НА КРАЮ

Весна пришла в Глининск поздно. Тепло пробилось через баррикады, построенные зимой за три месяца, только к концу марта, и потихоньку день за днем начало входить в
свои права.  Все вокруг радовалось пришедшему теплу, такому новому, такому непривычному, после трех долгих месяцев лютых морозов и серых, удручающих дней.  Май был прекрасен. Вечерами так и тянуло на улицу подышать теплым, пропитанным ароматами соцветий воздухом. Тепло быстро завладело человеческими сердцами и лишь иногда уступало  место  редким дождям…
Весна кружила голову, заставляла усиленно биться сердца.


Май 19

Было уже около шести. В беседке сидели два парня, лет пятнадцати-семнадцати. Один болтал ногами, а другой то и дело плевал на землю.
- Никит? Что будем делать? - спросил рыжий, с веснушчатым лицом.
- Не знаю. Может пойдем к Роме? Он, наверное, сейчас на репетиции.
- Его там нет, скорее всего. Он это дело забросил, стал где-то пропадать.
- Да он какой-то пришибленный, в самом деле! Надоело мне терпеть его выходки.  Думает, что он здесь самый самый да как бы не так! Он сосунок! На словах любой мастак, а вот на деле… -  Дыня сплюнул на землю.
- Ну, все-таки, может, к нему домой зайдем? – спросил Никита.
- Давай.
Оба встали и медленно поплелись в сторону подъезда. Внутри царил запах мочи и мусора. Никита вызвал лифт. В шахте что-то загремело - лифт начал спускаться. В углах коридора, валялись окурки сигарет, семечки, шприцы.  Все стены были исписаны ругательствами и названиями музыкальных  групп.
- Давай же скорей, я сcать хочу, – раздраженно сказал Дыня и ударил ногой о двери лифта.
Наконец лифт спустился. Никита  нажал на “девятый”.   
-  Осторожно, - сказал Дыня.
Повернувшись к стене, он расставил ноги. Всю кабину наполнил противный запах мочи.
- Ну, ты и лужу насcал! – кривясь, сказал Никита, стараясь не вступить в лужу, которая росла, становясь все больше и больше.
  Двери лифта со скрипом разъехались. Приятели вышли в темный коридор. Никита нащупал звонок. Долгое время никто не открывал. Наконец за дверью послышались тяжелые шаги.
- Кто там? – спросил жесткий, басистый голос, который вряд ли можно было назвать женским, но все-таки это была мама Ромы. Толстая, неуклюжая, она ужасно стыдилась своего вида, и поэтому заимела привычку не открывать дверь.   
-   Рома дома?
-   Нету, он где-то шляется, наверное, на репетиции.
-   Ладно.
Шаги за дверью удалились.
Никита и Дыня  спустились на улицу. Начинало смеркаться.  Друзья  решили пойти к Роме.
Через десять минут они добрались до старого трехэтажного дома. Ощущение было такое, словно здесь никто не живет. Стены ободраны, обшарпаны, на окнах - решетки. Снизу, из-под земли доносились звуки. Мало кто назвал бы их музыкой, но как ни странно это была музыка, жесткая, но все-таки музыка.      



Глиниск был маленьким городом. В нем проживали около ста тысяч жителей. Завод, лесопилка и другие предприятия  опустели, стали никому не нужными. Люди потихоньку спивались и умирали. Утром возле магазинов собирались в стаи алкоголики, чтобы промочить горло хоть чем ни будь. Те, кто не пил, днями пропадали на базарах, пытаясь продать свое старье,  или горбились на огородах.
Главной шишкой в городе  был Илья Гранатов. Он разъезжал по городу на «крайслере».  Каждая собака знала эту машину, знала ее хозяина. Ребятишки с восторгом собиралась подле нее, чтобы рассмотреть красавец автомобиль, потрогать черный блестящий капот, узнать объем двигателя.  Город ненавидел  Гранатова и завидовал ему,  а тот упивался этой ненавистью, словно она ему нравилась. У Гранатова был сынок Олег. Он был избалованным подонком. Деньги позволяли ему все, и это развязывало Олегу его грязные руки. Он ходил по улицам, задрав нос, не обращая ни на кого внимания, так словно Глининск был его городом, словно он здесь король. Олег часто вляпывался в истории, но деньги и власть его папочки каждый раз спасали подонка. Год назад его судили за изнасилование. Илья Гранатов сделал пару звонков, и девушка сама пришла и забрала заявление. Так это дело было замято, хотя Город знал, что Олег виновен.         
  Дети в Глининске мирно ходили в школы, начиная пить с шестого класса. Всех их объединяла ненависть к  родителям за то, что они привезли их в Глининск. Мечтой каждого подростка было уехать из этого захолустья в большой город.
В Глининск  очень долго доходили отзвуки моды. Люди жили здесь своей жизнью. Смотрели телевизор, по которому транслировалось два канала, в общем, их жизнь текла размеренно и спокойно.   


Друзья спустились в подвал. По темному коридору они добрались до просторной комнаты. Стены были окрашены синей краской, которая отпадала огромными кусками. Удушливая канализационная вонь затрудняла дыхание. Ночью, здесь царствовали крысы.   
Никите с Дыней заложило уши. Казалось, что вот-вот волна звука вдрызг разобьет стекла. В комнате  творилось что-то невообразимое.
Их было трое, они были похожи на бешеных собак сорвавшихся цепи. Любой нормальный человек сказал бы, что им самое место в психушке, что у них не все в порядке с головой или что-нибудь еще. Но взрослым не дано понять музыки, так как понимают ее подростки. Взрослые дяди и тети перестали верить, мечтать, престали видеть прекрасное. Отягощенные земными проблемами они могут видеть только плохое, другое дело дети. Подростки, входят в мир, снимают розовые очки детства и пугаются. Они снова хотят возвратиться в сказку, в детство где не было страха и боязни быть подло обманутыми, где нет лжи и высокомерия. Но им не дано вернуться и только музыка помогает им на некоторое время почувствовать себя счастливым. Музыка учит их жить, помогает найти сой путь, научиться быть счастливым.   
Один - за ударной установкой, махал палочками и тряс головой. Лица не было видно, только копна черных волос трепыхалась  в разные стороны. Другой играл на басу. Долговязый, худой, в заношенных джинсах, он скакал по комнате с безумными глазами. Самое страшное вытворял Рома. Он корчил рожи, брыкался и, ему еще каким-то немыслимым образом удавалось играть на гитаре.
Дыня и Никита просто стояли и смотрели на этот дурдом. Наконец музыка остановилась. Тишина принесла ощущение дискомфорта, такая непривычная после громового шума, она  отдавалась  звоном в ушах. Рома подошел к двум приятелям:
- Здоров Никит, привет Дыня, - сказал он, весело улыбаясь - что это вы тут делаете?
- Да пришли посмотреть, послушать. Кстати, классно играете, - ответил Никита.
- Нравится? – с улыбкой спросил Рома,
- Конечно.
- Это я написал, - с гордостью сказал гитарист, хотя гордости совсем не испытывал. 
Рома и Никита сели на старый подранный диван, который, наверное, был притащен сюда со свалки. Дыня, взяв гитару, сел на стол и начал что-то наигрывать своими толстыми пальцами с грязными длинными ногтями. 
- Ну что, рассказывай? – начал Рома.   
- Да что рассказывать? Сидели во дворе. Делать нечего. Все куда-то подевались. Вспомнили о тебе. Зашли за тобой. Твоя мамаша сказала, что ты здесь вот и пришли. 
- Понятно.
Наступила пауза. Никита посмотрел вокруг.
- У тебя тут плакатики новые.
- Ага, это Игорь принес. Надо же как-то оустраиваться.
Снова пауза.
- Чего твоя мама не открывает дверь? – спросил Никита, пререключившись на старую тему.
Рома пристально посмотрел на друга.
- Не знаю, - сказал он, - У каждого бывают свои заскоки, каждый сходит с ума по своему.
Его слова прозвучали не очень уверенно и Никита понял, что Рома не хочет отвечать. Впрочем, у него не было желания продолжать етот малоприятный для своего  друга разговор. Рома же в свою очередь не хотел выставлять свою мать, ведь это была его мать. И какой бы она не было толстой она всегда будет его мамой и только его. Рома всегда будет испытывать к ней телые чувтсва. Всегда.
- Ром, ну что? Продолжаем или закругляемся?- спросил длинный басист.
- Не знаю… Давай, наверное, заканчивать. Завтра я тебе позвоню, Ладно?
- Ладно.
- Куда пойдем? –спросил Дыня .
- Давайте в клуб, может кому-то морду набьем?- предложил Рома.
- Давай, - сказал Никита.
- Игорь, закроешь?- обратился Рома к басисту.
- Хорошо.
Все трое  вышли на улицу. Было почти темно. В окнах пили чай, смотрели телевизор. Тройка шла достаточно быстро, Рома травил анекдоты, рассказывал последние новости.
- Ребят, а вы знаете, что Галина девственность тю-тю? - спросил Рома.
- Серьезно, неужели ты ее? - улыбаясь, сказал Дыня.
- Да ты что! Мне от ее вида блевать хочется. Ее Глебушка отделал возле сарая, говорит, она упиралась, поцарапала его всего, но он ей рот трусами заткнул и так отделал. Говорят, там целая река крови была…      
- Да ну ладно. Вот если бы ты ее это бы чего то стоилло. А то ты сам так мальчиком  и останешься. Девственичек ты наш!
- Пошел ты, - взорвался Рома - я же не ты, я не трахаю все что вижу!
- Ладно, успокойся ты, - тихо сказал Дыня, будто извиняясь.


Клуб представлял собой достаточно большое здание с маленькими окнами. Он находился почти на краю города, подальше от жилых домов. Казалось, милиции не было дела до этого притона, она никогда не приезжала. Детям с легкостью продавали алкоголь и сигареты, торговали травой. Может, милиция здесь не показывалась, потому что получала от этого доход, никто не мог сказать точно. Подозревали, но молчали в тряпочку. Никто не хотел пачкаться в дерьме. Да никому это и не было нужно, ведь все были счастливы. Подростки пили и курили, а взрослые получали с этого бабки.       
Однажды какой-то парень так напился, что не мог говорить, а только хрюкал. Он просто сидел и смотрел вокруг сумасшедшими глазами. Потом поднял с пола пустую бутылку, ударил кого-то по голове и убил. Видимо, удар пришелся в висок или в темя. Но самое интересное то, что не было даже никого расследования. Просто того парня никто и никогда больше не видел.      


Дискотека была в разгаре. Плотный сигаретный дым так наполнил зал, что можно было видеть, только на пять метров вперед, остальное скрывалось в густом тумане, играющим запахом табака.
Тройка села в углу на скамью. Они не собирались танцевать, потому что «кислота» была не их музыкой, да и делать этого  они толком не умели. Рома сидел, уставившись в одну точку. Впечатление было такое, что он упорно размышляет, но оно было ошибочным. Он просто сидел, не о чем, не думая, не моргая, смотрел на светомузыку. Мысли были далеко, все было далеко, только разноцветные лучи били в глаза, играли и переливались.      


