Cтихи, написанные в россии борис беркович

Седьмая
1.
Я помню меченые баки,
Границу между сковородок,
Как у соседки в час атаки
Четвертый прыгал подбородок,

Как ширма разделяла семьи,
И на единственном трамвае
На край застройки в воскресенье
Мы ездили смотреть на сваи,

И я не мог из этих спичек
Представить будущего дома.
Хотя бы стеклышко, кирпичик!
Все было дико, незнакомо.

...В отдельной комнате, как в маме,
Я высидел до слова "зрелость",
Я вытер потолок глазами,
Все стены исписал стихами,
Здесь музыка моя вертелась.

А вот и новые обои,
И надписи под ними - силос.
Мне стало тесно с тем собою,
Вся кровь моя переменилась,

И к новоиспеченным башням
Опять между кустов и кочек
Трамвай, как путевой обходчик,
Идет с достоинством всегдашним.

А я гляжу в окно, зеваю,
И понимаю, прозреваю:
Все небоскребы – это сваи,
Все новостройки – просто сваи.

Все эти чушки и коробки,
Натыканные глупой чащей,
Войдут заподлицо, как пробки,
И дом поддержат настоящий.

Где будет место детям малым,
Где будет петь отец в колоннах,
Где будет грудь дышать порталом,
И мать глядеть из лук оконных.

Потом опять назреет дата,
И мраморная лопнет кожа,
И правнук выскочит куда-то –
Не выше нас, а просто позже.

Он будет прыгать, спотыкаясь,
По кочкам облаков, быть может,
Роняя плащ и матюгаясь,
Пока трамвая не проложат.

2.
Художник Аистов выходит из котельной,
Где стал седым, где высидел судьбу,
И замечает: странный черный дым
Идет не из трубы, а на трубу.
Художник смотрит: вроде он не пьян...
А может, так и нужно? Может, это
Дела природы - Инь таранит Ян?
Но в движущейся течке нет просвета.
Полнеба - словно гиря на весу.
Художник лезет в лес на склон затылка:
В котельной есть огромная бутылка
Из-под вина. Пойду-ка принесу.
Меж тучей и землей встает бутыль,
Она торчит, отсвечивая блекло,
Но туча жмет. В эфир несутся стекла
И вермута убийственная гниль.
Тогда подрамник с крашеным холстом,
С малиновым котом встает чудесно
Подпоркой тьмы. Но той неинтересно,
Чем крашен кот. Тьма рвет его. Потом
Художник, как очнувшийся матрос,
За гнущийся подрамник, как за реи,
Хватаясь, лезет в тучу. Вверх! Скорее!
Зачем? Он сам не знает. Так пришлось.
Вот тьма под ним плывет, толкая свет
На пригород и пыльную дорогу,
На дачников и из велосипед,
У края поля прислоненный к стогу.
Я вижу ночь не глыбой грозовой,
А скопом туч: дельфинов, птиц, овечек...
Смотри: над крайней тучей, над "совой",
Руками машет странный человечек.
То Аистов со страшной высоты,
Один, над надвигающейся ночью,
Сзывает света гибнущего клочья
В портреты, в отражения, в цветы.

3.
Колокол застыл, лишая звук
пищи.
Звук достиг фасада и застрял
в лепке.
Только у подножья на ветру
нищий
Звякал чем-то сложенным в его
кепке.

С улицы казалось, будто звук
длится.
Я сидел у самого окна
с краю.
Мимо окон вниз
спланировала птица.
Что другие видели -
я не знаю.

Колокол, бросающий на лед
деньги.
Ледяной калека, как укор
свету.
Птица, как матрос, летящий с брам-
стеньги.
Верю в эту троицу.
Рисуй
эту.

4.
Можно лес представлять, восседая в зеленой беседке.
Можно перьев собрать. Можно жить в соколином обличьи.
Можно даже понять, как охотники выглядят с ветки, -
Но, когла в тебя выстрелят, ты закричишь не по-птичьи.

Отодвинется задник. Не станет деревьев прекрасных.
Опрокинутся статуи. Медленно свалятся маски.
Будет самая высь, и не нужно ей даже согласных -
Только воздух для выдоха, боль и певучие связки.

5.
Приказали речке:
теки под плотину!
Привязали речку
за тугую спину.
Пусть сухое русло,
пусть кривая слава -
Зато наших рук слог!
Теки, речка, вправо.

Хлеб не стал родиться,
дети без обеда,
Улетела птица
есть зерно соседа,
Даже голод съели -
до того был гол люд.
И тогда велели:
теки, речка, к полю!

Все река сумела.
не оставил Бог нас.
Рожь набралась тела,
хлеб стучится в окна...

Тут пришел в военном,
с лодкой и с наганом,
Не с крестом священным,
а с крестом поганым:
"Хватит воду тОлочь,
хватит греть волне бок.
Ну-ка быстро, сволочь,
теки, речка в небо!"

Принесла бродяга
Господину-Богу
Ракушки, корягу.
Лижет ему ногу.
Бог сидит без света.
Глянул: "Что щекочешь?
Конь у меня умер.
Теки, куда хочешь!"

6.
Осеннею ночью небо - отец.
В засуху небо - мать.
Воду надо откуда-то взять,
Чтобы потом отдать.
А у земли просто нет дождя,
Понимаете? Нет дождя.
И стволы идут в небеса, как дождь,
Но секутся
И останавливаются,
Не доходя.

7.
Прости. Но наших амулетов –
Монет распиленных, браслетов
Расколотых - я не донес.
Их отбирали на заставах.
Я помню вечер. Скрип колес.
Кривых, немазаных и ржавых,
И нашу тачку. Помнишь? Я
Бреду, согнувшись, Вавилоном.
Отец кричит: «Быстрей, семья!»,
И поворот завис над склоном,
Где нашей улице конец.
Перевалю – полноши скину.
Чей  взгляд мне в спину?
Взгляд мне в спину.
«Быстрей, семья!» – кричит отец.
Вдруг это ты? Вот нехватало,
Ведь мы условились: без слез.
Но ты осталась, ты отстала,
Твой дом уже за два квартала.
Я оборачиваюсь: пес.
Ты что, проститься, друг ушастый?
Счастливый! Нам не по пути,
Беги домой, хвостом крути,
По улицам, как прежде, шастай.
А мы уже три дня одни,
Мы слышим звук, и звук нас гонит.
Мы не такие, как они,
Как вы!
Я, видимо, не понят.
Пошел! Ты слышишь? Я всерьез.
Иди отсюда! Слышишь? Двину!
Но взгляд мне в спину.
Взгляд мне в спину.
Я оборачиваюсь. Пес.
Булыжник медленно летит,
Собака поджимает лапу.
Мы повернули. Как по трапу.
Как ось проклятая хрустит!
И я бы отдал все, что вез,
Чтоб этого не слышать хруста.
Я оборачиваюсь.
Пес.
Я оборачиваюсь.
Пес.
Я оборачиваюсь.
Пусто..