ARCHAIC FIGURE
title poem in a collection of poetry by Amy Clampitt (New York: Knopf, 1987)
Headless in East Berlin, no goddess
but a named mere girl (Ornithe, "Little Bird")
out of the rubble, six centuries underneath
the plinth of what we quaintly call
Our Time, informs the foaming underside
of linden boulevards in bloom, sweet hide
laid open onto--sterile as an operating table,
past the closed incision of the Wall -
the treeless reach of Alexanderplatz,
paved co unterpart of the interior flatland,
halfway across the globe, we"d left behind:
projection, factor, yield, the quantifiable
latitude; malls, runways, blacktop; tressed
cornsilk and alfalfa, drawn milk of the humdrum
nurture there were those of us who ran away from
toward another, earlier, bonier
one, another middle of the earth, yearned-
for stepmotherland of Holderlin and Goethe:
sunlight and grief, the cypress and the
crucifix, the vivid poverty
of terraced slopes, of bread, wine, olives,
fig and pomegranate shade we stumbled into,
strolling the sad northern drizzle, in
the uprooted Turks" quasi-bazaar,
as here, among uprooted artifacts, we"ve come
upon this shape"s just-lifted pleats, her
chitoned stillness the cold chrism of a time
that saw--or so to us it seems--
with unexampled clarity to the black core
of what we are, of everything we were to be,
have since become. Who stands there headless.
Barbar, she would have called us all.
Древняя статуя
Безглава, в Восточном Берлине, отнюдь не богиня,
просто девушка, как гласит надпись, Орнита, "Пичужка",
из камня шестью веками древнее
той опоры, что мы почему-то зовем
Нашим Временем, предстала на пенящейся изнанке
бульваров в цветущей липе - на шкуре, что вспорота, распростерта,
и стерильна, как операционный стол, пролегла
мимо заделанной раны Стены -
сквер Александрплац, где деревьев нет,
мощеный двойник равнин интерьера страны,
Что, на полпути через мир, мы оставили позади:
Проектировка, фактор, валовой продукт, широта,
что измерима; навесы, подъездные пути, стоянка авто на крыше,
плетенка соломы, люцерны, процеженное молоко
нудной кормежки; были и те среди нас,
кто бежал к миру иному - к тому, что свежее, милее,
к иной середине земли, в тоске
по земле-мачехе Гельдерлина и Гете:
солнечный свет и печаль, кипарис
и распятие, яркая бедность
террас на склонах, хлеба, вина, маслин,
фиг и гранатов - тень, в которой мы задержались,
проходя сквозь гнетущую изморось севера; в таком
квази-базаре приезжих турок,
как здесь, средь перевернутых артефактов, мы набрели
на только что чуть приподнятые складки, хитонную неподвижность
этой фигуры, этот холодный елей
времени, что созерцало - или так кажется нам -
с ясностью беспримерной черную сердцевину
того, что мы есть, чем нам случилось быть,
во что мы превратились с тех пор. Та, что, безглава, стоит там.
Варвары, она назвала бы всех нас.