Он приходил сюда набить кому-нибудь морду, но никогда не нарывался первым. Нет, он ждал, когда тронут его, потом начинал выводить  обидчика из себя и когда тот не выдерживал, начинал бить его. Рома не знал пощады, он был действительно жесток. Жестокость была какой-то страшной - спокойной. Он молча, не ругаясь, бил противника, пока тот, не захлебываясь кашей из крови, слюней и соплей, не падал на землю. Иногда, Рома бил уже упавших. Конечно, доставалось и ему. В такие моменты, никто не знал, как он оставался в живых потому что, как только он начинал проигрывать, падал, толпа зрителей кидалась на него и забивала ногами до полусмерти.   
Его ненавидели все, ненавидели, но уважали. За его жесткость, ум, и силу. Все знали, что он ненавидит девочек, ненавидит просто так из-за принципа.
Когда у него пытались узнать причину этой ненависти он, странно  улыбаясь, говорил: ”Все их любят, должен же кто-то ненавидеть их ”.
Как ни странно, люди тянулись к Роме. Переборов свою ненависть к нему, они просто приходили и слушали его смешные истории, его песни, его монологи с самим собой. А он вел  себя с ними величественно, будто он лучше них. Люди терпели это, а может они и вправду думали что так оно и есть.

Все это начилось не так уж давно. Три года назад никто в Глининске и не знал кто такой Рома Вишнев. Он ни скем не дружил, ходил молча в школу, а отсидев уроки приходил домой, делал уроки и ложился спать. Утром все начиналось с начала. Во дворе Рома никогда ни скем не разговаривал, не знал своих соседей. Все дети во дворе считали его отшельником и чекнутым. Знали только что он хорошо учится, что достаточно сильный и все.
Его возвышение началось два года назад. Рома вдруг начал выходить во двор общаться, передрался со всей округой и не разу не проиграл - так начиналось завоевание Глининска. Целью Ромы было разубедить всех в том, что он отшельник и это у него получалось. Он начал слушать рок, начал пить, отпустил патлы. У него было достаточно много друзей, но никого он не пускал в свою душу, говоря, что Сатана отнял ее у него. Его уже знало пол города, девчонки цеплялись к нему, а он не пропускал ни одной юбки. Он становился похожим на Петю, меняя девочек каждые две недели, но никогда не спал с ними. Все это продолжалось до того времени,  пока… 
Перемены в Роме произошли после поездки Израиль.  Летом он ездил в туда, пробыл там два месяца, а когда вернулся,  друзья увидели в нем проснувшуюся к девочкам ненависть. Они расспрашивали его о поездке, но он ничего не говорил. Тогда стали появляться легенды, скорее всего, их сочиняли девчонки, которых Рома после приезда отшивал одну за другой. Этих легенд было несколько, но самых интересных и бредовых было две.
В первой говорилось, что когда Рома ночью проходил по парку, его поймали израильские парни чтобы проверить еврей он или нет. Они сняли ему штаны, а когда увидели, что у Ромы нет обрезания решили сделать его настоящим гражданином этой благородной страны. Потом, шел рассказ о том, как четыре здоровенных парня , затащили его в подвал и столовым ножом сделали операцию. Рома терпел и чуть не умер от болевого шока, но потеря сознания помогла ему выжить.  «Врачи» замотали его член тряпкой, избили и выкинули на улицу, там Рома чуть не истек кровью, пролежав без сознания около пяти часов. Потом, его подобрали добрые прохожие и отвезли в больницу. Настоящие медики пытались сделать все что могли, но обрезание было проведено непрофессионально и  еще, на половой орган Ромы выпало несколько ударов ногами, так что его достоинство пришлось ампутировать. Когда он приехал в Глининск, то никому не смог сказать о своей потере, и правильно сделал, а теперь отшивает всех девчонок, которым нравится.
Правдивость этой истории подтверждалась  тем, что в некоторых израильских школах старшеклассники ловят новичков в туалетах и снимают им штаны, чтобы проверить наличие обрезания.    

Вторая же история гласила о том, что Рома так нагулялся в Израиле, что его изнасиловала толпа девочек. Они издевались над ним прямо на улице, поздно ночью, когда весь город вернулся домой, после вечерней прогулки. Он кричал, отбивался, но никто не помог ему. Потом он две недели не мог ходить или ему было очень тяжело это делать. Теперь Рома боится всех существ, у которых между ног ничего не болтается. Эту историю, скорее всего, придумала девочка, (Рома был уверен, что девочка) которая настолько возненавидела Рому или же так любила его, что придумала ему такой прекрасный для многих парней конец.
Обе эти истории были достаточно жестоки, и главный их герой, конечно же, слышал их. В шутку или для того чтобы избавиться от лишних вопросов он соглашался с этими выдумками, но настоящей истории не знал никто кроме него самого.
 

Они сидели и пили пиво, и ржали с приходивших девчонок. По лицу Ромы было видно что он обеспокоен. И в самом деле, сегодня никто не подходил не просил огоньку, не приказывал свалить с лавочки. Несколько раз к нему подходили здороваться сатанюги, гопники, дауны, ботаники - все кто  проходил мимо здоровались с ним, а он еле заметно кивал в ответ головой. Вряд ли он знал их всех, но зато они все знали его.   
Прошло около часа народу прибавилось, но надежды Ромы таяли. Он с горя начал уже третью бутылку.
Еще полчаса - и ничего.
“Ну ладно, пошли отсюда”- расстроено сказал он, встал и нервно зашагал к выходу. Выходя, он задел какого-то пьяного болвана, который был с двумя  девицами.
-  Эй ты, придурок, поосторожней костями двигай, - крикнул вслед Роме парень.
Рома обернулся, на его лице мелькнула жестокая улыбка.
-  А то что? - насмехаясь спросил он.
- Ничего, только на твою поганую рожу никому не захочеться посмотреть, я тебе могу так навешать.
-Ты, дохляк, навешаешь! Да тебя две эти суки несут, потому что ты слабак, пошел на …!
- Что?!
- Ничего. Ты член из ушей выйми!
Было видно что парень уже жалеет о своих первых словах. Он нарвался на психа и теперь нужно что-то делать. Рома держался спокйно. Было такое впечатление, что он полностью расслаблен. Даже моргал он медленно, почти грациозно. Но на самом деле все нервы его были напряженны. Он готов был принять бой в любую секунду.
 - Слышь, ты же знаешь сколько у меня друзей, - выдавил он, выпячивая грудь вперед.
- И все они у тебя сосут? – снова жестокая ухмлка.
Парень не выдержал подошел, и толкнул Рому в грудь. Рома только этого и ждал, он резко ударил парня в лицо. Тот не устоял на ногах. Одня девчонка кинулась поднимать его, а другая начала орать:
- Слышь ты, козел, да ты знаешь кого ты только что ударил!? Да Олежка тебе яйца отрежет!
- Заткнись…,- спокойно сказал Рома и наотмашь ударил девчонку. Она упала. -Заткнитесь вы все понятно, мне все равно,  кого я сейчас ударил, понимаете!
Драка была закончена. Валера  больше не собирался продожать, он стоял и вытерал рубашкой кровь.  Рома спокойно развернулся и пошагал прочь. За ним поспешили Никита и Дыня.
“Здорово ты его! - восторжено сказал  Дыня. - С одного удара завалил”.    
“Ты еще получишь, дрянь!- прокричал вслед тройке Валера. - Мы еще увидимся, я тебе обещаю! ”
Рома обернулся и показал Пете средний палец. Он не был уверен в том, что Валера увидел его, но если чесно, ему было все равно.
Никита и Дыня живо обсуждали разборку, хвалили Рому, а он получив в драке дозу адреналина тоже живо беседовал с друзьями. Так они дошли до своего двора. Никита предложил еще посидеть, он Рома не захотел и, бросив товарищей, пошел домой.            


Он открыл двери, включил в прихожей свет. Родители спали. Он, не разуваясь,  громко шарпая по полу ногами, прошел к себе в комнату.
Темно-синие, почти черные стены были заклеены плакатами. В комнате был ужаснейший беспорядок. Возле кровати валялись носки, и скомканные джинсы, Слой пыли на предметах измерялся, наверное, в сантиметрах. На тумбочке, возле кровати стоял  музыкальный центр. На стене  висела электрогитара –  главный предмет обители.  На потолке, над кроватью была нарисована пентаграмма в виде пятиконечной звезды. Козел своими страшными глазами уставился прямо на кровать. Зловонный запах пота царил в этой комнате почти все время. Атмосфера была угнетающей, тем более что окно было завешено темно-синими жалюзями, а тусклый свет люстры делал комнату еще  более зловещей.
Рома завалился на кровать, прямо в джинсах и ботинках. Так он пролежал минут пятнадцать. В комнате было ужасно жарко, и поэтому он решил пойти на кухню и попить воды. Проходя мимо комнаты сестры, он услышал какие-то звуки. Рома открыл дверь и увидел Катю, которая сидела на кровати, расставив ноги. Ее красивые рыжие волосы ниспадали на плечи. Рома заметил, что на ней нет трусиков. Катя сидела, закрыв от наслаждения глаза, и мастурбировала. Он скривился, ему было противно видеть свою сестру такой…

Не смотря ни на что, он любил ее, любил эту маленькую жизнерадостную девочку, которая превратилась в  чудовище,  пытающиеся доставить себе удовольствие. Катя, наверное, тоже любила старшего брата, но никогда не показывала этого. Все старшие подружки жалели ее, говоря, что ее брат изверг, сатанист поганый. А она только молча кивала в ответ.
Катя ездила в Израиль вместе с Ромой. Ее тоже расспрашивали о тех переменах, которые произошли в брате, но она не знала, не заметила ничего. Она  видела, как ее брат увлекся  гитарой, начал что-то играть, сочинять. Она знала, что Рома первый раз попробовал «травку» именно там, в Израиле. Больше не знала ничего такого, что могло бы так повлиять на ее Рому, вызвать в нем такие перемены.             

«Неужели ей приятно это делать?»-  промелькнуло у Ромы в голове. Он тихо, на цыпочках зашел в комнату, но деревянная,  старая дверь скрипнула. Катю передернуло. Стыдливо закрыв руками, гениталии, она повернулась.
-  Помочь? -  тихо спросил Рома. Бледные губы растянулись в горькой улыбке.
- Не надо, я сама. – Ответила сестра, натягивая трусики. – А ты хотя бы для приличия отвернулся, - она говорила  тихо, наверное, боясь, что проснуться родители.   
- Отвернулся? Да ты извращенка хренова, чтоб это в последний раз было, слышишь?
- Не слышу, что хочу то и делаю.
В Катиных глазах горели огоньки стыда, настоящего женского стыда. Роме стало жаль ее, он мягко спросил.
- Неужели тебе приятно?
- Приятно.
- А ты попробуй, тебе тоже понравится, - самоуверенно отрезала сестра.
- Пошла ты. Еще раз увижу, плохо будет, понятно!      

Рома  вышел. Сейчас он ненавидел свою сестру, хотелось задушить ее.
Он пошел на кухню и выпил стакан воды, потом вернулся в свою комнату, взял  дневник, но туда ничего не хотелось записывать, не смотря на то, что прошедший день вышел довольно  насыщенным. «Ладно, завтра заполню»,- сказал он себе  и сел за стол, ощущая, большое желание творить, писать и переживать. Он взял листок бумаги и ручку. Мысли превращенные в стихотворные строчки, лились из него, одна, за одной, почти не останавливаясь. Сегодня стихи выходили гневные, злые, но ничего не поделаешь, такая жизнь: сегодня – плохо, завтра - еще хуже.



