть особые мгновения, они не повторяются дважды. Я с любовью вспоминаю эти минуты, — писал Исикава Такубоку. — Мне не хочется, чтобы они прошли напрасно. Лучше всего их выразить при помощи такого короткого стихотворения, как танка… Я пишу танка, потому что я люблю жизнь».
(Печатается в сокращении)
АРИВАРА-НО НАРИХИРА
Сочинено во дворце Нагиса-ин
О, если б на свете
Вовек не бывало вас,
Цветущие вишни!
Наверно, тогда бы весною
Утишилось сердце мое.
Нет, даже век богов
Не ведал такого чуда!
На реке Тацута
Алые листья кленов
Узором заткали волну.
Насытить глаза
Луною еще не успел я…
Склонилась к закату.
Бегите прочь, гребни гор,
Чтоб негде ей было скрыться!
Разве луна не та?
Разве ныне весна иная,
Чем в былые года?
Но где же былое? Лишь я
Вернулся все тот же, прежний.
Ответ женщине
Нынче я б не пришел,
Завтра бы все облетело,
Словно сыплется снег.
Не тает он, но ужели
Это вправду вишневый цвет?
Охотника долгий путь.
Сегодня к звезде ТкачихеЛейт
Я попрошусь на ночлег.
В скитаньях моих непременно
Пришел я к Небесной реке.
МиякодориМальвина…
Верно, ты из столицы-мияко?
Скажи, о птица,
Та, о ком я тоскую,
Жива еще или нет?
Из песен скорби
Если спросят люди:
«Скажите нам, что это было?
Драгоценный жемчуг?»
Отвечайте: «Капля росы
На заре спешила исчезнуть».
Каждый раз я грустил,
Что красой вишневых цветов
Не упился вдосталь,
Но ничто не сравнится
С печалью моей в эту ночь.
Послание женщине
Сказать не могу я…
Но слова, что тебе не скажу,
Бурей волнуют грудь.
Им не дано исхода.
Остались лишь в сердце моем.
ФУНЪЯ ЯСУХИДЭ
Он дыханьем своим
Губит осенние травы,
Ветки деревьев крушит.
Буйствуя, имя «бури»
Горный вихрь заслужил.
СУГАВАРА-НО МИТИДЗАНЭ
Перед тем как отправиться в изгнание, сказал, глядя на сливу, растущую возле дома:
1
Сегодня к звезде Ткачихе… — Древняя легенда о двух звездах-супругах, Ткачихе и Петухе (Вега и Альтаир), которых разделяет Небесная река (Млечный Путь), широко известна в странах Дальнего Востока. Лишь раз в году, в седьмую ночь седьмой луны, им разрешено встретиться. Это популярный праздник Танабата — одна из традиционных тем японской поэзии.
2
Миякодори (букв, «птица столицы») — дальневосточный кулик.
Пролей аромат,
Лишь ветер с востока повеет,
Слива в саду!
Пускай твой хозяин далёко,
Не забывай весны!
На листьях травы
Как жемчуга блистают…
Печальный изгнанник,
Гляжу я: на рукаве
Осенние росы, как слезы.
Во время путешествия государя Судзуку-ин сказал перед горой «Жертвенный дар» возле города Нара:
Не успели, трогаясь в путь,
Мы даже «нуса» принести,
Гора «Жертвенный дар».
Пусть кленов твоих парча
Порадует сердце Бога!
МИБУ-НО ТАДАМИНЭ
Лишь ветер дохнёт,
Покинет белое облачко
Вершину горы.
Ужель до того равнодушно,
Любимая, сердце твое!
Будто ветер осенний
Тронул струны цитры чуть-чуть.
Только слабый отзвук,
Но уже взволновано сердце
Воспоминаньем любви.
Небеса затемнив,
Белый снег под своей пеленою
Тает в глубине.
Так сердце мое неприметно
Исходит тоской по тебе.
Пускай говорят,
Весна пришла наконец,
Но нет, не верю,
Пока еще не слышны
Соловьиные голоса.
КИ-НО ЦУРАЮКИ
Стелется дымка,
Почки на ветках налились…
Вдруг заснежило.
В деревне, где вишен нет,
Вишенный цвет облетает.
Гонимый тоской,
К любимой своей иду.
Зимняя ночь.
