Начиная этот рассказ, я мысленно обращаюсь к главнейшему и самому живому для меня духовному авторитету.
К родной моей бабушке Евдокии Ивановне.
Такой непроизвольный и детский жест может показаться читателю наивным. Но каждый раз,
когда события ставят меня перед формальным духовным выбором, когда кто-то ближний предлагает мне свои изыскания, особенно когда ближний делает это с не совсем понятной настойчивостью, я на краткий миг чувствую себя ребенком, и почти невольно вырывается у меня: "А вот моя бабушка..."
И все сразу становится на свои места.
Едва ли не самое нежное и драгоценное, что есть, - эти детские воспоминания и позднее родившиеся (семейного сочинения) легенды, с ними связанные.Решившись поделиться с вами этим сокровищем, я расчитываю только на то, чтобы передать вам часть той чистой радости, простой веры и... наверное благодати, которую дает мне она, и будет давать всегда, покуда жива душа моя.
Когда я появлялась на свет, а было это 4 ноября, в день празднования Иконы Казанской Божьей матери, и то был престольный праздник, бабушка стояла у обедни.
Около семи утра местный юродивый подошел к ней и сказал
"Божья матерь кровью умывается..."
В то утро действительно был сказочно красивый рассвет.
И роды были очень тяжелыми.
О чем и как молилась тогда моя бабушка? Сие останется тайной между ней и небесами.
Но когда паче чаяния столь счастливо рожденная внучка начинает испытывать потребность в духовных размышлениях, лучшей темы для размышлений не придумаешь.
О чем просила она и что обещала?
Каким духовным и земным долгом обременила себя?
И каким меня?
Я принимаю этот долг, потому что люблю ее.
И верю ей беспрекословно.
Дело все происходило в России, в самой что ни на есть Рязанской области.
Родители, обучавшиеся тогда в престижнейших вузах Санкт-Петербурга, решили рожать меня в родовом гнезде:
"
Рязанская область. Спасский район. Село Кутуково".
Тот самый Спасск, что спасла Богородица от татар, укрыв под водой.
А Кутуково не спасла. Добрую сотню лет стояли гости в наших краях, и до сих пор половина родни зовется у нас татарами, под горячую руку и по чисто внешнему сходству, разумеется.
В годы застоя наша Арта жила спокойно, просто и даже счастливо. Жизнь бабушки состояла из трех основных компонентов: молитва, работа в огороде, сон. И так каждый день. Возьму на себя смелость утверждать, что и по времени эти компоненты были приблизительно равны:
восемь, восемь и восемь. Заимствования допускались только из двух последних. И так много-много лет подряд.
Какое духовное сокровище можно было стяжать таким постоянством?
Надо сказать, что бабушка Евдокия Ивановна была матерью моего отца. Три ее сына выросли хорошими людьми, выучились, обзавелись семьями и уехали в приглянувшиеся им большие и красивые города.
И как-то незаметно подраставшие внуки, приезжая на лето в любимый деревянный дом, стали примечать, что бабушку, то ли всерьез, то ли с иронией, на селе зовут монашкой.
Нет, не одна она была такая. Покуда из села до райцентра доедешь, а оттуда на автобусе до Рязани, раз десять, а то и больше они на пути твоем детском попадутся - эти самые бабушки в черном.
Может быть, они-то и "спасли Россию".
Может, они-то и спасают.
Полтора класса образования.
Полтора метра ростом.
Как понять мне теперь - ее этику, ее образ жизни, ее молчание, год от года все более глубокое и такое естественное, что было оно камертоном всего дома, и многочисленное потомство, которое, конечно, никак не хотело оставить ее в покое, успокаивалось и укрощалось только под этим простым кровом.
И в церковь-то конечно она нас водила. И молиться учила.
Но просто быть рядом с ней было даже лучше. Святее.
После смерти бабушки, которую мы почему-то не застали, я стала искать ее могилу. И не нашла. Кажется мне, что действительно была она много лет послушницей, каким-то особым образом, в миру, и знаю даже какое послушание несла.
А пострижена была перед смертью.
Схоронив перед тем своими руками приехавших к ней несмотря на полузапреты двоих своих сыновей. Среднего и младшего. Моего отца.
Друг за другом. Год за годом.
Потом умерла сама.
И тело ее видно увезли в монастырь.
Могилы нам не осталось.
Во избежание нарушения канонов напоминаю, что сие есть легенда. В том смысле, что доказательства ее пути и ее выбора найти сложно.
И дело собственно не в ней, не в легенде.
Я уверена, что помнят о бабушке мои сестры и братья, хорошие, добрые, порядочные люди.
Хочу, чтобы помнили правнуки.
И ведь знаете, кроме огромной любви и благодарности, тем более сильной, чем более бесформенной и нежитейской она становится, никаких-то особенных воспоминаний у нас нет.
Даже образ сливается с теми, другими.
Общими нашими рязанскими бабушками.
Помню глаза голубые и выгоревшие до какого-то точно уж нездешнего света.
На сколько хватит этого света для духовного покровительства роду нашему?
И чем дольше живу, тем чаще приходит в голову мысль:
А не мне ли завещала она стать - новой бабушкой Евдокией Ивановной?
Почему именно я так остро чувствую, что нет ничего важнее в жизни, чем т а к жить и
т а к молиться?
Помоги мне, бабушка.
Помоги нам, Господи.