…Как надоело врать
Устал уже от лжи
Я не могу уже играть
Стоя над пропастью во ржи…





…О ложь, ты жизни королева
Всей этой дряни и дерьма
И не хватает уже нервов
Допить это дерьмо до дна…   


Рома писал около получаса. Из-под его руки вышло порядка десяти четверостиший. Наконец, он решил, что на сегодня хватит, и спрятал листок подальше, там, где его никто не найдет.
Если бы его стихи нашли, для Ромы это означало бы конец. Разве может заядлый сатанист, которого все считают настоящим мужиком, которого все уважают и боятся, писать стихи. Нет, Рома должен следить за тем, чтобы ни у кого даже мысли об этом не возникало. Он слишком долго забирался на вершину, чтобы упасть оттуда. Он ломал себя, свой характер три года и никто не должен узнать о его слабости.
Рома заснул. Но только мысль о том, что его сестра – извращенка не давала ему покоя.  Храп разрывал тишину, царящую в комнате…



Май 20
- Рома вставай, - быстро сказала Вера, засунув в голову в щель, которую образовала незакрытая дверь.
- Мам, отстань, дай мне еще… пятнадцать минут, - ответил Рома, не открывая глаз.
- Ну, как хочешь. Мне же в школу не идти, тем более завтрак уже на столе.
- Сейчас, сейчас…
Он пролежал еще десять минут, потом пошел почистил зубы и принялся завтракать. Когда он ел, на кухню зашла Катя. Рома посмотрел ей прямо в глаза, но она стыдливо отвела их. Ему стало жалко ее. Завтракая, Рома несколько раз пытался завести беседу, но она отвечала короткими фразами, в общем, его попытки оказались неудачными.
Одевшись, Рома пошел в школу. Сегодня понедельник 20 мая, значит сегодня у него семь уроков. Заниматься не хотелось, а особенно сдавать эти  экзамены. Весна вскружила голову не только ученикам, но и их преподавателям. Они все чаще и чаще тайком отпускали детей с уроков. Но сегодня  Рому вряд ли, кто-нибудь отпустит. Его ждала пытка парой математики и физики, а Николай Петрович и Тимофей Никифорович ни за что не отпустят его. Эти извергам в радость помучить  детей тупыми задачами в душных кабинетах, когда за окном стоит прекрасная погода.   
Рома решил прогулять два последних урока.
Школа  была похожа на интернат, куда собрали  всех  идиотов  города, и находилась за полчаса от дома. В общем - обычная школа, в которой дети валяют дурака, а учителя делают вид, что не занимаются тем же.    
Просидев в школе до часу, он пошел  подвал, чтобы попробовать, что ни будь написать.
Перед этим он попросил Мишку сказать Никифоровичу, что у Вишнева понос, и он не смог терпеть. Эта отговорка была безупречной, потому что в этой школе почти всегда не работал туалет, а если и работал, то какой дурак будет стоять нагнувшись над маленькой черной дырочкой, вместо того чтобы нормально справить нужду дома и вдобавок  прогулять уроки.
Рома шел быстро. Господствовала жара. От яркого солнечного света рябило в глазах. Машин на улицах было мало, людей – тоже почти не видно. Казалось, что все здесь умерли, но на самом деле все рабочие уже гнули спины, где ни будь в областном центре, а безработные - еще спали, иногда лениво ворочаясь с боку на бок.      
Рома весь вспотел, понюхал подмышку, его черный балахон  пропах потом. Затем, он пошарил в заднем кармане джинсов, и достал пятерку,  подошел к первому встречному латку и купил бутылку «Черниговоского».  Глоток за глотком пиво возвратило ему бодрость.
Через  двадцать минут он был на месте. Лоб весь вспотел и, Рома вытер его балахоном. Он нашел в рюкзаке ключ и открыл дверь. Пройдя  в комнату, он взял гитару, и завалился на диван.
Рома играл те песни, которые писал тайком от всех. Это не был metal. Нет, эта музыка была гораздо мелодичнее и красивее, но тексты снова были отталкивающими, самокритичными.

…Да, пусть я не добрый некрасивый садист,
Да пусть, сумасшедший, дрянной эгоист,
Но помня меня, ты как нервный комок,
А я все ленивый дождливый поток…

Ну и пускай, ведь это были его песни, они лились из его собственной души. Он никому и никогда не споет их, потому что это песни того отшельника, которого все за глаза называли чокнутым придурком.
Рома закончил. Попробовал наиграть новую мелодию, она не приходила, но он и не надеялся на это, потому что настоящие мелодии посылает подсознание. Роме нравилось слово подсознание, слово сердце он употреблять боялся.
Так он сидел около часа, бессознательно брынькая на гитаре или играя песни известных групп.
В двери постучали.
Рома всегда закрывал двери, потому что знал цену инструментам, которые находились здесь, знал цену своей мечте…




Его группе не было еще и года. Но идею ее создания Ром вынашивал очень долго. Немалое время его мучили сомнения, что  ничего не получится, не хватит денег  на нормальные инструменты, что никто не захочет работать с ним. Но все страхи были преодолены. Рома выпросил у отца деньги на электрогитару. Играл он не так уж и хорошо, но Рома нашел одного мужика, который  за рюмку в день обещал научить его. Так все началось. Гриша (так звали этого мужика)  оказался таким себе рокером из глубинки. В то же время и Рома был не промах, он купил на складе оптом десять ящиков водки (деньги он украл из семейной копилки) и приносил Грише по стакану в день, да и учеником он был не плохим, так что за семь месяцев мог играть.
Параллельно с обучением велись поиски остальных участников группы. Это было не легко, поскольку Глининске не было музыкальной школы (в 1995 ее закрыли, а здание отдали под офисы для предпринимателей) и поэтому было трудно найти хоть паршивеньких музыкантов. Однако Роме повезло. Он облазил все пятнадцать городских школ и в одной из них  познакомился с басистом Игорем, игравшим достаточно хорошо. Он сам был сатанистом, так что идея играть black metal ему понравилась.  У Игоря были друзья музыканты и поэтому, в группе скоро появился клавишник Сеня. Рома сначала не хотел, чтобы в его группе были клавишные, но он все-таки поддался уговорам Игоря, который объяснял новому другу, что это придаст группе мелодичности.
Но вот была проблема с барабанщиком. Его никак не могли найти. Наконец от безысходности Рома с Игорем решили заглянуть в школу для умственно отсталых детей. И что вы думаете? Барабанщик нашелся, Кирилл был  придурковатым  дауном, но с музыкальным талантом. Он был психом-одиночкой и наводил страх на всех кто знал его. Но Рома все-таки решился и  Кирилл был в восторге от предложения, в большей степени оттого, что он кому-то понадобился и с радостью согласился играть.            
 Помещения для репетиций долго искать не пришлось. Оно выбиралось по принципу: по ближе к дому и свое. Поэтому, был быстро найден заброшенный дом, от которого расстояние до дома было равным для всех.
Судьба помогла Роме с инструментами. У Игоря и у Кирилла были свои инструменты, так что оставалось купить только синтезатор. Решили собирать вместе. Но у Кирилла родители были алкоголиками, так что его вложение перешло на Рому, который начал выпрашивать деньги у отца. Семеныч (так его называл Рома) не соглашался, потому что видел своего сына по уши в науке, а не каким-то музыкантишкой. Но Роме все-таки удалось выбить из него деньги. Синтезатор был куплен, и первая репетиция состоялась в октябре 1999 года.
Над названием и не думали, решили оставить  до лучших времен.
Сначала играли песни известных групп, но  это ужасно надоедало. Роме хотелось делать что-то свое. И потому они начали писать свои композиции. Песни появлялись одна, за одной,  все он были тяжелыми, насквозь пропитанные сатанинским духом. Иногда на репетиции  приходили слушатели, но этим и ограничивалось.
 В январе Сеня ушел. Не потому, что ему что-то не понравилось. Просто, он уехал из Глининска. Ребята отдали ему синтезатор…    
 Рома решил, что обязательно даст концерт. И поэтому вместе с Кириллом написал несколько легких песен. Игорь был против этого, но согласился играть рок, только тогда,  когда Рома пообещал ему что это будет в первый и в последний раз. На репетицию был приглашен завуч школы, менеджер клуба и несколько важных учеников. Когда завуч послушал песни, по его лицу было видно, что он не решается сказать что-либо. В общем, он возложил всю ответственность на менеджера  и учеников, что пришли с ним. Менеджер был «за», но сказал, что всю прибыль от билетов, если она будет, клуб оставляет себе.   Однако, среди пришедших ребят не было друзей Ромы,  как раз, наоборот. Некоторым из них  он набил морду в клубе, и поэтому, сейчас судьба Ромы зависела от того насколько его боятся.
Оказалось, что его боятся по настоящему, потому что группу пригласили играть в клуб в честь 25 мая. Это было настоящей победой для группы.


Рома подошел к двери спросил и открыл.
- Привет, Романыч,- поздоровался Игорь, входя в дверь. - Что это ты сегодня рано?
- Уроки прогуливаю, послал всех этих препадов.
- Правильно. Курить будешь?
- Давай.
Игорь достал из кармана пачку «ЛМ» и угостил Рому. Потом они около трех минут сидели молча, смакуя табаком. Докурив, Рома спросил:
- Ну, что? Давай  поиграем?
- Давай, но только не долго. У меня встреча, сам понимаешь, - Игорь многозначно улыбнулся. Рома улыбнулся в ответ.
Они около часа сидели и репетировали те песни, которые должны были играть на концерте.
Появился Кирилл. Лохматый, грязный он вызывал вид отвращения.  Улыбнувшись  желтой прокуренной улыбкой, он сказал, сильно заикаясь: (он заикался только тогда, когда у него было хорошее настроение) 
- При - при- вет.
- Привет Кирилл, - ответил  Рома.
- Я то-тоже буду с вами играть, ла-ладно?
- Ладно, ладно, - раздраженно ответил Рома.
- Хорошо.
Теперь их было трое. Так они репетировали еще около двадцати минут.
- Ну ладно, я пошел, - сказал Игорь натягивая джинсовую жилетку.
- Хорошо, мы тоже скоро закончим.
Рома не выдержал с Кириллом и десяти минут. Тот забрасывал его вопросами, на которые Вишневу надоело отвечать. Так было всегда, поэтому перерывы между композициями длились около двух-трех минут. Плодотворно работали и расходились.
- Ладно, заканчиваем, -  Рома сам удивился, что рад был сказать это. Он отложил гитару в сторону.
- Ну, Рома, да-давай еще поигра-граем, пожалуйста, - Кирилл жалобно, молящими глазами посмотрел на Рому.
- Да, нет уж, извини. Пошли скорей.
Ром взял Кирилла за руку и они  вышли. Сейчас, ведя за руку полоумного, который на год старше его, Рома чувствовал себя настоящим идиотом. Добрый сатанист - как весело.
   
Наконец, доведя его до разбитой автобусной остановки, от которой до школы было рукой подать, он с облегчением отпустил руку Кирилла и, попрощавшись с ним, пошел во двор.