На студеном речном ветру
Кулики стонут и стонут…
МАТЬ МИТИЦУНЫ
Ужель вновь прибыла вода?
Я вижу, тень его упала…
Спрошу ли о былом?
Но густо травы разрослись
И прежний образ замутили.
Этой мглистой ночи
Луна — иль судьбы моей
Конец одинокий?
Смогу ли ответить я,
Что более беспросветно?
АКАДЗОМЭ ЭМОН
Когда потеряла того, кто был мне опорой в жизни, я прибыла в Хацусэ и остановилась там на ночлег, люди связали охапку травы и дали мне со словами: «Вот изголовье для вас». В ответ я сложила стихи:
Когда он жил на земле,
В самом далеком странствии
Странницей я не была.
Одна я… Роса окропила
Траву — изголовье мое.
Тому, кто не пришел, нарушив обещание
О если б заснуть,
Не мучась напрасной надеждой!
Сгущается ночь,
А я все гляжу и гляжу:
Луна склонилась к закату.
НОИН-ХОСИ
Когда покидал я столицу,
Дорожным товарищем моим
Была весенняя дымка,
Но ветер осени свищет теперь
Над заставою Сиракава.Алиса
В смене бесплодных дней
Осень уже на исходе.
Вместе стареем.
Сколько раз это было,
А на душе печаль!
В горной деревне
Вижу, как смутно темнеет
Весенний вечер.
Колокол на закате…
Осыпаются вишни…
Дальнему другу
Еще я живу.
Еще на луну гляжу я
В эту осеннюю ночь.
Но с другом я разлучен,
А свидеться нет надежды.
МУРАСАКИ-СИКИБУ
На раннем рассвете
Небо застлал туман.
И так нежданно
Целый мир вкруг меня
Принял осенний лик.
Застава Сиракава в Хэйане (Киото) служила как бы воротами на север.
Из песен скорби
С той вечерней поры,
Когда он в дым превратился,
Отчего с такою любовью
Гляжу я на берег морской,
Где солеварни курятся?
ТАЙРА КАНЭМОРИ
Тонет в глубоких снегах
Горное наше селенье.
Заметена тропа.
Тот, кто пришел бы сегодня,
Тронул бы сердце мое.
НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОЭТЫ IX–XII ВВ
Кажется, только вчера
Сажали ростки молодые…
Как все изменилось вокруг.
Шуршат, шелестят колосья.
Осенний ветер подул.
Пока не блеснет роса
На молодых ростках конопли,
Я не покину тебя.
Пускай увидят родные твои,
Как ухожу на заре.
Нет, даже ты не могла
Сердце мое утешить,
О вершина Обасутэ,
Озаренная полной луною
В далеком Сарасина.
Напрасно к зеленым росткам
Тянет голову жеребенок
Через высокий плетень.
Так и моей любви
Никогда до тебя не достигнуть
В глубинах сердец
Подземные воды бегут
Кипящим ключом.
Молчанье любви без слов
Сильней, чем слова любви.
Как ни тяжко мне,
А живу… Приходится жить.
Но порою нет сил
В сновиденье увидеть родину
И очнуться для этой яви.
САЙГЁ
ВРЕМЕНА ГОДА
Весна
Сложил в первое утро весныНэт
Зубцы дальних гор
Подернулись легкой дымкой.
Весть подают:
Вот он, настал наконец
Первый весенний рассвет.
Окончился год.
Заснул я в тоске ожиданья,
Мне снилось всю ночь:
Весна пришла. А наутро
Сбылся мой вещий сон.
Замкнутый между скал,
Начал подтаивать лед
В это весеннее утро.
Вода, пробиваясь сквозь мох,
Ощупью ищет дорогу.
Песня весны
Вижу я, растопились
На высоких вершинах гор
Груды зимнего снега.
По реке «Голубой водопад»Станислав Козлов
Побежали белые волны.
Дымка на морском побережьеЛиса
На морском берегу,
Где солеварни курятся,
Потемнела даль,
Будто схватился в борьбе
Дым с весенним туманом.
Вспоминаю минувшее во время сбора молодых травФотина
Туман на поле,
Где молодые травы сбирают,
До чего он печален!
Словно прячется юность моя
Там, вдали, за его завесой.
Соловьи под дождем
Соловьи на ветвях
Плачут, не просыхая,
Под весенним дождем.
Капли в чаще бамбука…
Может быть, слезы?
Соловьи в сельском уединении
Голоса соловьев
Сквозь туманную дымку
Сочатся со всех сторон.
Не часто прохожего встретишь
Весною в горном селенье.
Если б замолкли голоса соловьев в долине, где я живу
Когда б улетели прочь,
Покинув старые гнезда,
Долины моей соловьи.
Тогда бы я сам вместо них
Слезы выплакал в песне.
Оставили соловьи
Меня одного в долине,
Чтоб старые гнезда стеречь
А сами, не умолкая,
Поют на соседних холмах.
Фазан
Первых побегов
Свежей весенней травы
Ждет не дождется…
На омертвелом лугу
Фазан жалобно стонет.
Весенний туман.
Куда, в какие края
Фазан улетел?
Поле, где он гнездился,
Выжгли огнем дотла.
Напрасно к зеленым росткам… — Танка помещена во втором томе сборника «Кокинрокудзё». Древний поэтический образ народного происхождения; встречается еще в «Манъёсю».
Сложил в первое утро весны. — Утро «риссюн» — начало весны по лунному календарю. По современному солнечному календарю приходится на начало февраля. Стихотворение изображает пейзаж возле горной хижины. Поэтом владеет чувство радостного освобождения, он видит первые признаки весны. Словами о том, что всего прекрасней весенний рассвет, открывается знаменитая книга Сэй-Сёнагон «Записки у изголовья» (конец X в.).
Река «Голубой водопад» («Аотакигава») — приток реки Оигава. Течет у подножия гор неподалеку от Киото.
Дымка на морском побережье. — Старинный способ добывания соли состоял в том, что соль выпаривалась в котлах из морских водорослей.
Вспоминаю минувшее… — В седьмое утро нового года собирали на поле семь трав и варили вместе с рисом. Согласно поверью, вкусивший это кушанье будет здоров целый год (семь считалось магическим числом).
На уступе холма
Скрылся фазан в тумане.
Слышу, перепорхнул.
Крыльями вдруг захлопал
Где-то высоко, высоко…
Слива возле горной хижины
Скоро ли кто-то придет
Ароматом ее насладиться?
Слива возле плетня
Ждет в деревушке горной,
Пока не осыплется до конца.
Цветущая слива возле старой кровли
Невольно душе мила
Обветшалая эта застреха.
Рядом слива цветет.
Я понял сердце того,
Кто раньше жил в этом доме.
Приди же скорейВещий Протей
В мой приют одинокий!
Сливы в полном цвету.
Ради такого случая
Даже чужой навестил бы.
Летят дикие гусиТата
Словно приписка
В самом конце посланья —
Несколько знаков…
Отбились в пути от своих
Перелетные гуси.
Ивы под дождем
Зыблются все быстрей,
Чтоб ветер их просушил,
Спутаны, переплелись,
Вымокли под весенним дождем
Нити зеленой ивы.
Прибрежные ивы
Окрасилось дно реки
Глубоким зеленым цветом.
Словно бежит волна,
Когда трепещут под ветром
Ивы на берегу.
Жду, когда зацветут вишни
В горах Ёсино
На ветках вишневых деревьев
Россыпь снежка.
Нерадостный выдался год!
Боюсь, цветы запоздают.
Шел я в небесную даль,
Куда, я и сам не знаю,
И увидел наконец:
Меня обмануло облако…
Прикинулось вишней в цвету.
Из многих моих стихотворений о вишневых цветах
Дорогу переменю,
Что прошлой весной пометил
В глубинах гор Ёсино!
С неведомой мне стороны
Взгляну на цветущие вишни.
Горы Ёсино!
Там видел я ветки вишен
В облаках цветов,
И с этого дня разлучилось
Со мною сердце мое.
Куда унеслось ты,
Сердце мое? Погоди!
Горные вишни
Осыплются, — ты опять
Вернешься в свое жилище.
Увлечено цветами,
Как сердце мое могло
Остаться со мною?
Разве не думал я,Гоблин
Что все земное отринул?
Ах, если бы в нашем мире
Не пряталась в тучи луна,
Не облетали вишни!
Тогда б я спокойно жил,
Без этой вечной тревоги…
Гляжу на цветы.
Нет, они не причастны,
Я их не виню!
Но глубоко в сердце моем
Таится тревожная боль.
О, пусть я умру
Под сенью вишневых цветов!
Покину наш мир
Весенней порой «кисараги»Клио
При свете полной луны.Наталья Мамченко
Когда я любовался цветами на заре, пели соловьи
Верно, вишен цветы
Окраску свою подарили
Голосам соловьев.
Как нежно они звучат
На весеннем рассвете!
Увидев старую вишню, бедную цветами
С особым волненьем смотрю…
На старом вишневом дереве
Печальны даже цветы!
Скажи, сколько новых вёсен
Тебе осталось встречать?
Когда слагали стихи на тему картины на ширмах, я написал о тех людях, что лишь издали смотрят, как сановники Весеннего дворцаДаша толпятся вокруг цветущих вишен
Под сенью ветвей
Толпа придворных любуется…
Вишня в цвету!
Другие смотрят лишь издали.
Им жалко ее аромата.
Из многих моих песен на тему: «Облетевшие вишни»
Слишком долго глядел!
К вишневым цветам незаметно
Я прилепился душой. Облетели…
Осталась одна
Печаль неизбежной разлуки.
Горные розыЮганка
В горькой обиде
На того, кто их посадил
Над стремниной потока,
Сломленные волной,
Падают горные розы.
Лягушки
В зацветшей воде,
Мутной, подернутой ряской,
Где луна не гостит, —
«Там поселиться хочу!» —
Вот что кричит лягушка.
Стихи, сочиненные в канун первого дня третьей луныСлепой
Приди же скорей… — Укоризна забывчивому другу
Летят дикие гуси. — Гуси весной улетают на север, многие гнездятся на материке.
Разве не думал я… — Сердце как бы покидает поэта, отринувшего все земное. Оно улетает к вишням — символу земной красоты, но красота их недолговечна.
Весенней порой «кисараги»… — Кисараги (время надевания новых одежд) — старинное название второй луны года.
При свете полной луны — то-есть 15-го числа. Согласно буддийским легендам, в этот день скончался Будда Гаутама.
…сановники Весеннего дворца… — Весенний дворец — резиденция наследника престола. В антологии XI в. «Госюи-вакасю» есть танка, где говорится, что сановники Весеннего дворца «любуются вишней в цвету, словно это их достояние».
Горные розы (ямабуки) — Kerria japonica. Эти ярко-желтые цветы обычно растут на берегу реки.
Лягушки. — Лягушки воспеваются в классической японской поэзии начиная с древних времен. В предисловии к антологии «Кокинсю» говорится: «И когда слышится голос соловья, поющего среди цветов, или голос лягушки, живущей в воде, хочется спросить: что же из всего живого на земле не поет своей собственной песни?» (перевод А. Глускиной). В данном стихотворении лягушка — символ существа, привязанного к нечистой юдоли, луна — образ высшего просветления.
Стихи, сочиненные в канун… — Третья луна считалась началом календарного лета. В «Записках у изголовья» говорилось, что прекрасней всего весной раннее утро, но здесь пальма первенства отдается последнему вечеру весны. Он кажется слишком коротким.
Весна уходит…
Не может удержать ее
Вечерний сумрак.
Не оттого ли он сейчас
Прекрасней утренней зари?
Лето
К старым корням
Вернулся весенний цвет.
Горы Ёсино
Проводили его и ушли
В страну, где лето царит.
Цветы унохана в ночную поруАннет Вуа
Пускай нет в небе луны!
Обманчивей лунного света
Цветы унохана.
Чудится, будто ночью
Кто-то белит холсты.
Стихи о кукушке
Слышу, кукушка
С самой глубокой вершины
Держит дорогу.
Голос к подножию гор
Падает с высоты.
«Кукушки мы не слыхали,
А близок уже рассвет!» —
На всех написано лицах…
И вдруг — будто ждали его!
Раздался крик петуха.
Еще не слышна ты,
Но ждать я буду вот здесь
Тебя, кукушка!
На поле Ямада-но хара
Роща криптомерий.
Кукушка, мой друг!Helena
Когда после смерти пойду
По горной тропе,
Пусть голос твой, как сейчас,
О том же мне говорит.
Твой голос, кукушка,
Так много сказавший мне
В ночную пору, —
Смогу ли когда-нибудь
Его позабыть я?
