Прошу прощения у тех, кто уже знакомился с произведением фрагментарно. Это, всё же, цельное произведение...
Всё-таки мистика плотно окружает произведения М.А. Булгакова. Вот, начал на конкурс пробовать себя венком сонетов… И что же – запорошили глаза! Магистральный «сонет» оказался из 18 (6+6+6!) строк. Как я буду выпутываться теперь? Наверное, заранее попрошу читателя не быть строгим судиёй классической формы. Итак: сентябрь-октябрь 2003 г., Киров-Сочи, Сочи-Киров.
Магистральное произведение…
Москва всё та же. На Садовом
Гремит расхлябанный трамвай.
На Патриарших – тишь да рай...
Как пахнет серой и Содомом!
Поэты как всегда бездомны,
Безденежны и по утрам
Стремятся стаями к ларькам –
Лечить подобное подобным.
Рекламной пестротой расцвечен
Поток унылых серых лиц.
Дух балыка, вина и пицц
Слегка покалывает печень.
Князь снова бродит по столице
И свита яростно резвится,
Нам предлагая выбирать
Грехи… Швырнув цветы на плиты,
Всё так же любят Маргариты,
О том же пишут Мастера…
1.
Москва всё та же… На Садовом,
Спеша, шуршит поток машин.
Москвички так же хороши,
Не лезут в сумочку за словом.
Не стало меньше простодушных.
Мошенник, плут и лицемер:
Хоть депутат, хоть Люцифер, -
Отыщет внемлющие уши.
Безбожна и свята столица.
Храм возрождённый золотится,
На Третий Рим храня права.
Презрев метро великолепье,
Как проводник меж трёх столетий,
Гремит расхлябанный трамвай…
2.
Гремит расхлябанный трамвай
И кот суёт билет в компостер…
И снова бал, и снова гости.
Встречай их, люд честной, встречай!
Хурму, гранат и мандарин
Блестящей складывая горкой,
Улыбкой безнадёжно горькой
Откройся, сказочный Торгсин!
Дрожи пред лампой, «Грибоедов»!
Хор счетоводов-правоведов
«Байкал» дружнее запевай!
А что касается милиций…
Пока им рано суетиться –
На Патриарших – тишь да рай…
3.
На Патриарших – тишь да рай…
Висит жара туманной дымкой.
Вот Аннушка споткнулась с крынкой.
В киосках: пиво, кола, спрайт.
Беседа медленно течёт.
Булгаков, дьявол, Бог, Голгофа…
О, боги! Отчего так плохо?!
Поэт-то, видно, дурачок…
И этот странный персонаж
Зачем покой тревожит наш
Библейской сказкой, всем знакомой?
Бежать! Как тяжело дышать!
Визг тормозов… Лети, душа!
Как пахнет серой и Содомом...
4.
Как пахнет серой и Содомом...
Там каждый миг – беззвучный стон.
Там высится зловещий трон.
И Он на троне – непреклонный.
Он – вечный Князь. Он – богоборец.
Но изначально побеждён.
И всё же безнадёжно ждёт
Войны. По Библии. По Торе.
Готовы кони под седло.
И четверо, судьбе назло,
Ждут приказаний Абадонны.
Людей поделит рай и ад.
И лишь поэт стоит у врат –
Поэты как всегда бездомны.
5.
Поэты как всегда бездомны.
Им тесно жить в кубах квартир.
Так странно – дверь открыть, войти
И стать зверушкой полусонной...
Им нужен многомерный мир,
Бескрайний каждой координатой,
В котором времени не надо
Искать себе ориентир.
Приятно видеть, как красиво
Ночь растворяет перспективы,
Ровняя капище и храм.
Но час ночной сиюминутен.
Днём стихотворец бесприютен.
Безденежен и по утрам.
6.
Безденежен. И по утрам,
Когда зарёй сады залиты,
Возносит скромную молитву
Отцу и светлым небесам:
«Хлеб наш насущный дай нам днесь…»
А завтра снова будет утро.
И Бог распорядится мудро,
В уста вложив благую весть.
Пока далёк столичный город,
Пока беззлобны нищих своры,
Пока непреданный. Пока…
Пока о муках думать рано…
Торговцы через двери храма
Стремятся стаями к ларькам.
7.
Стремятся стаями к ларькам –
Не хлеба жаждущие – зрелищ.
Что будет после? Полно! Мне ли
Описывать всё это вам:
И лиходеевский дурман,
И Римский – лунная старуха,
Вампир несмелый – Варенуха,
Обман товарищей и дам,
Без головы – конферансье,
Червонцы с потолка для всех…
О прочем – просто неудобно.
К утру буфетная еда
Себя покажет. Что ж тогда?
Лечить подобное подобным?
8.
Лечить подобное подобным,
К соблазну подобрать ключи,
Примерить тысячи личин
На месте неудобно-лобном.
И бес, и праведник стремится
Нарушить древнее табу:
С желаньем не впадать в борьбу,
А примерять чужие лица.
Вы не поедете на бал?
Он приглашения послал
И подготовил место встречи –
Геенны огненный провал.
Вас встретит грешный карнавал,
Рекламной пестротой расцвечен.
9.
Рекламной пестротой расцвечен
Проспект. Но сумрачен подвал.
И блик огня едва-едва
Расплёскивается из печки.
В нём – мощь грозы и цвет подбоя,
В нём – и тревога, и покой,
И кровь на древней мостовой,
И шрам багровый Крысобоя.
Закончен жизни труд. И что же?
Всё так же на душе тревожно –
Луна, огонь, скрип половиц.
Вкус уксуса и боль тупая…
И отовсюду наступает
Поток унылых серых лиц.
10.
Поток унылых серых лиц.
Что их, быть может, растревожит?
Вино, супружеское ложе,
Удача, смех, блеск ягодиц,
Еда, гордыня, слава, ссора,
Лесть, зависть, воровство, игра,
Разврат Содома и Гоморры,
Свет солнца, дождь как из ведра,
Вкус денег, ощущенье счастья,
Удачный прикуп нужной масти
И гербовый с печатью лист,
Любовь? Нет, это невозможно!
Значительно сильней тревожит
Дух балыка, вина и пицц.
11.
Дух балыка, вина и пицц.
Уютный столик на веранде.
Товарищи, чего же ради?
Не надо катаклизмов, плиз!
Случись беда – куда тогда
Придёт обедать литератор?
Он возгорюет многократно.
Не дело это, господа!
Любой некормленый талант:
Писатель, критик, музыкант –
Повесит нос, ссутулит плечи…
А, впрочем, может всё к добру?..
Тоска немного давит грудь,
Слегка покалывает печень.
12.
Слегка покалывает печень.
Немилосердна и мигрень –
Вернулась. Не спасает тень.
Мучителен прохладный вечер.
Тот мог лечить, но Он распят.
И кесарем, и мной наказан.
В неумолимости приказа
Таится самый горький яд…
Приказом рок неисправим!
И то, как поступили с Ним,
Позволит царствам измениться.
Мой выбор предопределён…
Разочарован, посрамлён
Князь снова бродит по столице…
13.
Князь снова бродит по столице…
Не призрак, не мираж, не дух,
Не змей в божественном саду,
Не тень, не оборотень-птица –
Реален и почти всесилен…
Людское море перед ним,
Но ироничный пилигрим,
один навечно. Не простили
Ни гордость, ни пытливый ум.
Минули миллионы лун -
и каждой верен тёмный рыцарь.
Смеётся хамски над творцом -
Он знает палача в лицо.
И свита яростно резвится…
14.
И свита яростно резвится,
Наполнив жёлтые дома
Пусть не лишёнными ума,
Но не способными лечиться…
Рабами блеклого светила
Глядят, как млечная луна,
Зеркально-солнечно полна -
Сазан меж облачного ила.
Когда-нибудь они уходят.
Одеты по привычной моде,
Воск свечек капает на прядь…
В часовне маленькой так душно!
«Куда теперь?» - трепещут души,
Нам предлагая выбирать.
15.
Нам предлагая выбирать
В произведении героя,
Писатель каверзу подстроил
Читателю. Виват, игра!
Кто мил тебе? Христос? Пилат?
Поэт? Талант? Ночные ведьмы?
Сам сатана? Должны воспеть мы
Немых жильцов шестых палат?
О чём роман? О колдовстве?
О тесноте квартир для всех?
О том, что Божьи карты биты?
Писатель, Бог и сатана
Беззлобно отпускают нам
Грехи, швырнув цветы на плиты...
16.
Грехи... Швырнув цветы на плиты
Замшелых брошенных могил,
Мы забываем про долги:
Забыто зло, добро забыто.
Спешим избавиться скорее
От мысли странной, что умрём.
Разбрасываясь каждым днём,
Быстрее с каждым днём стареем.
Утихомирив бесов рой,
В душе копящихся порой,
Бахвалимся: «Мы с вами – квиты!»
Наш шаг внезапен в никуда…
Всё тот же свет. Всё, как всегда.
Всё так же любят Маргариты…
17.
Всё так же любят Маргариты:
Безумно, страстно, горячо!
Метнулась бабочкой-свечой –
И окна критика разбиты!
А после – тлеющий уют…
С дивана наблюдать украдкой,
Как он, склонившись над тетрадкой,
Выводит летопись свою.
Минуты сладкого покоя…
Но как манительно, порою,
Летать над миром до утра,
Общаться ласково со свитой!..
Как сладок сон. Окно закрыто.
О том же пишут Мастера.
18.
О том же пишут Мастера.
Любовь и смерть, добро и злоба…
Сюжеты повторятся снова
По мановению пера.
Меняя имена и лица,
Места событий и кончин,
Куском сверкающей парчи
Повествование стремится.
И снова изменяет мир,
Не персонажами – людьми
Его наполнив. Только Словом
Дано лишь Богу обладать.
Он пишет... Кончилась тетрадь.
Москва всё та же на Садовом…
Тетрадь, действительно, кончилась. Странная получилась рефлексия. Думаю, все недочёты Вы отыщите сами... Отдельное спасибо за конкурс, а стало быть и за настрой ШикО-лыко.