Было около пяти. Солнце опускалось все ниже и ниже. На небе было много облаков, солнечный свет то разрастался огромными тенями на дорогах и во всю слепил глаза, то меркнул, притаившись, для того чтобы выпрыгнуть и снова затопить город теплыми лучами. Тополиный снег падал с деревьев, его подхватывал легкий ветерок, и он летел, постепенно спускаясь на землю.  Люди возвращались с работы…
Никита шел домой из  художественной школы. Этот день прошел как обычно: завтрак, поход в школу, куча уроков, нудные одноклассники, уродливые одноклассницы, куча пятерок, и куча лжи.      
Его глаза  слезились, во рту пересохло, нос был забит. Он быстро шел, вытираясь  носовым платком. Сейчас на улице ему делать нечего, нужно сидеть дома - эту чертову аллергию он терпеть уже не в силах. Никита планировал зайти домой перехватить, а когда аллергия поутихнет, выйти на улицу. Вернувшись, он быстро сделает уроки и сядет  смотреть телик.
Никита очень хотел поговорить с Ромой. Нет, не послушать его проповеди о сатанизме или  злые шутки про Христа,  нет,  Никита  чувствовал, что Рома не такой, каким себя показывает, но никак не мог достучаться до него. Его тянуло к этому жестокому человеку,  чем объяснить эту приязнь он не знал.         
Подходя к дому, он увидел Рому. Он сидел в беседке, и выцарапывал ключом пентаграмму  на деревянном столе. На старой двпешной плоскости не осталось живого места, вся она был истерзана лезвиями ножей и ключами, а больше - нездоровым умом подростков, которые оставляли здесь память о себе.
- Привет, Ром.
Рома молча кивнул. Никита протянул Роме руку, тот  пожал ее. Никита  сел рядом.
- Ну, какие планы на вечер?
- Не знаю... А ну скажи? Сегодня ведь полнолуние?
- Нет, оно 22, в среду, - ответил Никита, немного подумав. 
- Понятно… ну, тогда, может, я с ребятами поймаю кошку, и мы принесем ее в жертву.
-  Я с вами.
- Нет, нельзя.
- Да, ладно тебе, нельзя, нельзя, - перекривлял Никита Рому.
Рома повернулся, в его глазах появились огоньки гнева. Никита заметил это и решил не рисковать:
- Ну, нельзя так нельзя, - с сожалением выдавил Никита. – Ладно, я пошел, а то меня аллергия уже замучила. Все, я попер.
- Давай, давай.
Никита поднялся и направился в сторону подъезда, а Рома остался сидеть на лавочке продолжая свое рукоделие.
 Никита поднимался по лестнице, насвистывая себе под нос. Лифт как всегда не работал. В подъезде царил мрак, и только редкие солнечные лучи, которые проходили сквозь грязные окна,  прорезали его. Никита  поднимался медленно, двигаясь почти на ощупь. Когда он проходил пятый этаж, дверь одной из квартир распахнулась и оттуда вышла девушка. Он не знал ее имени.
Сейчас редко кто хорошо знает  своих соседей. Люди становятся  подозрительными и почти не общаются друг с другом, замкнувшись в своем маленьком мирке.   
Девушка не заметила Никиту, а он словно нарочно стоял молча и смотрел на нее. Она достала ключи и пыталась закрыть дверь, но никак не могла попасть в замочную скважину. Тут Никита спокойно сказал:
- Давай помогу.
Девушка вздрогнула и выронила ключи, громко звякнувшие при падении. Она обернулась к Никите. В ее глазах застыл ужас.
- Да, ладно тебе не бойся, - успокаивающим тоном сказал Никита.
- Почему ты здесь стоишь, сзади меня?
- Да я к себе домой иду, а тут ты выходишь.
Было видно, что она успокаивается. 
- Понятно, а на каком ты живешь? –спросила она, присев чтобы поднять ключи.
- На восьмом. Да, скажи свое имя, а то я тебя видел пару раз. Ты здесь давно живешь?
- Меня Наташей Васильевой зовут, а живу я здесь…- Она на секунду задумалась, немного запрокинув голову назад. - … Ну, еще и года не прошло.
- Понятно, а ты куда?
- Я иду к подружке, мне надо ей кое-что занести.
Никита понимающе кивнул:
- Ладно, не буду тебя задерживать, тем более,  здесь так воняет.
-  Спасибо, пока.
- Пока.
Так они разошлись он - вверх, она же - вниз. 
«Красивая, - подумал Никита,- Она мне понравилась. И я ей вроде…»

Просидев так еще около часа, Рома пошел туда, где ему были рады все время, в «Браство Сатаны», где собирались такие же, как он.


Братство было основано в 1994 году. Его основателем был Леня Сибиряков или, как его называли Садом. Тогда ему было двадцать.  Он был  выгнан из мединститута. Говорили, из-за того, что он проводил  какие-то ритуалы над  трупами, которых привозили для студентов.
Садом, как и Рома, был легендой Глиниской молодежи. Он начал служить силам зла с пятнадцати лет. Вскоре, стал неуравновешенным, мрачным придурком. От него вечно воняло тухлятиной или чем ни будь еще. Его изгоняли  все школы города, одна за  другой, но этот парень правдой не правдой таки смог поступить в мединститут и успешно отучился там два курса.
В 1994 Садом приехал в Глиниск. Взрослые встречали его как последнего подонка, а дети – как героя. После  нескольких  месяцев поисков, он смог найти себе работу по душе. Его взяли в морг. Этого  вандала взяли на работу не потому, что в Глиниске окончательно разгулялся беспредел, дело было не в этом. Просто рабочий, который раньше занимал это место (звали его Иван Сидоренко), отравился водкой, а когда стали искать нового, то никто не соглашался работать с трупами, кроме, конечно, Садома. Так Леня  и жил чередуя   морг  с  «Братством». В Глиниске у него была  квартира, но он так поссорился с матерью из-за института, что она выгнала его из дома. В порыве гнева он сказал ей, чтоб она побеспокоилась о том, чтобы ее труп не попал к нему в руки. Что Садом собирался с ним делать, он не сказал.
Жизнь продолжалась. Леня потихоньку обставлял свое «Братство», и вербовал себе приспешников.  Вскоре, появился Рома. Это был умный малый, он брал у Содома книги и журналы о культе сатанизма, читал их десятками, смотрел  видеокассеты. Казалось,  в душу этого парня и в правду вселилось что-то  злое. Слава Сатане («Богу» было бы смешно) у Садома всей этой атрибутики  было много, хоть лопатой греби. Садому казалось, нет, он был уверен в том, что нашел настоящего своего одно думца. Он проникся доверием к Роме, зарывал глаза на слухи, которые ходили о нем,  и Рома  быстро поднялся со ступени  новичков на ступень помощников. Он стал основным советчиком жреца и здорово помогал расширению «Братства».
Рома усовершенствовал систему проведения собраний, по его инициативе они нередко стали проводиться вне храма. Также он установил систему взносов, и наказаний для «провинившихся». С появлением в «Братстве» Ромы прихожан прибавилось, а жизнь в «Братстве» уже не ограничивалась только попойками и оргиями...   
В «Братстве»  Садом был жрецом. (Ходили слухи, что для этого он совершил ритуальное убийство.) У него было три помощника, главным из которых был Рома. Андрей Тимохин и Артем Тюльпанов были у него в подчинении. Рома видел в их глазах ненависть и страшную зависть, ведь они стали помощниками намного раньше его, а Садом приставил их к нему. Рома знал, что Андрей и Артем наблюдают за ним, ждут его малейшей оплошности. Прошло уже три года, а  их  ожидания так ни к чему не привели, но Андрей не отчаивался, он чувствовал в Роме что-то такое, чего не мог объяснить, но знал, что скоро это вылезет наружу.
Но несколько раз Андрей все-таки обливал Рому грязью. Он заметил, что Рома ни разу не принимал участия в оргиях и донес об этом жрецу. Садом молча выслушал, а после сказал, чтобы тот убирался. Андрею оставалось чего-то большего, что могло окончательно испоганить репутацию Ромы.            
Помещение, где «Братство» собиралось на черные мессы представляло собой полуподвал весь обрисованный пентаграммами, и  исписанный изречениями великих учителей сатанизма – ЛаВея и Кроули. Самой ценной вещью, реликвией этого храма была сатанинская библия, автором которой был Антон ЛаВей. Прихожан было достаточно много. Иногда до пятидесяти человек. Все были подростками от 13 до 18 лет. В храме  совершались посвящения новичков, обряды и ритуалы, но до  жертвоприношений пока не доходило.
У Садома  давно возникло желание установить связи с Сатанинскими организациями  в других городах. Он уже несколько раз звонил в Харьков, где находилась «Черная Месса», ему обещали помочь материально и, может быть, они пришлют сюда своего человека посмотреть, что у них здесь и как. В общем, дело Содома процветало и набирало силы.   

Храм находился недалеко от дома, в котором группа собиралась на репетиции, и Рома бодро шагал, направляясь туда.   
Он спустился в подвал. Возле стен находились стулья, которые были куплены за гроши и отремонтированы. Во время собраний они выставлялись посреди помещения перед алтарем, находящимся напротив входа. Он представлял собой  возвышение чем-то похожее на кафедру, на которой находилась трибуна черного цвета - место жреца. На трибуне лежала «Сатанинская библия». На стене за алтарем была нарисована пятиконечная звезда.  Сатанинский козел взирал на алтарь,  будто читал книгу.
Играла музыка. Рома узнал Marilyn Manson. Мужской голос вопил о последнем дне на земле. В храме было пять человек: Содом, Андрей, Артем, Лиза и Вертюха. Они сидели возле стола, заставленного пустыми бутылками из-под пива и водки. В пепельнице было полно окурков. Пахло отвратительно.
- Привет всем! Да здравствует имя Диавола! – поприветствовал «братьев» Рома.
Высокий парень в балахоне, с длинными светлыми волосами обернулся:
- Здорова, Ром.
Рома нагнулся и пожал Содому руку. Потом, подал руку Андрею, тот не пожал ее, а только посмотрел с усмешкой. Артем последовал примеру дуга. Рома пожал руки всем остальным. Содом сделал вид, что не видел ничего этого.
- Давай садись. Нам тут Вертюха такой тормоз принес. Зашибись.
Рома сел между Садомом и Лизой. Он затянулся и передал косяк Лизе. Они сидели молча, а сигарета продолжала путь по рукам.
За это время к Роме пришло спокойствие и умиротворение. В голову не лезли поганые мысли, только гробовое молчание и стук сердца.
- Ну что, Ром? В среду проводим обряд посвящения? – спросил Садом повернув голову.
- А желающие есть?
Слова слетали с губ и, не задерживаясь, уходили в неизвестность. Сейчас Роме было хорошо, и он не хотел нагружать себя проблемами. Что будет завтра, то завтра и случиться. Зачем думать об этом сейчас.
- Толпа целая.
- Тогда давай.   
- Хорошо. Ты тогда в среду пораньше приходи. Подготовиться нужно.
- Заметано.
В забытьи он провел около получаса. Не слушая разговоров «братьев». Лиза ушла, сказав, что ей нужно домой поглядывать за маленьким братиком. Рома тоже решил не задерживаться и пойти домой еще разок пройтись по песням, которые будут  на концерте. Он возвращался  с мыслью о том,  что надо было делать уроки и готовиться к экзаменам. Это раздражало, вызывало в душе протестующие порывы, которые было не остановить.

Когда Рома пришел домой, Семеныча еще не было. «Снова где нибудь квасит, алкаш проклятый», -  подумал Рома. Вера Вишнева сидела в кресле, приковав все свое внимание к телевизору.  Поздоровавшись с ней,  он прошел в комнату.
- Чего это ты не разуваешься? Ты здесь убирал? А?- прокричала Роме из гостиной Вера.
Рома ничего не ответил и скинул ботинки.
Вечер проходил паскудно, в глухом молчании и равнодушии. Катя все еще не показывалась из комнаты, боясь попасть брату на глаза, который делал тригонометрию.
Когда все самые важные уроки были сделаны, Рома  поужинал. Потом закрылся в комнате и играл на гитаре.
 
Песни были слезами его души. Чистыми, прозрачными, кричащими. Рома знал, что, вступив в «Братство» отдал душу Сатане, но не чувствовал этого. Его душа была чистой никем не занятой. Душа была  тайной, которую знал только он.

Без двадцати десять он пошел смотреть телевизор, а в одиннадцать уже во всю храпел в кровати.