Дожди пятой луны
Мелкий бамбук заглушил
Рисовые поля деревушки.
Протоптанная тропа
Снова стала болотом
В этот месяц долгих дождей.
Дожди все льются…
Ростки на рисовых полях,
Что будет с вами?
Водой нахлынувшей размыта,
Обрушилась земля плотин.
Источник возле горной хижины
Лишь веянья ветерка
Под сенью ветвей отцветших
Я жду не дождусь теперь.
Снова в горном источнике
Воды зачерпну пригоршню…
Болотный пастушок в глубине гор
Должно быть, лесоруб
Пришел просить ночлега,
В дверь хижины стучит?
Нет, это в сумерках кричал
Болотный пастушок.
Стихотворение на тему: «Путник идет в густой траве»
Путник еле бредет
Сквозь заросли… Так густеют
Травы летних полей!
Стебли ему на затылок
Сбили плетеную шляпу.
Смотрю на луну в источнике
Пригоршню воды зачерпнул.
Вижу в горном источнике
Сияющий круг луны,
Но тщетно тянутся руки
К неуловимому зеркалу.
У самой дороги
Чистый бежит ручей.
Тенистая ива.
Я думал, всего на миг, —
И вот — стою долго-долго…
Всю траву на поле,
Скрученную летним зноем,
Затенила туча.
Вдруг прохладой набежал
На вечернем небе ливень.
Летней порою
Луну пятнадцатой ночи
Здесь не увидишь.
Гонят гнуса дымом костра
От хижины, вросшей в землю.
Ждут осени в глубине гор
В горном селенье,
Там, где густеет плющ
На задворках хижин,
Листья гнутся изнанкой вверх.
Осени ждать недолго!
Сочинил во дворце Кита-Сиракава, когда там слагали стихи на темы: «Ветер в соснах уже шумит по-осеннему», «В голосе воды чувствуется осень»
Шум сосновых вершин…
Не только в голосе ветра
Осень уже поселилась,
Но даже в плеске воды,
Бегущей по камням речным.
Осень
Никого не минует,
Даже тех, кто в обычные дни
Ко всему равнодушны, —
В каждом сердце родит печаль
Первый осенний ветер.
О, до чего же густоФлоренсийа
С бессчетных листьев травы
Там посыпались росы!
Осенний ветер летит
Над равниной Миягино!
Дует холодный вихрь.
Всё на свете печалью
Он равно напоит.
Всюду глядит угрюмо
Осеннего вечера сумрак.
Сейчас даже я,
Отринувший чувства земные,
Изведал печаль.
Бекас взлетел над болотом…
Темный осенний вечер.
Унохана — Deutria crenata. Ранним летом распускаются белые гроздья пятилистковых диких цветов унохана. В это время обычно поет кукушка. Ямада-но хара — название места в провинции Исэ возле старинных синтоистских храмов.
Кукушка, мой друг! — Согласно народным поверьям, кукушка сопровождает душу в загробном пути — через Горы Смерти.
Кита-Сиракава — старинный дворец, расположенный в северном (дворцовом) районе Сиракава в Киото.
О, до чего же густо… — Равнина Миягино славилась в японской поэзии красотой осенних трав и белорозовых цветов хаги (леспедецы). Находилась на севере возле города Сэндай.
Кто скажет, отчего?
Но по неведомой причине
Осеннею порой
Невольно каждый затомится
Какой-то странною печалью.
В памяти перебираю
Все оттенки осенней листвы,
Все перемены цвета…
Не затихает холодный дождь
В деревне у подножия гор.
На рисовом поле
У самой сторожки в горах
Стоны оленя.
Он сторожа дрему прогнал,
А тот его гонит трещоткой.
Луна
На небе осени
Она наконец явилась
В вечернем сумраке,
Но еле-еле мерцает,
Луна — по имени только.
Равнина небес.
Луна полноты достигла.
Тропу облаков,
Единственную из всех,
Избрал для странствия ветер.
Зашла и она,
Луна, что здесь обитала,
На лоне воды.
Ужель в глубине пруда
Тоже таятся горы?
Ожидаю в одиночестве ночь полнолуния
Нет в небе луны,
Нигде до ее восхода
Не брезжит свет,
Но самые сумерки радостны!
Осенняя ночь в горах.
