-1-
За Доном, за долгою степью сквозит синева,
юлит электричка борзая в отвесных откосах,
с высоких откосов в окно залетает листва,
и желтые смерчи, вращаясь, идут по проходу...
Я долго гляжу, как в глазищах раскосых –
в пиалах овальных – хрустальная плещет беда.
И едва лишь темный зрачок проступает сквозь горькую воду.
Прижав локотки напряженно – как будто бежала –
сидела спокойно, но в ломаном лете бровей,
в том, как оглянулась – почудилось: кони по шпалам!
Погоня по шпалам! Торопятся кони за ней!
-2-
Должно быть, не так, но спросил я тогда:
– Откуда ты, лярва? Ты ликом – звезда,
до боли бела, а очами – орда…
Видал я таких! Только чья ты беда?
Все длинные ноги и все поезда
Уносят от этих коней не всегда…
– Чьи кони? – спросил я. – Сама ты откуда?
И девушка мне отвечала: – ...туда.
И сгорбилась, словно старуха: – туда.
И темной ладошкой махнула туда,
где синюю степь заливала полуда.
Должно быть, не так, но сказала: –… Юнец,
очами – отчаян, поломан – да выжил,
что нянчишь гитару? Садись-ка поближе,
сыграем про разные эти дела:
как лисья была я,
как рысь я была,
как рыскала градом,
как горло искала...
Шакала ласкала,
с шакалом спала.
Шалавой звалась
и шалавой жила.
И как унесла два излапанных липких крыла
и сердца огрызок в щемящую степь от вокзала!
Ах, мать-перемать! – кабы голос –
уж я бы сыграла!
-3-
Вот так эта девушка, эта старуха, сказала.
Быть может, не теми словами, да смысл такой.
Сказала: – Сыграй мне, пока я себе не сломала
синюшную шею на синей свободе степной!
И в гулком вагоне, качаясь и плача, плясала –
как об ногу ногу присохшую грязь оббивала.
И жёлтые листья вились в электричке, как осы,
и карие косы,
а может быть, карие космы,
а может быть, крылья плясали за хрупкой спиной...