Май 21
 
Урок английского подходил к концу. В классе было тихо. Все ученики склонились над тетрадками и корпели над контрольной работой. Рома уже давно все написал и теперь сидел и наблюдал за одноклассниками, иногда чуть не лопаясь со смеху. Было смешно наблюдать за этими недоумками, которые старались списать любыми способами.

В школе для умственно-отсталых был обед. Кирилл подошел к столу с едой. Давали манную кашу. Он взял ложку и уже было опустил ее в тарелку, как увидел в каше таракана. Кирилл закричал. Он испугался не из-за того, что боялся этого насекомого. Попросту  таракан был мертв, он сварился в горячей каше. Кирилл стоял в столовой, с жалостью глядя на тарелку, в которой плавал трупик. Он заплакал. Классный руководитель (а это был довольно таки здоровый мужик, который  по совместительству исполнял роль надсмотрщика) попытался забрать тарелку, но Кирилл оттеснил его, с криком «Не трогайте его, ему плохо!». Потом он сунул два пальца в горячую кашу, и аккуратно вытащил  таракана. Взяв  букашку в руки,  он прижал его к своей груди, словно грудного ребенка и ушел.
Он весь день проходил с насекомым, никого не подпуская к себе. Кирилл был похож на мать, дитя которой обидели и теперь она готова убить любого кто может причинить ее ребенку вред.

Было жарко. Настоящий ад. Асфальт плавился на солнце. Еще два часа такого пекла и он стал бы мягким.
Рома возвращался домой в компании Дыни и Никиты. Разговор у них, откровенно говоря, не вязался. Может, из-за жары... Тут Дыня начал свою излюбленную тему:
- Ром, а ты когда собрался девственность терять? – спросил Дыня, улыбаясь.
- Отстань. Тебе то что.
- Да ничего просто интересно. Ну когда? Летом?
- Не знаю, - неуверенно ответил Рома.
Никита шел и слушал их разговор. Он чувствовал, что Рома не собирается терять девственность в ближайшее время. Нет, он не знал Рому настолько хорошо, чтобы сказать уверенно, но все-таки он чувствовал и поэтому не воспринимал этот разговор всерьез.
- Что ты не знаешь?
- Ну не знаю и все. Хватит.
- Ладно. Слушай, давай я тебе с Лялькой вечерок устрою. Она тебе поможет. У нее опыта о-го-го  сколько.
- А ты что же с Лялькой первый раз…?
- Конечно!
- Да ну тебя. Сует мне тут потаскух всяких.
Рома переглянулся с Никитой и улыбнулся.
Когда они  подошли к перекрестку, Рома сказал:
- Все ребят, пока. У нас репетиция. Мне нужно зайти за Кириллом.
- Лады, - сказал Никита, шаркая ногами по горячему асфальту. – Если что, мы во дворе.

Когда Рома вошел и спросил, где находится одиннадцатый класс. Молодая девушка с не расчесанными волосами и очками, которые уродовали ее и без того не очень привлекательное лицо, спросила, кто ему нужен. Рома назвал имя. Девушка сказала: «На втором этаже, одиннадцатая комната».
Рома поднимался по ступенькам. Стены школы были покрашены в зеленый цвет вероятно потому, что зеленый цвет успокаивает. Хотя нет смысла искать хоть какой-то подтекст в поступках наших людей. Может, другую краску не смогли украсть. Теперь Рома шел по коридору, уложенному линолеумом. Все это здание походило на больницу, только в больницах нет решеток на окнах. Двери находились по обе стороны. Справа – четные номера, слева – нечетные.
 «Как они здесь могут торчать. Если ты не псих, то, побыв здесь, через неделю им станешь»,- думалось Роме, когда он шел по коридору. 
«Седьмая, девятая…ага вот, одиннадцатая».
Он постучал и повернул ручку. Дверь не поддалась. Через пару секунд она  открылась и на пороге появилась тетенька в белом халате. Она тоже была в очках, но в отличие от девушки внизу очки ей шли. Женщина внимательно посмотрела на Рому.
- Что тебе нужно, парень? – спросила она и мягко улыбнулась.
От этой улыбки у Ромы по спине пошли мурашки. Он представил себе, как эта тетенька с такой же улыбкой вкалывает психам успокаивающее. Роме стало немного не по себе.
- Мне нужен Кирилл Зернов.
Женщина подняла брови:
- Да, а зачем он вам?
- У нас репетиция, мне нужно забрать его.
- Очень жаль, но он не в состоянии делать что-либо. У него нервный срыв и поэтому я не разрешаю вам забрать его. Да и сам он не пойдет.
Рома остолбенел. Да что же это такое? У них через четыре дня концерт, а у  барабанщика крыша поехала. Он спросил:
- А когда он поправится?
- Не знаю, может послезавтра, а может и через неделю не поправиться. Если хотите, можете на него сами посмотреть.
Рома вошел в просторную комнату с зелеными стенами и большими окнами, на которых висели решетки. В комнате стояло десять столов размерами немного больше парты. Он увидел пятерых. Двое из них играли в шахматы. Один сидел за столом спиной к Роме и что-то рисовал. Другой сидел на корточках возле окна и рассматривал цветок. Кирилл сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Он прижал руки к груди, и что-то осторожно держал  в них. Рома двинулся к нему. Женщина в очках схватила его за руку, но он посмотрел ей в глаза и она, словно что-то уразумев, отпустила его. Рома подошел к Кириллу:
- Привет Кирилл. Как дела?
Кирилл поднял на Рому свои черные глаза. На его щеках, которые уже тронул пушок, остались тоненькие дорожки, по которым стекали слезы.
- Привет Ром. Ты за мной пришел?
- Да, но…
Вдруг Кирилл закричал:
- Я не могу. Понимаешь, не могу. Они взяли и убили его.
Кирилл раскрыл руки и Рома увидел мертвого таракана. Ему стало одновременно смешно и стыдно. Смешно было видеть этого  огромного дебила с тараканом в руках, видеть как он плачет над ним, а стыдно было потому, что было смешно. Наконец Рома сказал:
- Ты иди похорони таракана.
Кирилл горько улыбнулся.
- А ты не-не-можешь помочь мне?
- Нет уж, ты извини, но мне нужно идти.
Улыбка исчезла.
- Ладно, иди. Я сам смогу.
- Ну все, давай поправляйся, я завтра к тебе приду. Пока.
- Пока.

Рома вышел из школы. Ему стало очень грустно. Тяжело было видеть этих семнадцатилетних пацанов, которые своим поведением напоминали маленьких ребят, только-только начинающих узнавать мир. Роме хотелось с кем ни будь поговорить, чтобы забыть о встрече с Кириллом. Да еще эти мысли о концерте не давали покоя. 
Рома пошел к Никите во двор.
В беседке сидели Никита, Дыня и Ляля. Никита с Дыней обсуждали очередной матч Лиги Чемпионов, а Лялька глазела на них,  покуривая сигарету.  Рома подошел к ним.
- Привет всем, - сказал он, еле заметно улыбнувшись, и сел на лавочку рядом с Лялей.
- Привет, как у тебя дела? – отозвалась девушка и посмотрела на Рому.
- Мои дела при мне, - ответил он серьезно, разбивая Лялины надежды на разговор.
Дыня  улыбался. Рома заметил это. Он встал и отвел его  в сторону.
- Ты притащил эту дуру сюда? – спросил он с раздражением.
- Да нет. Она сама  притащилась, - ответил Дыня, продолжая нагловато улыбаться.               
- Если врешь, то по роже получишь. Понял?
- Да понял, понял, - сказал Дыня, опустив голову. – Она сама меня попросила. Говорит, ты ей очень нравишься, и она не прочь с тобой… ну ты понимаешь.
Рома посмотрел на Лялю. Ему было противно видеть эту симпатичную девушку, которая имеет репутацию шлюхи, да еще и подтверждает ее…

Ляля и правда была такой. Она меняла парней как перчатки, предлагая себя. Ее родители были наркоманами. Лялю  воспитала улица. Впрочем, родители все-таки сделали свое дело. Отец посадил ее на иглу, но она смогла покончить с наркотиками, потому что видела, что они сделали с ее матерью, которая умерла от передозировки, когда только-только исполнилось  тринадцать. Отец страшно переживал из-за смерти жены и горе душил наркотиками, совершенно забыв о дочери. 
Ляля вышла на улицу. Она не возвращалась домой сутками. Сейчас она не может точно вспомнить, сколько ей было, когда она имела первый половой контакт. Не может вспомнить с кем, да и не хочет, наверное. Кончилось тем, что Ляля стала моральным уродом. Она не воспринимала себя как человека, в ее сознание уже въелось утверждение, что она потаскуха, нет даже не проститутка. Они хоть деньги берут. А эта угождала первого понравившегося ей мужика бесплатно. Все удивлялись, каким образом Ляля не подцепила какой-нибудь болячки.
Она была красива. Красота - единственное хорошее, что досталось Ляле от матери.  От отца ей досталось уродство характера. Она была хитра, эгоистична, злопамятна, но очень умна. Она могла с легкостью менять маски, превращаясь из болтливой, улыбчивой кокетки в молчаливую монашку.    
Кстати, звали ее совсем не Лялей, а Лерой. Ляля – это клеймо, от которого эта девушка вряд ли когда ни будь, сможет избавиться. 
Ляля не знала Рому, но после рассказов подруг ужасно хотела с ним познакомиться. Вишнев не знал, что она уже сделала несколько ходов. Ляля пришла к Вере, прикинулась пай девочкой, и  завела с ней разговор о цветах, которые Вера обожала. Вишнева не знала Лялю, потому что почти никогда не выходила из дому, а все ее подруги были расфуфыренными дамами, которых не беспокоит ничего, кроме посещений косметических салонов. 
Вера показала Ляле квартиру и рассказала кое-что о своем сыне, который по ее словам был «обыкновенным подростком, не знающим что ему нужно от жизни». При этих словах Ляля одобрительно кивнула, будто полностью понимает Вишневу, и она действительно ее понимала. Теперь Ляля знала, что Вера всегда впустит ее в дом.