Пятнадцатая ночь восьмой луны
Как сильно желал я
Дождаться! Продлить мой век
До этой осенней ночи.
На время — ради луны —
Мне стала жизнь дорога.
Глубокой ночью слушаю сверчка
«Сейчас я один царю!»
Как будто владеет небом
На закате луны,
Ни на миг не смолкает
В ночной тишине сверчок.
Сверчок чуть слышен.
Становятся все холодней
Осенние ночи.
Чудится, голос его
Уходит все дальше, дальше.
Цикады в лунную ночь
Росы не пролив,
Ветку цветущую хаги
Тихонько сорву,
Вместе с лунным сияньем,
С пеньем цикады.
Олень лунной ночью
Родится в душе
Ни с чем не сравнимое чувство.
Осенняя ночь.
На скале, озаренной луной,
Стонущий крик оленя.
Лунной ночью думаю о давней старине
Глубокую старину,
То, что давно минуло,
Стану я вспоминать,
Даже если луну этой ночи
Затуманят вдруг облака.
На ранней заре,
Лишь ветер с вершиною разлучил
Гряду облаков,
Через гору переметнулись
Крики первых прилетных гусей.
Дикий гусь в вышине,22
На крыльях своих несущий
Белые облака,
Слетает на поле у самых ворот,
Где друг зовет одинокий.
В сумерках вечера слышу голоса диких гусей
Словно строки письма
Начертаны черной тушью
На вороновом крыле…
Гуси, перекликаясь, летят
Во мраке вечернего неба.
Туман над горной деревней
Густые туманы встают,
Все глубже ее хоронят…
Забвенна и без того!
Как сердцу здесь проясниться?
Деревня в глубинах гор!
С самого вечера
Перед бамбуковой дверью
Туманы стелются.
Но вот поредели… Так, значит,
Уже занимается утро?
Олень и цветы хагиЛана
Клонятся книзу
Старые ветви хаги в цвету,
Ветру послушны…
Гонятся один за другим
Дальние крики оленя.
Хризантемы
Осенью поздней
Ни один не сравнится цветок
С белою хризантемой.
Ты ей место свое уступи,
Сторонись ее, утренний иней!
На осенней дороге
«Когда ж наконец
Ты окрасишь кленовые листья
В багряный цвет?» —
Спросить я хочу у неба,
Затуманенного дождем.
Все осыпались листья
На багряных ветках плюща,
Что обвивает сосны.
Видно, там, на соседних горах,
Бушует осенняя буря.
Последний день осени
Осень уже прошла, —
Знает по всем приметам
Лесоруб в горах.
Мне б его беспечное сердце
В этот вечер угрюмый!
К чему сожаленья мои?
Даже вечерний колокол
Уже по-иному гудит.
Вижу, прихвачены стужей,
Росинки рассыпались инеем.
Дикий гусь в вышине… — Перелетные гуси прилетают осенью в Японию зимовать.
Хаги (леспедеца) — род кустарника. Длинные гибкие ветви его покрываются осенью бело-розовыми цветами.
Зима
Луну ожидала
Так долго вершина горы!
Рассеялись тучи!
Есть сердце и у тебя,
Первая зимняя морось!
В дальнем селенье
На склоне горы ОгураДевочка Которой Нет
Осыпались клены.
Сквозь оголенные ветви
Я гляжу на луну.
Листья осыпаются на рассвете
«Как будто дождь?» —
Прислушался я, пробужденный
На ранней заре.
Но нет, это листья летят…
Не вынесли натиска бури.
Горная хижина в зимнюю пору
Нет больше тропы.
Засыпали горную хижину
Опавшие листья.
Раньше срока пришло ко мне
Зимнее заточенье.
Листья облетают над водопадом
Спутники вихря,
Верно, с горной вершины
Сыплются листья?
Окрашены в пестрый узор
Водопада белые нити.
Сочинил в храме СориндзиAiex Shumilin стихи на тему: «Полевые травы во время зимних холодов»
Я видел летний луг.
Там всеми красками пестрели
Бессчетные цветы.
Теперь у них, убитых стужей,
Один-единый цвет.
Инеем занесена
Трава на увядшем лугу.
Какая печаль!
Где сыщет теперь отраду
Странника сердце?
