Оден, 1 сентября 1939

Игорь Сибирянин
Я сижу в одном из кабаков
на пятьдесят второй стрит
неуверенный и трусливый,
вспоминая утраченные надежды
подлого десятилетия:
волны гнева и страха
циркулируют по темным
и освещенным сторонам земли,
завладев нашими частными жизнями;
неприличный запах смерти
оскорбляет ночь сентября.

Ученые-эрудиты способные объяснить
из-за чего обезумила культура,
проследив цепь происшествий
от Лютера до наших дней,
обнаружат произошедшее в Линце,
какой великий пример
дает психопатический Бог:
мне и любому известно
чему всех школьников учат -
те, кому зло причинили,
пусть зло совершат взамен.

Сосланный Фукидид не скрыл
ничего, что можно сообщить
о Демократии,
как поступают диктаторы,
старческий вздор шепелявя
близ безразличной могилы;
анализируя все в своей книге:
уничтожение просвещения,
формирование привычной боли,
неумелое руководство и печаль:
ведал, что нам предстоит это снова.

В этом нейтральном пространстве,
где слепые небоскребы используют
свою абсолютную
высоту для объявления
власти Коллективного Человека,
каждый язык щебечет свое тщетное
конкурентоспособное оправдание:
но кто может жить очень долго
в эйфористической мечте;
из зеркала мира выглядывает
рыло империализма
и международная брехня.

Тела вдоль барной стойки
стерегут свой обычный день:
они не должны выходить,
пусть музыка вечно звучит,
условно все согласились
принимать этот форт
за подобие дома;
забудем о том, что все мы,
как испугавшиеся приближения ночи
дети в знакомом лесу,
которые не были счастливы или послушны.

Вонючую воинственную чушь
несут очень важные персоны,
которая более продумана, чем наше пожелание:
написанное сумасшедшим Нижинским
о Дягилеве
является исповедью чистого сердца;
заблуждение, вошедшее в кость
каждого человека
вопит, что невозможна
всеобщая любовь,
а лишь к одному и только.

Из консервативной тьмы
в нравственную действительность
прибывают наивные провинциалы,
повторяя свою утреннюю клятву:
«Я буду верен своей жене,
концентрируясь больше на своей работе.»
И беспомощны правители осознать
и остановить их обязательный ритуал.
Кто в силах разбудить их сегодня?
Кто в силах докричаться до глухого?
Кто в силах говорить за него?

Все, что я имею это голос,
обнажающий скрытую ложь,
романтичную ложь в мозгу
чувственного мужчины с улицы
и ложь Власти,
чьи здания щупают небо:
государство - не вещь
и никто не живет сам по себе;
голод лишает выбора
гражданина или полицию;
мы должны возлюбить друг друга или умереть.

Беззащитный к ночи
наш мир окутан ложью;
все же, пунктиром повсюду
веселые точки света
вспыхивают так,
словно обмениваясь сообщениями:
возможно, я разожгу, подобно им,
из эроса и пыли,
осажденный таким же
отрицанием и отчаянием,
пламя в ответ.