Рома курил, пуская вокруг себя облачка ароматного дыма. Никита спросил, оторвав губы от  Ляли, которая учила его целоваться. Мимо с важным видом прошли двое парней. «Фу, какие уроды», - сказала она, скривившись, когда два парня удалились. У Никиты вид был такой, будто он напряженно размышляет о чем-то, будто обдумывает  каждое сказанное Ромой слово. Его блуждающий взгляд упал на Наташу, которая возвращалась из школы. На не были черные джинсы и красная маечка. Волосы сзади были подобраны заколкой, а стекла очков, обогнутые изящной оправой, поблескивали на солнце. Она смотрела перед собой, выражение ее лица было задумчивым.
- Наташа, привет! – приятным тоном поприветствовал  девушку Никита.
- Привет, - отозвалась она и улыбнулась ему.
- Кто это? Твоя подружка? – удивленно спросил Дыня, когда Наташа скрылась за дверьми подъезда.
- Да нет. Она просто живет тремя этажами ниже. Я с ней недавно познакомился.
- Ну и как она? – Дыня ехидно улыбнулся.
- Она нормальная девчонка. Приветливая,   вроде не «тормозит».
Ляля нахмурилась.
- Да дура она полная. Психопатка. Я с ней в одном классе учусь, - вступила она в разговор.
- А почему? – спросил Никита. В его голосе послышались нотки обиды и расстройства.
- Она мне чуть глаза не выцарапала. Моя подружка Олька Пирилова сидит с этой стервой Наташкой. Не потому, что она с ней дружит, нет, просто Наташка отличница, а Ольке же нужно у кого ни будь «катать». Так вот, прикинь, мы решили залезть к ней в рюкзак. Смотрим, а там тетрадка такая толстая в твердой обложке. Ну, мы начали чтение вслух на весь класс. Все катались со смеху, слушая ее бредовые стишки про любовь, осень и все такое. А во второй половине тетради было что-то вроде дневника, но только там были только ее мысли ощущения и переживания. Ой, как же мы ржали, читая об ее первой менструации. Это было что-то. Когда Наташка вернулась в класс и увидела, чем мы занимаемся, то накинулась на меня. Я не сопротивлялась, отдала ей тетрадку, а она скотина, заорала и начала меня царапать. Я отбивалась, как могла, но она сильная сволочь. Короче мне досталось, а Наташка теперь сидит все время одна, и ее считают неуравновешенной сучкой с большой раненой душой, которая болит по причинам и без них.
Рома сидел молчал. Сейчас в его голове крутилось множество мыслей. Его окутал страх - Наташа понравилась ему. Красотой, среди девчонок, которых Рома знал она  не выделялась, но то как она шла, да еще этот рассказ Ляли о ней. По его телу пробежал приятный холодок. «Не думай об этом придурок. Забудь, забудь, забудь…»- но не помогло, и Рома заговорил:   
- Ляль, послушай, а она, эта Наташа… - на какое-то мгновение он замолк. В его глазах была видна робость, как будто он боится произносить слова, которые могут привести к беде, но он продолжил - … Про что она стихи писала?
- А тебе зачем? – спросила Ляля удивленно.
- Просто интересно, как люди с ума сходят, – отвертелся Рома, хотя его слова прозвучали не очень убедительно.
Ляля молчала. Рома почувствовал на себе пристальный взгляд. Он обернулся, и его глаза встретились с глазами Никиты, который сосредоточенно не без интереса смотрел на Рому.
- Ну, ты мне скажешь или нет? - нетерпеливо спросил Рома.
- Скажу, скажу. - Деловито ответила Ляля и посмотрела на Рому. – Только скажи мне, тебе что, эта Наташка понравилась, да?
-  Да пошла ты, - раздраженно отрезал Рома, затем быстро  встал и ушел.
- Фу, какой нервный! -  кинула ему вслед Ляля, но в ее интонации не послышалось упрека, напротив – только нежность и  обида.
- Зачем ты его так? - обратился к Ляле Никита, -  ты же знаешь, что он девушек ненавидит, а лезешь с глупыми вопросами.
- Ага, если он так ненавидит девушек, то почему так вскипел, а? Почему он послал меня, а не сказал, что Наташка ему не нравиться?
Никита молчал.  То, к чему приводили мысли  Ляли, взбесило его. «Не ужели она ему понравилась? Ну почему, почему она? Как мне и ему  могла понравиться одна и та же девочка. Нет, это невозможно»,- думал он. Не вытерпев, напряжения он побежал к Роме домой, ничего не сказав Дыне и Ляле, которые остались сидеть на лавочке, уставившись друг на друга.
- Чего это они? – удивился Дыня.
- Потому что им нечего делать, как бегать друг за другом и пудрить мозги по поводу Наташи, - объяснила Ляля. Лицо ее сделалось серьезным.
- Ты знаешь, - говорил Дыня, -  а я не верю, что она понравилась Роме, ведь он все девчонок отшивает. Почему именно Наташка должна ему нравиться, тем более что она не такая уж и классная. Нет, она из себя ничего, но ведь сразу видно, что дура и до сих пор с куклами играет.
- Наверное, играет, - говорила Ляля, глядя в сторону.

В это время Никита звонил в двери квартиры 57. Открыла Катя.
- Привет Кать, - сказал Никита и постарался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и нервной.
- Привет, проходи. Сейчас я Ромку позову, - спокойно ответила Катя и исчезла из виду. Никита слышал, как она  позвала брата, а еще через полминуты  легкий скрип открывающейся двери. В прихожей появился Рома. Выражение его лица было очень спокойным, но немного измученным. Он горько улыбнулся.
- Привет Никит. Скидывай башмаки, пошли в мою комнату, - сказал он.
- Хорошо.
Никита снял кроссовки и направился за Ромой. Проходя мимо кухни, он поздоровался с Верой, которая нарезала салат к ужину, ловко орудуя ножом. Никита вошел в комнату.

Он был здесь всего несколько раз, хотя приходил к Роме довольно часто. Рома всегда находил причину, чтобы не  пускать в свою комнату никого. Хотя его комната не запиралась (Семеныч не любил, чтобы в его доме были двери, которые ему не доступны), в нее редко кто-нибудь заходил. Только иногда Вера, чтобы хоть немного прибраться.         
Один раз Никита зашел в эту комнату украдкой, когда Ромы не было дома, и Катя предложила подождать его. Тогда Никита приоткрыл дверь и его сразу же поразил беспорядок, в котором жил Рома, а воздух, казалось,  был насквозь  пропитан потом. Никита пробыл в этой комнате всего несколько минут, потому что в дверь позвонили. Этих минут   ему хватило на то чтобы хорошенько осмотреться и поглазеть на  плакаты, висящие на стене.

Как и в тот день в комнате прилично воняло носками. Но Никита, у которого в комнате по сравнению с этой был идеальный порядок, постарался не обращать на него внимания, хотя его стал мучить вопрос, как Рома может жить в этой газовой камере, и неужели родители ничего ему не говорят. Но он не стал задавать этот вопрос, боясь рассердить Рому который и так был не в духе.
«Садись», - спокойно сказал Рома, указав на лежак, а  сам завалился на кровать. Никита расположился  в плетеном лежаке, и смотрел на Рому, который, раскинув руки, смотрел в потолок на козла.
- Ну, чего молчишь? - остановил молчанку Рома и вопросительно посмотрел на Никиту, который в свою очередь глазел на него.
Затем снова последовали пять секунд молчания. Никита напряженно думал над тем, как ему начать разговор. Наконец он спросил:
- Ром, а ты чего так ушел? …Даже не попрощался.
Лицо Ромы напряглось, он почувствовал что-то неладное в тоне друга, почувствовал то волнение, которое он испытывал, задавая этот вопрос. У Никиты и в самом деле внутри все перевернулось, когда он выговорил последнее слово.
- А тебе что, мое персональное прощание нужно? – сказал Рома, приподнявшись на локти.
Они смотрели  друг на  друга, а Рома, пристально глядя на своего друга, улавливая каждое еле заметное движение его глаз, нервное перебирание пальцев рук, потихоньку начал понимать цель его визита.
- Да нет, - ответил Никита немного растерянно и опустил глаза, а потом чуть слышно добавил - Но мы же друзья…
В этих словах Рома услышал искреннюю грусть, и ему стало  стыдно. Он решил немедленно исправить ситуацию.
- Друзья, друзья и как друзья не будем ссориться из-за смазливой девчонки, которая до сих пор играет в куклы и пишет стихи. Она этого не стоит, поверь, - сказал Рома успокаивающим тоном и широко улыбнулся.
Никита чуть не упал с лежака от удивления, нижняя челюсть отвисла. Никита вопросительно посмотрел на Рому. Тот продолжал улыбаться.
- Конечно не будем, - сказал он весело, хотя до конца не понял смысла  слов Ромы.
Он не понял, нравиться ли ему Наташа или нет, если нравиться, то почему Рома так легко уступил ее, неужели  потому, что Никита лучший его друг. 
Никита больше не хотел оставаться здесь. От этого запаха тошнило, выворачивало на изнанку. Никита сказал:
- Ладно, Ром, я пошел…
По лицу Ромы скользнула улыбка, вызванная скорее не шуткой, а чувством благодарности к Никите за то, что он знает, когда нужно уйти.
Никита обувал кроссовки, сидя на корточках, Рома стоял позади него, опершись на стену, выкрашенную в серый цвет.

Квартира, в которой жили Вишневы, была довольно большой. В ней насчитывалось четыре комнаты. Самой большой была столовая,  которая соединялась с гостиной, эта комната занимала почти половину площади всей квартиры. Также были комнаты Кати,  Ромы, и еще спальня. Вера имела хороший вкус, прекрасно чувствовала цвет, его тепло или холод, его энергию. По словам Семена в ней погиб талант архитектора.  Вера сама руководила ремонтом в доме, и он удался на славу, хотя свою комнату Рома не отдал, и предпочел все сделать сам. Немного странно, но Вера осталась довольна работой сына, хотя ее немного насторожил черный цвет, который преобладал в его комнате, и поэтому, она  посоветовала оживить черные стены пестрыми плакатами и постерами, что Рома в последствии и сделал.   
Не смотря на простоту интерьера квартиры, его можно было назвать очень оригинальным. Каждая комната обладала своей изюминкой, передавала свое настроение. 

После того как Рома закрыл за Никитой дверь, он облегченно вздохнул, радуясь тому, что смог выиграть время перед главным разговором и немного подумать. Он пошел смотреть телевизор. Но кадры рекламы только мелькали у него в глазах. Ни зрение, ни слух его не воспринимали сигналов, посылаемых телевизором. Его мысли были где-то далеко. Он боролся со своим мозгом и сердцем, тщетно пытаясь не думать о Наташе.

Странно, ведь он с ней даже не разговаривал. Она на расстоянии смогла завладеть его мыслями, наверное, даже не желая этого. И не только ЕГО мыслями. Из-за нее Рома чуть не поссорился с другом. Именно эта ее власть вселяла в его душу страх.

Рома встряхнул головой. По телевизору снова махают крыльцами прокладки, домохозяйки все еще не могут решить какой порошок лучше и какая зубная все-таки отбеливает зубы. Через минуту Вера позвала ужинать.

Никита  ужинал, уминая макароны с кетчупом. Покинув Рому, он десять минут посидел с Лялей и Дыней, который принялись отпускать шуточки насчет Наташи, Ромы и его самого. Дыня опять сказал, что не верит, будто Наташа понравилась Роме и Никита согласиться с ним если не в мыслях, то хотя бы физически. Потом он отправился домой,  сославшись на аллергию.
«Неужели это все-таки, правда? - думал Никита, пережевывая пищу, - Не могу поверить. Просто не может быть, ведь Рома ненавидит девчонок. Но почему он себя так вел? Почему ушел молча? Ничего не отрицал? Это все в голове не укладывается. Если она ему и вправду нравиться, то я не знаю что делать. Роме не плохой парень, но я не могу просто так отдать ее ему». Тут Никита постарался найти решение своей проблемы. Он вспоминал, не попадал ли кто-нибудь из его друзей в подобную ситуацию. Он видел множество фильмов с классическим, любовным треугольником. Вдруг в его голову пришла мысль, которая сначала успокоила его, а потом заставила нервничать. «Стоп, - подумал он, - что это я тут убиваюсь о том следует отдавать мне Наташу или нет. Я ведь с ней только один раз разговаривал. Ведь все пути открыты, и выбирать между нами двумя придется ей, - по лицу Никиты скользнула злорадная улыбка. Он представил себе, как Наташа выбирает его, а Рома уходит, опустив голову. Дальше следовал жаркий поцелуй, которому его научила Ляля. Но тут он подумал, - А почему она выберет именно меня? Ведь она в десятом классе учиться, - тут Никита улыбнулся, Казалось, он совсем забыл о дружбе с Ромой. Теперь он видел в нем исключительно соперника, отбирающего у него девушку, - она выберет меня, потому что ей незачем будет выбирать Рому. Кто он? Сатанюга, у которого нет других интересов кроме как напиться  и послушать крутую музычку. Да, пускай у него талант к музыке, я этого не отрицаю, но ведь она наверняка знает о его репутации и не подойдет к нему ближе, чем на расстояние «вытянутой руки». Пусть он умен, но  ведь я учусь лучше него, а это кое о чем говорит. Я  хожу в художественную школу, и все вокруг думают, что я хороший парень…»
Этими рассуждениями все и кончилось. Пересчитав все свои достоинства, Никита успокоился, решив, что Наташа, конечно же, выберет его идеального, чем плохого Рому, который, не смотря ни на что, имел несколько плюсов.
Допив, наконец, чай, Никита пошел в свою комнату, чтобы порисовать. Рисование успокаивало его, доводило душевное состояние к уединенному спокойствию, которое расслабляло, заставляло забыть обо всем, не думать, просто дышать.

