Как сюрреализм, как будто я вдохнул и забыл выдохнуть, как шрам вспоротый заново, как монограмма на глазном яблоке, видение не прерывающееся клацаньем картинок подменяющих друг дружку. У меня давно кончились чернила в авторучке, я их вдохнул, влил в себя и теперь сижу пишу, делаю вид что пишу, притворяюсь! Притаился в себе, мне нужна жертва что бы обрисовать ее слабости, я сам давно стал жертвой и выплеснул, высмеял, глумился, сгноил в себе боязнь – один. Рука таит в поту, в ней давно не было тех жилистых, румяных, глянцевых рук богинь, одинокий бог просящий, жаждущий, вымаливающий жалости, я бы написал сотни святостей, было бы кому помолиться. Та свеча во мне накренилась, обожгла внутренности, выходили испарения, атомы жизни – последние атомы добра. Грязной глиной, свинцовыми руками обжигалась ненависть, сальные саженцы вырастали в осины. Плач если можешь, стони, хрипи – ты никого не разбудишь, никто не всмотрится в маяки твоих глаз. Ты должен быть сильным друг опуская руки, стирая в пыль зубы, глотая капу что бы вырвать клок слов облитых кровью твоего сердца. Туманит, сводит судорогой и я вжавшись из последних сил вою во что то мягкой, изолирующее в полной темноте звук сорванной гортани. Влага оттаивала в носу и я шмыгал как будто у меня разыгрался и хлынул ливень через нос как по водосточным трубам. Разве бывают красные дожди? Пальцы чувствуют этот цвет каждой жилой, но не могут впитать. Мне смотрел кто то в глаза и этот кто то была пустота. Я ушел в себя обессиленный, открытый для новой боли, спрятавший оскал, как животное не умею умереть красиво в этом дне. Что то капало обжигая льдом, все сыро, прогнившие тело – колодец моего мира, моих снов. Я возвращаюсь сюда и мне подают слизать соль с ран, на время, на недолгие часы пока я в этой трясине. Мне говорят, что лучше спать, чем когда все пелена и тупое лезвие прорезает в ней отверстия для глаз и ты где то, но нет колодца что бы утаится от страха в небе. А я мечтаю вырубить окно, только странное окно, в небесные окна. Там мерцаниям, пульсациями обретают силы разряды молний, черным волокном протягиваются воды и сливаются смывая грязь на земле, там выкрикивают что то и его разносят раскаты баса и проницательное затишье, тоже кто то выкрикивает. Я у стены, руки на ней, сколько лет надо что бы сдвинуть ее? Хочу увидеть и родится заново, новым, не пеленайте меня в себе, я так же скоро уйду. Оставлю записки на столе о той жизни – сне и просто проснусь от дыма. Тело небрежно выкинуто, а стопы обжигает уголь времен. Прошла целая эпоха, кто то криво оставил набросок горизонта, я вкрадчиво смотрю на него, словно ищу ту нить начала и разбросанные бусы по вязкой слякоти. Мысли – поднявшаяся пыль в буре и мои борта подрезают металлические волны, как когда я хлестал себя за проступки и выжигал веки.