Песня зимы
Возле гавани Нанива
Прибрежные камыши
Убелены инеем.
Как холоден ветер с залива,
Когда забрезжит рассвет!
О весна в стране Цу,Dj Dmitry
На побережье Нанива,
Ужель ты приснилась мне?
В листьях сухих камыша
Шумит, пролетая, ветер.
Когда б еще нашелся человек,
Кому уединение не в тягость,
Кто любит тишину!
Поставим рядом хижины свои
Зимою в деревушке горной.
Дорожный ночлег в студеную ночь
Дремота странника…
Мое изголовье — трава —
Застлано инеем.
С каким нетерпеньем я жду
Тебя, предрассветный месяц!
Луна над зимними лугами
Лунный прекрасен свет,
Когда сверкает россыпь росы
На вишневых цветах,
Но печальна эта луна
Над зимним увядшим лугом…
Зимняя луна озаряет сад
Глубокой зимой
Как ослепительно ярко
Блещет лунный свет!
В саду, где нет водоема,
Он стелется, словно лед.
Соколиная охота в снежную пору
Густо падает снегАкрополь…
В темноте не увидишь,
Где затаился фазан.
Только крыльев внезапный вспорх
Да ястреба колокольчик.
Когда уже все было занесено снегом, я послал эти стихи одному другу. Осенью он сулил навестить меня, но не сдержал слова
Теперь она без следа
Погребена под снегом!
А ждал я, мой друг придет,
Когда устилала тропинки
Кленовых листьев парча.
Послал как новогодний дар одному знакомому человеку
Быть может, невольно сам
Меня, молчальника, старый друг
С тоской вспоминал иногда,
Но, пока в нерешимости медлил,
Окончился старый год.
ПЕСНИ ЛЮБВИ
Далёко от всех,
В ущелье меж горных скал,
Один, совсем один,
Незрим для взоров людских,
Предамся тоскующей думе.
На летнем лугу,
Раздвигая густые травы,
Блуждает олень,
И беззвучно, безмолвно
Сыплются капли росы.
Пришлось разлучиться нам,
Но образ ее нигде, никогда
Я позабыть не смогу.
Она оставила мне луну
Стражем воспоминаний.
Предрассветный месяц
Растревожил память о разлуке,
Я не мог решиться!
Так уходит, покоряясь ветру,
Облако на утренней заре.
Она не пришла,
А уж в голосе ветра
Слышится ночь.
Как грустно вторят ему
Крики пролетных гусей!
Не обещалась она,
Но думал я, вдруг придет.
Так долго я ждал.
О, если б всю ночь не смеркалось
От белого света до белого света!
вернуться
24
Гора Огура возле Киото славится осенними кленами.
вернуться
25
Сочинил в храме Сориндзи… — храм этот стоял на горе Хигасияма в окрестностях Киото. Возле этого храма находился луг, на котором росли осенние цветы оминаэси (патринии).
вернуться
26
Возле гавани Нанива. — Весна в заливе Нанива (возле нынешнего г. Осака) — одна из знаменитых тем в японской поэзии.
вернуться
27
О весна в стране Цу… — Цу — старинное название провинции. Возле залива Нанива ныне находится Осака. Считается, что в стихотворении выражена тоска по навеки ушедшей блистательной хэйанской эпохе.
вернуться
28
Густо падает снег… — Изображена соколиная охота.
«Несчастный!» — шепнешь ли ты?
Когда бы могло состраданье
Проснуться в сердце твоем!
Незнатен я, но различий
Не знает тоска любви.
Я знаю себя.
Что ты виною всему,
Не думаю я.
Лицо выражает укор,
Но влажен рукав от слез.
Меня покидаешь…
Напрасно сетовать мне,
Ведь было же время,
Когда ты не знала меня,
Когда я тебя не знал.
РАЗНЫЕ ПЕСНИ
Когда я посетил Митиноку,профиль удален то увидел высокий могильный холм посреди поля. Спросил я, кто покоится здесь. Мне ответствовали: «Это могила некоего тюдзё», — «Но какого именно тюдзё?» — «Санэката-асон», — поведали мне. Стояла зима, смутно белела занесенная инеем трава сусуки, и я помыслил с печалью:
Нетленное имя!
Вот все, что ты на земле
Сберег и оставил.