Было около десяти, когда Рома закончил с уроками и вызубрил несколько билетов. Память у него была очень хорошая. Ему достаточно было дать прочитать текст, а через полчаса он мог воспроизвести его почти без ошибок. Это здорово помогало в учебе. Рома знал о своих талантах, и умело пользовался ими.

Он принял ванну. И вытершись жестким полотенцем, в плавках завалился на кровать. Спать не хотелось, слишком напряженный выдался день, хотя довольно-таки интересный. Рома достал  толстенную тетрадку в твердой обложке приятного зеленого цвета. Это был  дневник, который он вел уже пять лет. Дневник знал обо всех тайнах, желаниях, душевных переживаниях своего хозяина, мучавших его на протяжении многих лет. 
Рома быстро ручкой корявые буквы.

«21 мая. За эти несколько дней произошло многое. Я чувствую, как все эти события постепенно меняют меня, мою жизнь. Позавчера я узнал, что Катя мастурбирует. Не знаю почему, но это ранило меня. Конечно, множество девчонок занимаются этим… Я постараюсь  понять ее. Я поссорился с ней, пригрозил, что расскажу все Семенычу, а она стала избегать меня. Она не разговаривает со мной и, наверное, думает, что меня это совсем не задевает. Как же все-таки обидно, когда в тебе видят только плохое.
Репетиции сегодня не было, потому что у Кирилла был «заезд». Он сидел словно вдова над мертвым тараканом. Он попросил меня о помощи, а я отказался, потому что мне было неохота возиться с этим больным придурком. Не знаю почему, но я испытываю стыд из-за того, что делаю и  говорю. Мне ужасно стыдно за то, что меня распирало от смеха, когда я смотрел на Кирилла, разбитого горем, мне ужасно стыдно за то, что я называю его больным придурком, но, скорее всего, этим стыдом все и кончиться, потому что я тряпка, которую все принимают за хорошо сшитый костюм.
Я снова писал стихи. Ночью меня припирает, и я как загипнотизированный пишу о том, что меня мучит, а днем готов разорвать всю эту писанину. После восхода солнца во мне  просыпается стыдливость, и я прячу свои стихи подальше, чтобы их никто не нашел. Наверное, так и должно быть, ведь настоящие поэты пишут для себя. Днем я боюсь, чтобы мои стихи никто не нашел, а ночью жажду отдать их кому ни будь, вылить кому-то душу. 
Сегодня, сидя во дворе с друзьями  я видел одну девчонку. Не знаю почему, но она мне понравилась, и я очень боюсь этого… у меня есть причины, о которых даже ты не знаешь… Я весь день думаю о ней, пытаюсь не делать этого, но не могу. Она не похожа на всех тех девчонок, которых я знал. Она отличается от них даже походкой, она идет спокойно, не виляя задом, в разные стороны. Скорее всего, она даже не думает  о том у кого из ее знакомых парней больше член.  Хотя я не могу утверждать это, потому что даже не разговаривал с ней, а видел только один раз, но, поверь, мне достаточно было увидеть ее улыбку, чистую откровенную,  не  деланную,  не сексуально-отрватительную, а именно открытую и по-детски нежную…»

Рома остановился, закрыл глаза и   вспомнил Наташу, идущую мимо него. Он видел себя, смотрящего на нее исподлобья, снова глядел ее улыбку, точно такую, какую он описывал. Рому передернуло. «Что это ты размечтался, любовничек?!»- мелькнуло у него в голове. Он мгновенно открыл глаза и продолжил писать.   

«…Елы палы, что это я тут в нежностях купаюсь? Если я сейчас перечитаю последний абзац, то не удержусь и вырву страничку к черту, потому что я должен подумать о себе, о Никите, в конце концов, который там с ума сходит, думая-гадая, как ему поступить. Надеюсь, он не предаст меня и выберет дружбу со мной, а не долгие, нудные молчания с девчонкой, и слюнявые признания.
Не знаю, дорожу ли я Никитиной дружбой. Наверное, да, потому что мне будет очень жаль потерять его. 
На сегодня все. Может быть, увидимся завтра».

Рома отложил дневник в сторону. Ему не стало легче оттого, что  он написал о своих проблемах на бумаге, как не становилось легче оттого, что он рассказывал  о них друзьям. Раздался звонок в дверь. Рома не захотел открывать и потому продолжал сидеть за столом. Открыла Вера. Это был Семеныч.  Рома услышал приветствия, шелест покетов с покупками - все как всегда.  Рома вышел в прихожую и поздоровался с отцом. Тот пожал ему руку.

Семен был обычным бизнесменом, которому откровенно везло. Он успешно заканчивал любое дело, за которое бы не брался.
Он был мудр и  жил   жизненной философией, которую он отстаивал в бесконечных спорах с Верой. Он не хотел зарабатывать много, хотя мог бы это делать с легкостью.  Семен за один только год мог бы догнать Гранатова. Для него деньги не были чем-то очень ценным, хотя Вишневы не бедовали и жили в удобствах. Семен всегда говорил: «Меньше высовываешься -  дольше проживешь». И слова его оправдывались. На Гранатова было уже два покушения, но он оставался жив. Семен не хотел уповать на судьбу и верил, что все в этой жизни зависит  от него.
Взглянув на весь жизненный путь Семена Вишнева, его  можно было назвать настоящим счастливчиком. Он окончил школу с золотой медалью, потом  экономический факультет КГУ. С 1986 по 1992 работал бухгалтером в крупной Киевской фирме « Голден Прадкт»,  которая в Советские времена называлась «Киев Продукт». Эта фирма занималась и рекламным бизнесом, и поставками импортных товаров. Короче, без дела не сидела. Молодой бухгалтер Вишнев, который к тому времени обзавелся семьей,  за шесть лет работы научился всем хитростям предпринимательства, и в 1993 году открыл свое дело, которое в этом же году и обанкротилось. Это была, пожалуй, единственная неудача Семена.
В 1994 он переезжает в Глининск. Вишнев начал напряженно работать, и уже в 1995  у него была собственная фирма, которая имела постоянный доход, и работала, как СНГовский, так и на зарубежный рынок.
Семен нашел Веру  в Киеве. Это была любовь с первого взгляда, красивая и страстная. О своей истории они не рассказывали детям.               
К своим сорока двум годам Семен был мужчиной роста ниже среднего с рыжими, как огонь волосами и веселыми глазами. У него был широкий лоб, и раздутые щеки. Вишнев был полноват, но, не смотря на это, он обладал проворностью и юркостью. Иногда он был зол, как и все рыжие. В людях ценил честность и открытость, хотя сам этим не очень то и отличался.
Катя была любимицей в семье, но Рома ей никогда не завидовал. Даже наоборот, ему нравилось быть независимым, нравилось, чтобы никто не лез в его дела. Хотя Семен очень любил это делать. Он любил знать, что делают его дети, но спрашивал об этом только по пятницам, когда приходил домой пораньше - в семь, а не около двенадцати как обычно. К увлечению сыном сатанизмом Семеныч относился несерьезно, весело вспоминая о том, что сам был длинноволосым хиппи и весело проводил время, шатаясь с друзьями босиком и борясь за мир и любовь во всем мире с помощью музыки и цветов.
       
- Как дела, сын? – спросил Семен, садясь в кресло, в котором можно было утонуть, настолько оно было велико.
- Нормально, - безразлично ответил Рома, который развалился на диване и уткнулся в телевизор, где транслировались бесконечные новости, которые он ненавидел.
- Что это ты сегодня рано? – также безразлично спросил он, после довольно долгой паузы.               
- На работе все равно делать нечего, я решил домой приехать, надо же семьей побыть, в конце концов. Как  говорится работа работой, а семья семьей.
Рома молчал. На этом разговор между отцом и сыном был окончен. Они сидели молча, уткнувшись в телевизор и слушая последние новости политики.

В семье Вишневых разговаривали мало. Все ограничивалось только приветствиями и прощаньями. У каждого были свои дела. У Семена же был другой характер. Он любил поговорить, пошуметь в компании. Это был веселый человек, живущий сегодняшним днем. Поэтому квартира  Вишневых часто наполнялась шумом гостей. Катя была похожа на своего отца. Она часто ночевала у своих подружек, имена которых Рома никак не мог запомнить.
По характеру Вера была полной противоположностью Семена. Она не любила шумных компаний, а если попадала в них, то надиралась до поросячьего визга и засыпала в туалете, проклиная своего мужа за плохую жизнь.
В Роме смешались черты характера отца и матери. И то одна, то другая сторона брала верх. Иногда Рома был настоящим весельчаком, таким же, как отец, он был душой компании, а на следующий день он был уже отшельником, любящим покой и тишину.

В одиннадцать Рома вернулся в комнату. Он быстро стянул с себя всю одежду и прыгнул под одеяло. Когда он закрыл глаза, перед ним снова появилась Наташа, но Рома постарался направить поток своих мыслей в другое русло, и сделал это, начав  думать о предстоящем концерте. 
Через десять минут пришел сон.

Было полвторого, когда Рома встрепенулся. Он был весь в холодном поту. Ему приснился сон. Сон, который перестал мучить его очень давно. Парень думал, что смог убежать скрыться от кошмара, вселяющего страх, но выяснилось, что это далеко не так. Он прятался, ждал, чтобы появиться вновь и причинять боль, вселять страх перед будущим. Роме стало страшно. Он смог забыть, то прошествие, ту старуху, но, видимо, он не смог совсем стереть его из памяти и сон появился вновь, словно предостерегая Рому об опасности…
 
