***

Владимир Мялин: литературный дневник

Начнёшь читать и подумаешь: как это люди пишут такие длинные статьи, что и прочитать невозможно? Наверное, писать легче, чем прочесть. Пишущий во время написания представляет себе самые приятные вещи - как то публикацию этой самой статьи, себя самого, довольного ею, голову свою многодумную, отягощённую мыслями и лаврами. А читатель? Читатель лишь трусит за писателем и на ходу обязан усвоить и перемолоть всё то, что автору давалось легче лёгкого и проще простого. Вот и понятно теперь мне, почему порой так тяжело, до головокружения и тошноты, дочитать до конца иную досужую статейку.


Нет на свете существа упрямее мечтателя. Осёл по сравнению с ним ягнёнок.
По-видимому, страсть к мечтательству, как и всякая страсть, довлеет над всеми другими страстями, но не минутами, как в других случаях, а на протяжении длительного времени. Мечтатель - понятие затяжное и угрюмое. То есть - пожизненное и нешуточное) На юмор и тому подобные пустяки у него просто нет времени.
Фантазёр существо менее опасное, поскольку, как правило, он недеятелен и ленив.


Поэт-мечтатель склонен скатываться на окаменелую классику вплоть до подражания;
поэт-фантазёр часто наделён способностью очаровывать своего читателя и любит свободу пера.


Вчера было прощание с М.Горевичем. Что пишут в таких случаях - писать не хочу, а что чувствую - о том не могу.


Поэту иногда не знать полезно. Из незнания порой выходят чудеса.


Один поэт жаловался: не будучи отшельником сам, он сделал из меня отшельника, иногда похвалой моих достоинств, иногда - раскрывая мне глаза на недостатки или несостоятельность собратьев и сестёр по перу. И вот я один. Нет у меня врагов, нет и друзей, зато есть келья и более или менее равнодушная клавиатура.


Видел, как голубка чистит перья. Всё есть на свете - ничего не надо выдумывать.



Только у Есенина могут рядом стоять подобные строчки:



"Поцелуй названья не имеет,
Поцелуй не надпись на гробах".


и


"Красной розой поцелуи рдеют,
Лепестками тая на губах".


Как нарочиты две первые - и как обворожительно хороши две последние!





Дель Арте. Проваленное приклеенное окончание:


(Неожиданно появляется автор. Арлекин исчезает).


Автор


Ещё минуту, дамы, господа!
Мгновенье, синьорины и синьоры!
Теперь такое время: ерунда,
Пустяк – вражду рождает или споры.


Вам дела нет, но желчный доброхот,
Знаток сухой мне скажет по секрету:
«Да у тебя Венеция поёт
С клинком кастильским – как возможно это?


Старик-купец, Маньифико седой,
Ведёт себя как истинный испанец:
Играет синьорине молодой
И под балконом исполняет танец.


А доктор права носится с горшком
И клизмы ставит дьяволу умело,
И кавалер, пробравшись в сад тайком,
Поёт стихи, как в ПОЛИТЕХе Бэлла…»


Но так смешней, мой въедливый судья.
А мне шутить, печалясь, не сподручно.
И этой шуткою намерен я
Дель арте завершить благополучно.



Большинство людей трогает не поэзия, а её образ. Вообще, люди склонны к созданию фетишей. Образ, который раз навсегда досужий читатель себе создаёт, и есть тот самый безжизненный кумир, которому время от времени полагается смазывать губы оленьей кровью.


Не через равнодушно-сентиментальное читательское одобрение наших стихов случится от них польза; Бог знает один - от чего и через что.


Полезно иногда поменять угол зрения.


Всё в художнике должно взаимодействовать.


У меня такое ощущение, что всё написанное только прелюдия к чему-то главному.
Миражи, миражи!



Другие статьи в литературном дневнике:

  • 20.06.2018. ***
  • 01.06.2018. ***