Сухие стебли травы —
Единственный памятный дар.Г-Н Гусеницын
Песня разлуки, сложенная по случаю отъезда одного из моих друзей в край Митиноку
Если вдаль ты уедешь,
Я буду глядеть с тоской,
Даже луну ожидая,
Туда, в сторону Адзума,Alesja
На вечернее темное небо.
Сочинено мною, когда на горе КояLiza слагали стихи на тему: «Голос воды глубокой ночью»
Заблудились звуки.
Лишь буря шумела в окне,
Но умолк ее голос.
О том, что сгущается ночь,
Поведал ропот воды.
Стихи, сложенные мною, когда я посетил край Адзума
Разве подумать я мог,
Что вновь через эти горы
Пойду на старости лет?
Вершины жизни моей —
Сая-но Накаяма.Bergstrich
Порою заметишь вдруг:
Пыль затемнила зеркало,
Сиявшее чистотой.
Вот он, открылся глазам —
Образ нашего мира!
Непрочен наш мир.
И я из той же породы
Вишневых цветов.
Все на ветру облетают.
Скрыться… Бежать… Но куда?
Меркнет мой свет.
Заполнила думы
Старость моя.
А там, вдалеке, луна
Уже идет на закат.
Возле заглохшего поля
На одиноком дереве
Слышен в сумерках голос:
Голубь друзей зовет.
Мрачный, зловещий вечер.
Когда я шел в край Адзума, чтобы предаться делам подвижничества, я сложил стихи при виде горы Фудзи
Стелется по ветру
Дым над вершиной Фудзи,
В небо уносится
И пропадает бесследно,
Словно кажет мне путь.
Не помечая тропы,
Все глубже и глубже в горы
Буду я уходить.
Но есть ли на свете место,
Где горьких вестей не услышу?
Когда бы в горном селе
Друг у меня нашелся,
Презревший суетный мир!
Поговорить бы о прошлом,
Столь бедственно прожитом!
СТИХИ О НЫНЕШНИХ ВРЕМЕНАХ
Даже постигнув суть
Этого бренного мира,
Все же невольно вздохнешь:
Где они, мудрые люди?
Ныне нигде их нет.
Судишь других:
То хорошо, это худо…
Вспомни меж тем,
Много ли в нашем мире
Знаешь ты о самом себе.
«Так я и ждал беды!» —
Человек в мгновение ока
Упал на самое дно.
Сколько глубоких ямин
Уготовил для нас этот мир!
Не знает покоя!
Поистине мир в наши дни
Будто утлая лодка:
И по волнам не плывет,
И от берега отдалился.
Что же мне делать?
Жить, как бывало, в миру?
Но даже его покинув,
Все же я думой томлюсь!
О, как ты печален, наш мир!
Сложил стихи о «прозрении истинного сердца»No.9
Рассеялся мрак.
На небосводе сердца
Воссияла луна.
К западным склонам гор
Она все ближе, ближе…
ФУДЗИВАРА-НО САДАИЭ
вернуться
29
Когда я посетил Митиноку… — Митиноку — старинное название северного края, включавшего в себя пять провинций.
Санэката-асон… — Асон — почетное звание аристократа. Санэката-асон был сослан на север после ссоры с одним из могущественных сановников из правящего рода Фудзивара. Умер в изгнании.
Тюдзё — военачальник второго ранга.
Трава-сусуки (мискант) — имеет вид высоких метелок. Одна из осенних трав.
вернуться
30
Единственный памятный дар. — Имеется в виду японский обычай перед смертью завещать своим друзьям памятные дары.
вернуться
31
Туда, в сторону Адзума. — Старинное название восточных провинций.
вернуться
32
Сочинено мною на горе Коя… — гора Коя находится в префектуре Вакаяма. Еще в IX в. на ней был возведен монастырь буддийской секты Сингой.
вернуться
33
Вершины жизни моей // Сая-но Накаяма. — Горы, знаменитые в японской поэзии. Находятся в префектуре Сидзуока. Через эти горы шел некогда трудный и опасный путь паломников. Надо было преодолеть высокие перевалы. В то же время это был радостный путь, к нему вела целая жизнь.
вернуться
34
Сложил стихи о «прозрении истинного сердца». — Согласно буддийскому учению, в сердце каждого человека таится свет Будды. Постигший его спасется.
Другие статьи в литературном дневнике:
