В оные годы жил в городе Ленинграде чудесный человек Саша. И был он завсегдатаем Лягушатника и был он завсегдатаем Сайгона и девушки его любили и сам он был молодой и красивый.
Времена шли и по зову времени стал он зваться Исаком. Под этим именем он и сейчас, кстати, существует, в стране своих предков. И девушки его продолжают любить, хотя может быть и не такие молодые. Но ведь он и сам облысел.
А тогда была у него еще та жена и жили они вместе с той женой в отдельной квартире, снятой у людей ушедших в дальнее плавание. И был у них телефон. С номером Б1-00-48. В оные времена телефонные номера были в Питере шестизначные.
Впрочем, ведь и шестизначный номер не всякий запомнит, а иной запомнит, и тут же забудет. Но для исаковского номера было мнемоническое правило: одна Б пошла в уборную и просидела там двое суток. И служило это правило людям верой и правдой.
Но однажды кто-то перепутал, сколько времени провела эта Б в уборной и набрал Б1-00-24. Спросил к телефону Исака и услышал бодрый голос, "ни исаков, ни абрамчиков здесь не проживает". Это происшествие было рассказано в Сайгоне и Лягушатнике. И зов времени мобилизовал слушателей на следующие действия.
Стало принято – в узком кругу – звонить по телефону Б1-00-24 и спрашивать Исака. Приятно, где-то в три часа ночи, провозгласить после славной попойки, а не позвонить ли нам Исаку? Многие из звонивших, как например, поэт Ширали, Исака знали весьма поверхностно, а некоторые, как например, поэт Кривулин, не знали вовсе. Но все звонили часто и с удовольствием. Узкий круг насчитывал примерно 300 человек.
В силу ныне забытых особенностей оного времени, изменить номер ленинградского телефона было практически невозможно, как невозможно было, скажем, выдернуть шнур на ночь. Уж если выдернул, обратно не вдёрнешь.
Абоненты номера Б1-00-24 уже об абрамчиках не заикались. Они со стоном говорили "вы ошиблись номером", просили-умоляли прекратить эту глупую шутку, а иногда угрожали, что пожалуются в милицию и КГБ. Но шутка, овладевшая массами, становится материальной силой. Экклезиаст учил: "Всему свой час, и время всякому делу под небесами: Время плакать и время смеяться"...
В полном согласии со словами мудрого учителя, настало время смеяться и самому Исаку. Накануне отъезда на историческую родину, он набрал злополучный телефон и печально сказал: "Алё, это говорит Исак. Меня тут никто не спрашивал?"
Ныне отпущаеши!
Настали новые времена. Иных уж нет, а те в могиле. Оставшиеся, впрочем, иногда пьют. В том числе и на новой родине. Особенно, когда приезжают старые друзья. И вот прозвучало забытое, а не позвонить ли нам Исаку?
Времена между тем наступили такие новые, что позвонить в Петербург стало возможно прямым набором – без участия телефонистки и даже, возможно, без прямого участия тайной полиции. Тут, правда, чего не знаю, того не знаю. Если кто по наивности будет звонить почем зря, не жалуйтесь потом, что будто я говорила, что ничего за это не будет. Я говорю наоборот: осторожность никому не повредит!
В общем, позвонили. И бодрый голос ответил, "ни исаков, ни абрамчиков по этому телефону не проживает".
Экклезиаст или Кохэлет, как его теперь называет Исак, учил: "и возвращается ветер на круги своя".