к 9 апреля, - Николай Васильевич Панченко

Зозуля Юрий Павлович: литературный дневник

Поэт, прозаик, переводчик, публицист; время жизни с 09.04.1924 по 15.08.2005. Родился в Калуге, с 1942 года воевал на Воронежском, 1-м и 4-м Украинских фронтах; дважды контужен и тяжело ранен. Член ВКП(б) с 1944 года.
В 1945 вернулся в Калугу; окончил учительский институт (1949), Высшую партийную школу (1953). Был журналистом, возглавлял областную комсомольскую газету "Молодой ленинец", работал на заводе. С 1961 редактор Калужского книжного издательства, стал инициатором и членом редколлегии знаменитого альманаха "Тарусские страницы". В том же году переехал в Москву и был принят в СП СССР. Окончил Высшие литературные курсы (1963).
В 1965 подписал коллективное письмо в защиту Даниэля и Синявского
Булат Окуджава, в жизни и творческом становлении которого Николай Васильевич сыграл очень большую роль, говорил про него: "Не было бы Панченко — не было бы Окуджавы".
Награды:
Премия журнала "Дружба народов" (2000)
Премия "Венец" (2001)
Премия "За честь и достоинство в литературе"
Премия имени Андрея Сахарова "За гражданское мужество писателя" (посмертно, ноябрь 2005)
Автор 14 книг. http://www.bards.ru/archives/author.php?id=8073">




Родился в семье преподавателя математики, атмосфера в семье способствовала раннему пробуждению творческих способностей. «Еще до школы пристрастился к Пушкину... К тому же времени относятся ранние стихотворные опыты. Поэтическими образами думал, кажется мне, всегда» (из письма). Первая публикация — в местной газете (1938). Участник Великой Отечественной войны, служил в пехоте, авиации. На передовой вступил в Коммунистическую партию (вышел из ее рядов в 1990). В послевоенные годы редактировал калужскую молодежную газету «Молодой ленинец», был подвергнут критике за организацию молодежного клуба «Факел», после чего работал на конвейере на заводе автомотоэлектрооборудования. В качестве редактора областного книжного издательства явился инициатором выпуска известного альманаха «Тарусские страницы» (1961), за что вновь подвергся критике.


С 1961 — в Москве.


Первая книжка стихов — «Теплынь» (М., 1958). Широкую известность получила «Баллада о золе» («Если порох золой пересыпать, / он не взорвется. / Не будет выстрела. / Пуля застрянет в стволе»), воспринимавшаяся в традиции революционно-романтических баллад о верности долгу и призыву (под «золой» подразумевались инертные, уклоняющиеся от исполнения гражданского долга люди). При всей яркости и афористичности этого произведения автор никогда более его не перепечатывал, считая, очевидно, трактовку темы чересчур прямолинейной, к тому же, по свидетельству автора, стих, было основательно искажено цензурой. Вместе с тем еще на фронте Панченко была написана гораздо более органичная (можно сказать: ключевая) для него «Баллада о расстрелянном сердце» (1944; впервые опубликована: лишь в 1967, в журнале «Звезда Востока». №3. С.77-79). При всем драматизме этого стих, можно сказать, что в значительной мере оно построено на игре слов — двух значений глагола «расстрелять». Можно расстрелять приговоренного к смерти, можно — обойму или боезапас, именно так, поневоле, «расстреливает» свое сердце, убивая других, солдат: «Не свист свинца — в свой каждый выстрел / ты сердца вкладывал кусок. / Ты растерял его, солдат. / Ты расстрелял его, солдат». Как отмечал С.Чупринин, военные стихи Панченко «прочитывались в одном смысловом и художественно-психологическом контексте с лирикой А.Межирова, Б.Слуцкого, Д.Самойлова, С.Наровчатова, Ю.Левитанского, М.Луконина, с "окопной прозой" ярко заявивших о себе В.Быкова, Г.Бакланова, Ю.Бондарева, К.Воробьева... Уступая, быть может, некоторым своим сверстникам-поэтам в живописной яркости батальных сцен или в чеканной афористичности художественного обобщения, Николай Панченко как никто, на мой взгляд, силен в рассказе о том, что творилось в душе солдата, в душе юноши, вынужденного быть беспощадным мстителем, но вопреки всему тянувшегося к милосердию, к свету, к целомудренной и чистой любви» (в кн.: Панченко Н. Стихи. М., 1983. С.5).


Последующие поэтические книги Панченко («Лирическое наступление»: Стихи и поэмы. Калуга, 1960; «Обелиски в лесу»: стихи. М., 1963 и др.) показали, что «расстрелянное» на полях войны сердце сохранило способность любить и ненавидеть, откликаться на боли и тревоги родной земли, страстно искать истину. Свидетельством тому — одно из лучших стихотворений Панченко: «Пусть волны, как волны, / Пусть ветер, как ветер, / Пусть пули в бою, как в бою, / На бронзовой паре своих сорок третьих, / Как вкопанный в землю стою. / И вижу, как беркут, далеко-далеко, / И ведаю суть за враньем: / От мозга и к мозгу большая дорога / Работает ночью и днем. / Мой мир — не растворов, / Мой — крепких эссенций, / Бой, грянув, творит и не ждет. / Но есть у меня беззащитное сердце, / И это меня подведет» (1961).


Изначально в стихах Панченко значительное место занимает тема природы, взаимоотношений ее с человеком, трактуемых как философская и социальная драма. В сборнике «Зеленая книга» (1971) и «Уходит дерево» (1976) тема эта становится одной из главных. Примечательно стих. «Лось» (1963) — о лесном звере, доверчиво вышедшем навстречу человеку: «Дай копыто на прощанье, / не встречайся на пути / и такими, брат, вещами / в наше время не шути». Однако было бы ошибкой зачислять эти и подобные стихи П. по ведомству «экологической» лирики: позиция поэта сложнее и неоднозначней. В стихотворении «Егерь» (1954) правота непримиримого защитника природы от браконьеров и порубщиков отнюдь не абсолютна: «А ему ль не ведать, чем живем? / Только тем, что из лесу крадем». Поэт не выносит окончательного приговора. Жесткость концовки («Цельный парень ходит в егерях. / Лучше бы он помер в лагерях») отчасти «оправдывается» тем, что стих, написано как бы не от имени автора, а от лица жителей окрестных сел. Панченко «словно бы не доверяет истинам, удобно укладывающимся в афоризмы житейской мудрости или в лапидарную стихотворную форму, не торопится с обощениями и выводами» (С.Чупринин). Многие его лирические стихи — не исповедь и не проповедь, а скорее заклинание, ворожба: «Люби меня тихо и грустно, / пока за порогом темно, / любить, как болеть — безыскусно / никто не умеет давно... / А в этой больничной одежде, / где я и четыре угла,— / люби меня просто, как прежде, / когда не любить не могла».


В своем творчестве Панченко обращается к различным поэтическим формам, от сонета до верлибра. Верлибром (иногда — мягко ритмизованным, с возникающими спорадически рифмами) написано большинство его поэм, в т.ч. и наиболее значительная из них — «Белое диво, или сон над Угрой-рекой» (1979), посвященная историческому событию — «стоянию на Угре», которым закончилось татаро-монгольское иго на Руси: «Достоялись до снега, на который не пролито крови, / Достоялись до света, до мира».


Прозаические произведения Панченко отдельными изданиями не выходили. Немногочисленные публикации — в периодике, в основном периферийной: рассказы «Друг человечества» в журнале «Звезда Востока» (Ташкент. 1966. №1), «Сектант» из цикла «Зона пустыни» в газете «Провинция-информ» (Калуга. 1992. 24-30 марта), «Конец Федотова» в журнале «День и ночь» (Красноярск. 1994. №5). Значительным фактом своего творческого пути Панченко считает статью «Какой свободой мы располагали» — послесловие к книге воспоминаний Н.Мандельштам (М., 1989; во 2-м издании той же книги статья опубликована как предисловие).


Панченко — один из основателей движения демократически настроенных литераторов «Апрель». В его стихах времен «перестройки» формулировки обнаженно публицистичны, максималистски бескомпромиссны: «Не приведи господь, что было... / И продолжается, пока / В ладони черствой мужика / Не отогреется землица, / Пока промозглая столица / Безмозглый труп большевика / Не устранит, предав земле...» («Памяти Верховного Совета», 1993).


Поэзия Панченко имеет свой, может быть, не очень широкий, но преданный и по-своему пристрастный круг ценителей и почитателей: «...Полтора-два десятка великих стихотворений Панченко написал точно, а порой и строчки хватает, чтобы остаться в истории литературы» (Л.Жуховицкий, в разделе «Говорят читатели» книги Панченко «Живу во глубине России». М., 1999). http://www.hrono.info/biograf/bio_p/panchenkonv.php">



БАЛЛАДА О РАССТРЕЛЯННОМ СЕРДЦЕ


Я сотни верст войной протопал.
С винтовкой пил.
С винтовкой спал.
Спущу курок — и пуля в штопор,
и кто-то замертво упал.
А я тряхну кудрявым чубом.
Иду, подковками звеня.
И так владею этим чудом,
что нет управы на меня.
Лежат фашисты в поле чистом,
торчат крестами на восток.
Иду на запад — по фашистам,
как танк — железен и жесток.
На них кресты
и тень Христа,
на мне — ни Бога, ни креста:
— Убей его! —
и убиваю,
хожу, подковками звеня.
Я знаю: сердцем убываю.
Нет вовсе сердца у меня.
А пули дулом сердца ищут.
А пули-дуры свищут, свищут.
А сердца нет,
приказ — во мне:
не надо сердца на войне.


Ах, где найду его потом я,
исполнив воинский обет?
В моих подсумках и котомках
для сердца места даже нет.
Куплю плацкарт
и скорым — к маме,
к какой-нибудь несчастной Мане,
вдове, обманутой жене:
— Подайте сердца!
Мне хоть малость! —
ударюсь лбом,
Но скажут мне:
— Ищи в полях, под Стрием, в Истре,
на польских шляхах рой песок:
не свист свинца — в свой каждый выстрел
ты сердца вкладывал кусок.
Ты растерял его, солдат.
Ты расстрелял его, солдат.
И так владел ты этим чудом,
что выжил там, где гибла рать.


Я долго-долго буду чуждым
ходить и сердце собирать.
— Подайте сердца инвалиду!
Я землю спас, отвел беду. —
Я с просьбой этой, как с молитвой,
живым распятием иду.
— Подайте сердца! — стукну в сенцы.
— Подайте сердца! — крикну в дверь,
— Поймите! Человек без сердца —
куда страшней, чем с сердцем зверь.


Меня Мосторг переоденет.
И где-то денег даст кассир.
Большой и загнанный, как демон,
без дела и в избытке сил,
я буду кем-то успокоен:
— Какой уж есть, таким живи.
И будет много шатких коек
скрипеть под шаткостью любви.
И где-нибудь, в чужой квартире,
мне скажут:
— Милый, нет чудес:
в скупом послевоенном мире
всем сердца выдано в обрез.



Другие статьи в литературном дневнике: