Пётр Дмитриевич Боборыкин принадлежит к числу несправедливо забытых русских писателей. Литературное наследие его огромно и разнообразно. Романы, повести, рассказы, драматические произведения, литературно-критические и публицистические статьи, театральные рецензии, корреспонденции, фельетоны, мемуары – всё написанное им едва ли может уместиться в сто томов.
Особенность дарования Боборыкина, названная И.С. Тургеневым торопливой плодовитостью, породила те свойства его писательской манеры, которые так часто и вполне справедливо ставились ему в упрёк: отсутствие глубины понимания жизненных явлений, объективистское изображение действительности, фотографически точное воспроизведение мельчайших деталей быта, пейзажа.
Романы Боборыкина можно назвать романизированными записками наблюдательного современника о виденном и слышанном за время от шестидесятых годов девятнадцатого века и до первого десятилетия двадцатого.
Из всего написанного Боборыкиным наиболее удались ему романы, в которых показан рост русской буржуазии пореформенной эпохи: «Дельцы» (1872), «Китай-город» (1882), «Василий Тёркин» (1892).
Роман «Китай-город» принадлежит к числу лучших произведений Боборыкина. Тема романа – оскудение дворянства и рождение русской культурной буржуазии в эпоху семидесятых годов.
Роман состоит из пяти частей. Действие первой части происходит весной, второй – осенью, в октябре, третьей – от Рождества до Татьяниного дня, четвёртой – между Татьяниным днём и второй неделей поста, с которого начинается пятая часть. Завершается роман Пасхой. Художественное время охватывает один год жизни.
Действие романа Боборыкина разворачивается в Москве. К этому времени «дореформенная» Москва стала достоянием прошлого. Общий вид её принял, по словам москвича-мемуариста, «почти европейское обличье». Но, конечно, «и внутренне, и внешне в Москве оставалось ещё много прежнего, несмотря на все изменения».
С документальной точностью и обстоятельностью Боборыкин зарисовывает в своём романе не только быт и нравы этой пореформенной, купеческой Москвы, но и многие исторические реалии того времени. Так, Боборыкин использует в своём романе конкретные исторические названия: Ножовая линия, Черкасский переулок, Ильинские ворота и другие.
Художественное пространство романа – это Москва и всё, что в ней находится. Центральным становится образ Китай-города.
Начинается роман с описания центральной площади «Китай-города»: «В «городе», на площади против биржи шла будничная дообеденная жизнь... Солнца было много. Оно падало столбом на средину площади, между громадным домом Троицкого подворья и рядом лавок и контор. Вправо оно светило вдоль Ильинки, захватывало вереницу широких вывесок с золотыми буквами, пёстрых навесов, столбов, выкрашенных в зелёную краску, лотков с апельсинами... Улица и площадь смотрели весёлой ярмаркой». Пространство площади заполнено не только солнцем, но и «возами, дрогами, обозами», извозчичьими пролетками, каретами и спешащими по своим делам людьми. Нашим глазам предстаёт бесконечная суета деловой части Москвы. Художественно пространство здесь открытое, но заполненное людской суетой.
Последняя отражается во всех зданиях, расположенных в Китай-городе: в банках, лавках, трактирах. Везде много людей, воздух напоен запахами продаваемой еды и гулом голосов.
Начиная с 18 века, «городом» москвичи называли Китай-город – часть Москвы, расположенную между Кремлём и Китайгородской каменной стеной. Китай город издавна был торговым центром Москвы. Все главные улицы Никольская, Ильинка, Варварка с прилегающими к ним переулками были заняты лавками, магазинами, конторами, банками. Одним из главных мест торговли были торговые ряды. Как пишет Иван Белоусов в книге «Ушедшая Москва»: «Ряды разделялись на Верхние, Средние и Нижние... Старые ряды представляли из себя мрачное здание с массой торговых помещений в лабиринте линий – именно рядов, носивших название по тому роду товаров, которые в них продавались».
Существует несколько объяснений названия Китай-город. Одно из них, наиболее вероятное, связывает происхождение этого названия со словом «кита» - плетеница, витушка из травы, соломы или хвороста. Прежде чем приступить к кладке каменной стены, строили по намеченной для неё линии плетеницу; по мере возведения стены плетеницу снимали.
Один из героев, приятель-советник Анны Серафимовны, Ермил Фомич, наталкивает нас на мысль о том, что название романа может быть объяснено и другими причинами - Китаем названа вся Москва: «Китай!.. Ташкент!.. По сиё время в татарщине находимся». Китай – это образное восприятие Москвы.
Через отношение к Москве мы можем определить отношение героев романа к жизни. Центральный персонаж «Китай-города» Андрей Дмитрич Палтусов так отзывается о Москве: «Ему давно нравился город. Он чувствовал художественную красу в этом скопище азиатских и европейских зданий, улиц, закоулков, перекрёстков... Для такого рынка нужны и ряды, и церкви, и краска на штукатурке, и трактиры, и вывески. Орда и Византия и скопидомная Русь глядели тут из каждой старой трещины». Этим автор подчёркивает смешение азиатского и европейского в облике Москве.
«Палтусов любил все, отзывающееся старой Москвой, любил не один «город», но разные урочища Москвы, находил её живописной и богатой эффектами... Но мысль его не могла долго оставаться на художественной стороне предмета». Палтусов воспринимает Москву, как место, где можно сделать карьеру и нажить большие капиталы, не случайно его главной мечтой, становится мечта о «собственных палатах – в прекрасном, старомосковском стиле, с золочёной решёткой на крыше, с изразцами, с резьбой полотенец... Настоящие барские палаты, но не такие низменные и тёмные, как тут вот, на Варварке хоромы бояр Романовых, а в пять, десять раз просторнее».
Палтусов, увидев дом Калакуцкого после смерти последнего, загорается непреодолимым желанием купить его. В душе он вынашивает следующую мечту: превратить этот дом в нечто невиданное доселе Москвой – «нечто вроде парижского Пале-Рояля» (магазин-монстр, с отелями, кафе и разными служебными помещениями, это сооружение тоже можно назвать «маленьким городом»). «Это делается центром Москвы, всё стекается сюда и зимой и летом».
С этим героем связано интересное построение хронотопа романа. Если говорить о времени, то Палтусова можно отнести, как к прошлому, так и к будущему Москвы. Он является обедневшим дворянином – это указывает на его связь с прошлым, в то же время он хочет сойтись с купцами, так как видит в этих людях будущее. Что касается художественного пространства, то это, пожалуй, один из немногих героев, который хочет иметь просторный дом, разрушив тем самым тесноту, царящую в Москве. Именно Андрей Дмитрич видит Москву сверху, из светёлки трактира и ему кажется, что он наблюдает её из воздушного шара.
Художественному пространству Москвы в романе противопоставлено художественное пространство Петербурга. Палтусову нравится «пузатая и сочная Москва», он чувствует себя в ней хорошо, а вот в «Петербурге физически невозможно так себя чувствовать». Не случайно именно в Петербурге Палтусов и заболевает, и с отъездом в этот северный город его начинают преследовать несчастья.
Художественное пространство Москвы соотносится с образом круга, а Петербурга – с образом прямой линии: «Везде линия – прямая, тягучая и тоскливая. Едешь – всё те же дома, тот же «прешпект»». Известно, что при строительстве Москвы дома располагались, как получится, по принципу: где построили, там и построили, что привело к обилию в Москве разных закоулков и тупиков, а вот в Петербурге, который был построен по образцу западных городов, дома располагались строго, образовывая прямые улицы.
В представлении другого героя романа, Ивана Алексеича Пирожкова, Москва выступает, как «этнографический центр». В ней он видит, прежде всего, социальные прослойки людей, нежели какие-то конкретные пространственные объекты.
Положительные герои романа соотносятся автором с разомкнутым художественным пространством. Именно глазами Пирожкова описывается вид с Красной площади и она сама. Площадь залита светом. Это окончательно размыкает пространство и уводит его в небо. Не случайно глаз героя «достигал до дальнего края безоблачного темнеющего неба. Это место Москвы как никакое другое соотносится с её прошлым. Девять куполов Василия Блаженного это память о временах «дремучего холопства и изуверных ужасов лобного места». Птицы на головах Минина и Пожарского, Никольские и Спасские ворота, голубая церковь, сказочные, золотые луковицы соборов стоят «в своей вековой неподвижности».
Анну Серафимовну мы видим то в заполненном светом верхнем амбаре, то в огромной комнате гостиной.
Боборыкин показывает в романе разные типы художественного пространства: просторные залы шикарных ресторанов и театров и узкие комнаты домов, квартир, банков, лавок и трактиров.
В описаниях трактиров, банков и домов подчёркивается, что везде были «узкие коридоры». Комнаты богатых купцов также тесны и темны.
Следует сказать об отношении купцов к Москве. Занимаясь своим делом здесь, он стремятся выйти за тесные для них рамки Москвы, и подчинить себе всю Россию.
В описании старого гостиного двора автор подчёркивает следующее: «Весь этот угол даёт свежему человеку чувство рядской тесноты и скученности, чего-то татарского по своему неудобству, неряшеству...».
Главная зала ресторана «Славянский базар» поражала «своим простором, светом сверху». В описании ресторана акцент ставится на наличии в нём бассейна, который создаёт ощущение того, что ты находишь на природе. Тем не менее, в ресторане, как и в большинстве заведений Москвы, царят сумерки, что заметно сужает и ограничивает пространство.
По контрасту с рестораном для богатых даётся описание квасной лавки для обедневших дворян или купцов. Это место узкое, тёмное, пространство здесь замкнутое со всех сторон, а сама лавка без окон, «голая, пыльная, с грязью по стенам».
Дом Марфы Николаевны имеет низкие потолки и в него проникает мало света, а по вечерам комнаты освещаются так, что образуют как бы кружок света, оставляя по углам тьму.
В романе изображается большое количество московских церквей: церковь «Никола большой крест», церковь великомученицы Варвары, церковь «Успенья в Печатниках», «Успенья на Могильцах». «Сорок сороков» - так издавна называли обилие церковных куполов в дореволюционной Москве. Эти купола представляют собой своеобразный город в городе. Подтверждение этому факту мы находим в описании вида из сада Марфы Николаевны Кречетовой: «Точно особенный город поднимался там, весь каменный, с золотыми точками крестов и глав, с садами и огородами, с внешне строгой обрядной жизнью древнего благочестия».
Таким образом, можно сделать вывод, что художественное пространство романа организовано следующим образом. Вначале выделяется Москва, внутри неё расположены маленькие «города»: Китай-город и «город, состоящий из церквей». Город, по своей организации, напоминает и фабрика Анны Серафимовны, где рабочие живут и работают, а их дети учатся.
Боборыкин любуется пестротой и яркостью Москвы, слегка иронизирует над безобразной пышностью модного в ту пору византийско-московского стиля домашней обстановки славянофильствующего купца-миллионера. Вот как он описывает кабинет коммерческого советника Евлампия Григорьевича Нетова: «Хозяин... не может никуда поглядеть, ни к чему прислониться, ни на что сесть, чтобы не почувствовать, что эта комната, да и весь дом, - в некотором роде музей московско-византийского рококо».
Интересна функция хронотопа в описании судьбы жены Нетова: Марьи Орестовны. В начале знакомства с этой героиней мы узнаём, что её «спальня была переделана из бывшей гардеробной. Это довольно низкая комната, где всегда душно». Впоследствии эта комната станет её последним пристанищем в этой жизни. Марья Орестовна говорит, что не выносит Москвы, задыхается в ней: «...ей всегда была противна эта грязная, вонючая Москва, где нельзя дышать, где нет ни простора, ни воздуха, ни общества, ни тротуаров...». Москва как будто окружает героиню: картины из жизни города имеются даже в её столовой: «Есть тут целые виды Москвы и Троицы, занимающие полстены, и поуже – бытовые картины из древней городской жизни». Тем не менее, Марья Орестовна не находит успокоения ни в Петербурге, ни за границей и возвращается умирать в родной ей город: Москву.
Подобного же мнения придерживается и следующая героиня, француженка Дениза Яковлевна, держательница пансиона: она «любила Россию и находила, что в Париже и вообще за границей жизнь маленькая, и желала умереть в Москве».
Для умирающих героев романа характерно стремление увековечить себя в зданиях школ, дав им своё имя. Они считают, что, связав себя с пространственным объектом, пролангируют жизнь: будет стоять здание школы, и они будут жить в человеческой памяти.
Обедневшее дворянство в романе существует в своём собственном, замкнутом художественном пространства и времени. Для них характерно отдавать дань прошлому: «Лежит Катерина Петровна на постели, в темноте... лежит и перебирает старые, долгие годы... Ей кажется, что она прожила целое столетие...». Палтусов прозвал дворянские кварталы «катакомбами»: «Едет он вечером по Поварской, по Пречистенке, по Сивцеву Вражку, по переулкам Арбата... Нет жизни. У подъездов хоть бы одна карета стояла. В комнатах темнота. Только где-нибудь в передней или угловой горит «экономическая» лампочка». Это место, у которого нет будущего, время здесь остановилось: «едешь так по поварской, по бульвару...Тут в этом доме все вымерли, в другом, в третьем... Целые переулки есть выморочные».
Хорошо выписаны в романе концерт в Благородном собрании, который больше походит на выставку дорогих дамских туалетов; бенефисный спектакль в Малом театре, на котором присутствует «вся Москва». Эти места становятся своеобразными центрами, в которых концентрируется московское население.
Заканчивается роман описанием праздника Пасхи и открытия новой залы «Московского трактира».
Празднование начинается с первым ударом колокола на Иване Великом. В эту ночь в Москве собирается вся Россия: «Немало приезжих из Петербурга, из губернских городов, явившихся утром по железным дорогам. Им много говорили про эту ночь в Москве». На открытие новой залы также стекается много людей. В заключении автором даётся перспектива будущей жизни Москвы: «Сплошная стена, идущая до угла Театральной площади, - вся в трактирах... Внизу Охотный ряд развернул линию своих вонючих лавок и погребов». И над всем этим слышится голос колоколов и оглушительный треск машины, сливающиеся в победный хор: «Славься, славься, святая Русь!». Не только в Москве, но и во всей России наступило новое время: ушли в прошлое времена дворянства, наступила эпоха купечества.
Библиография:
1. Боборыкин Н.Д. Китай-город. М., 1957.
2. Ашукин Н. Предисловие. // Боборыкин Н.Д. Китай-город. М., 1957.
3. Давыдов Н.В. Из прошлого. М., 1941. С. 76, 79.
4. Забелин И.Е. Опыты изучения русских древностей и истории. М., 1873. С. 154 – 155.