Он снова видел  ту холодную, душную августовскую ночь. Он вместе с Катей и Семеном ехали домой. Семен забрал их  из аэропорта и теперь они были на пути домой.
Небо было затянуто тучами, и от этого казалось зловещим. Луна еле-еле пробивалась сквозь густую дымку. В просветах, между тучами были видны яркие звезды, сияющие на черном небе. Но даже звезды не вызывали романтического чувства, какое они вызывают, когда ты смотришь на них, рядом с тобой близкий тебе человек, и они чуть заметно подмигивают тебе, словно лучшие друзья. Сейчас звезды были тревожными, от них не отдавало теплом, напротив, они были холодно-голубыми…
Дорогу изредка искривляли повороты. Машин почти не было, что на Киевской трассе явление очень редкое, и поэтому Семен ехал достаточно быстро, удерживая стрелку спидометра между отметками 80-100 км/ч.
Слева от дороги проходила посадка больших деревьев, которая наклонной стеной нависла над дорогой. Справа простиралась бескрайняя степь,  пугающая своей пустотой. Иногда слева появлялись маленькие села, с ветхими домиками.
Семен спокойно следил за дорогой, Катя спала, положив голову Роме на колени,  а он слушал радио. Они проделали всего треть пути, но зад у Ромы ужасно болел.  Сейчас ему хотелось, выйти из машины,  вытянуть ноги во всю длину, размяться, просто походить.
Ему было интересно, что творилось за окном, ведь он почти три месяца жил среди пальм, евреев, эфиопов и арабов.  В августе, там во всю буйствовала жара, а здесь солнце лишь немного припекало, опаленные солнцем листья, уже пожелтели.  Рома соскучился по всей этой неброской красоте и поэтому смотрел в окно, разглядывал пейзажи, к которым уже успела приложить руку осень. 
- Ром ты не спишь? – спросил Семен, и посмотрел в зеркало заднего вида.
- Нет, пап, - ответил Рома.
В четырнадцать он еще не называл своего отца Семенычем. Эта привычка появилась у него в пятнадцать, кстати, на это Семен никак не реагировал и встретил перемену отношения к себе в сыне молчанием, которое ему было не свойственно.
- Понятно,  я поищу другую станцию, хорошо?
- Хорошо, - ответил Рома, закинул голову на спинку сидения и на минуту закрыл глаза.    
Семен попытался нажать кнопку поиска, но попал на другую кнопку. Попытался исправить ошибку, но у него ничего не выходило. Делал он все это,  осторожно не спуская глаз с дороги. Еще одна попытка, затем вторая, но ничего не получалось. Семен чертыхнулся, и нагнулся, чтобы найти кнопку поиска.
- Пап, аккуратно! – прозвучало в этот момент, в салоне.
Крик принадлежал Роме,  который, услышав ругательства отца, протер глаза и посмотрел на дорогу. Оказалось, что машина ехала впритык к боковой полосе, по которой шли два человека. Семен среагировал почти мгновенно, и успел уйти  влево. Машина вильнула. Семен нажал на тормоза и сдал назад. Рома очень сильно испугался, Катя  на какое-то мгновение открыла глаза и подняла голову, но потом опустила ее и снова заснула. Рома смотрел назад широко раскрытыми от страха глазами.   
Это были старуха и мальчик. Мальчику по-видимому, было очень плохо. Старуха почти несла его, согнувшись в три погибели под его тяжестью. Они были очень  грязными, даже лица их были черными, так что вряд ли можно было определить их национальность или расовую принадлежность.  Мальчик оперся на старуху и еле волочил ноги. Семен подъехал к ним, и опустил стекло справа от себя. В комнату ворвались запах выхлопных газов, вонь битума, а вместе с ними приятная ночная прохлада.
- Извините, пожалуйста, - говорил Семен с сочувствием.
Старуха, которой, казалось, было двести лет, смотрела на него с презрением. На ее шее болталось множество побрякушек. Сама старуха была одета в какое-то старинное потертое платье, и производила впечатление колдуньи, из по детски страшной сказки.  Семену хотелось провалиться сквозь землю, нажать на педаль газа и скрыться во мраке, но совесть не позволила  ему сделать этого. Рома посмотрел на нее, потом на мальчика и почувствовал отвращение к этим людям, а вместе с тем страх перед  ними. Мальчик, которого они чуть не лишили жизни, смотрел с презрением на Рому, но в его глазах металась боль и крик о помощи. Роме было ужасно не по себе, руки его тряслись. Старуха что-то невнятно проговорила мальчику. Тот кивнул ей. Семен не выдержал этой паузы и спросил:
- Я могу, вам, чем ни будь помочь?
Он сделал это отчасти от незнания, что ему делать и чувства вины перед старухой и мальчиком. Казалось, что он  вот-вот упадет на землю без чувств. После секунды размышлений сердито ответила, слегка коверкая слова на старинный манер:
- Ты нас, перебежчик, чуть к Диаволу не отправил, а теперяче отпущения просишь, да еще и помощи предлагаешь!
- Чего же вы хотите? – спросил Семен.
Рома услышал в голосе отца  растерянность. Старуха посмотрела на Рому, затем ее взгляд упал на пентаграмму, висящую у него на шее. Старуха жестоко улыбнулась, и в прорехе между тонкими ее губами, показались гнилые, черные зубы. Она сказала: «Эк, каково отродье Диавольское!».
 У Ромы закололо между лопаток. Сердце бешено застучало, казалось, старуха одним только взглядом вырвет его из груди.
- Ладно, слушай сюда, перебежчик, - обратилась она к Семену, - отвези нас к лекарю. Правнук мой захворал, чуть ноженьки передвигает.
 «Да, сколько же ей лет, если правнук ее на пятнадцать тянет», - подумал Рома. Примерно такая же  мысль пронеслась в голове и у Семена, которого явно удивляла манера, которой говорила эта старуха.
- Что же с вашим мальчиком? – спросил Семен.
Правая бровь у старухи задергалась.
- Да кое тебе до того? – вскипела она.
- Ну, я же не посажу его в машину, чтобы заразить своих детей.
Старуха молчала какое-то мгновение,  а потом произнесла:
- Не пужайсь, перебежчик, не заразный он.
- А откуда  я могу знать, что  вы правду говорите? – серьезным тоном задал вопрос Семен.
- Да, сколько годов, на этом свете живу, еще правды не коверкала, а ты хочешь, чтобы с тебя окаянного начало взяла, а черта тебе! – ответила она, прищурив правый глаз, который никак не унимался.      
Семен поверил старухе, но все-таки еще не соглашался с ее предложением.
- Мне нужно, с сыном посоветоваться, - сказал он, и обернулся к Роме, - Ну, что берем их?
В это мгновение Рома почувствовал злость на своего отца. Зачем он переложил всю ответственность на него, зачем обязал сына расплатится за свою ошибку? Ведь Семен еще не знал, чем это обернется, не знал и Рома… но как бы там ни было, он шепотом сказал:
- Не знаю, пап. Если честно, они меня пугают, да еще, может этот парень заразный. Я не очень то хочу сидеть рядом с ним.
- Все понятно, - сказал Семен, повернув голову к старухе, - Извините, но мы не можем взять Вас.
Лицо старухи перекосило от гнева, а больной мальчик опустил голову. Она завизжала:
- Что ж ты, перебежчик, творишь?! Сначала из нас чуть блин не сотворил, а теперь бросаешь моего внука помирать?! Что же вы за люди этакие?!  Что ты смотришь на меня, отродье Диавола?! Говоришь, боишься нас, говоришь, не хочешь подле   внука моего Гаврилы сидеть?! Хочешь, чтоб умер он так, на дороге вами покинутый?! – старуха перевела озлобленный взгляд на Семена. – Ежели умрет мой внук, на твою совесть горе это ляжет, а твоего сына мое злое слово настигнет, - она начала что-то шептать, а потом, глядя на Рому, у которого выступил холодный пот, и ужасно стучало висках, произнесла, - Кто сердцу твоему приглянется, тот горе на себе испытает, тобою содеянное!…

«Кто твоему сердцу приглянется, тот горе на себе испытает, тобою содеянное!»- как давно Рома вспоминал эти слова. И вот, они снова тревожат его, словно сигналы, посылаемые мозгом, для предотвращения горя идущего изнутри его самого. Тогда Семен не сказал ни одного слова, он вел себя так, словно ничего не произошло. Может, он забыл о том происшествии на дороге, а может, он каждую ночь возвращается на туда и пытается уследить за дорогой ней, хочет проехать мимо старухи и ее больного мальчика, но ничего не выходит, и лишь холодный пот, и ужасная головная боль остаются после борьбы с прошлым.       
Рома глубоко вздохнул и потрепал себя за волосы, пытаясь не думать о кошмаре. Голова была тяжелой и болталась на шее, словно на нитке, которая вот-вот оборвется. Он почувствовал, что давно уже хочет в туалет по малой нужде и, поэтому, решил сходить и опустошить свой мочевой пузырь. Туалет находился рядом с кладовой, недалеко от спальни родителей. Рома включил в своей комнате свет и отправился в туалет. Спать не хотелось, он не сможет выдержать еще одного свидания с той сумасшедшей старухой. Рома улегся на диване в гостиной и включил телевизор. По «интеру» ничего, на «один плюс один» можно и не переключать, они отключаются раньше, чем засыпают младенцы, «ай-си-ти-ви» тоже не у дел. «Вот черт», - пробормотал Рома и чуть заметным движением указательного пальца, выключил телевизор. Он закрыл глаза, но по прошествию нескольких минут, перед ним снова возникла дорога. Рома резко открыл их.
Да что же это такое? Ему теперь и спать нельзя?  Неужели с этого момента он должен каждую ночь сидеть и ждать спасения в рассвете? после наступления, которого он с неким ужасом будет считать минуты приближающие его к новой ночи, к постоянной муке и страданию. Нет, он не позволит так издеваться над собой. Пусть эта старуха захлебнется в собственной слюне, а ее внучек загнется на дороге. Он в этом не виноват. Разве он мог подвергать себя опасности свою сестру и отца. Почему, он должен был сидеть рядом с этим грязным уродом, от которого ужасно воняло. И почему он так боится ее последних слов, что последние три года избегал девчонок. Ведь ее слова не могут быть правдой, почему это должно произойти? Если этого не позволить, ничего страшного не случится. Но, конечно, лучше не рисковать, лучше останется отшельником и женоненавистником, превращение в которого  уже почти окончено.
Рома поднялся и сел, упершись руками в мягкое поролоновое сиденье. «Я, просто не знаю, что мне делать. Я боюсь. Меня трясет от страха так, что я чуть не уписался в кровати, сосунок проклятый! Нет, сейчас я не могу ничего решать, и тем более предпринимать. Еще слишком рано»,- все эти мысли десятки раз проносились у него в голове, беспорядочно сменяя друг друга. Рома чувствовал себя разбитым, очень усталым. Безграничное отчаянье впивалось в него, разливалось по тоннелям его вен, накатывалось огромными штормовыми волнами, потоками врывалось в мозг. Он чувствовал себя так, как чувствует себя футболист, отдавший все, до последней капельки силы решающему матчу, но так и не выигравший его.   
Рома поднялся с намерением пойти и снова попытаться заснуть. 
Вдруг дверь в Катину комнату приоткрылась и из проема высунулась рыжая голова. Рома чуть слышно стукнул костяшками по стене, чтобы привлечь внимание. Голова повернулась к нему. Катя улыбалась.  «Иди сюда», - сказала она шепотом, но в этом шепоте можно было уловить веселые нотки. Рома подошел к сестре. Она отступила, чтобы впустить его в комнату.
«Ау, ты у нас в пижаме спишь», – прошептал Рома с улыбкой. Катя засмущалась, и, наверное, залилась краской, но в темноте Рома этого не заметил. Она легонько дала ему коленкой под зад: «Давай заходи, умник». Рома лишь улыбнулся в ответ, но в его улыбке не был только намек на нежность и доброту, и она заметила это.   Когда они оба зашли в комнату, Катя закрыла дверь. Они уселись на кровать.
Дальше воцарилось несколько минут непринужденного, легкого молчания, когда молчащие люди думают, что их мысли текут  в одном направлении, но на самом деле это не так.
Рома, который лежал на левом боку, поддерживая рукой голову, и рассматривал старый номер «Космополитена». Наконец, взяв подушку, он легонько ударил ее по голове. Волосы огнем разошлись по простыне. Катя подняла голову  и  на ее лице сияла улыбка. Она отобрала у брата подушку и опустила ее на лохматую голову. Рома завалился на кровать, придав своему падению театральную грациозность.
- А ты чего это ходишь с полвторого как лунатик? -  внезапно спросила Катя.
Рома смолчал, и удивленно посмотрел на сестру.
- Чего ты вылупился? Да я не сплю с полвторого, и слышала, как ты бродил тут без дела. Пытался смотреть телевизор, и еще говорил сам собой, точно как старуха…
Старуха. Когда Рома услышал это слово, он невольно вспомнил старую двухсотлетнюю женщину, чем напоминающую увядший цветок, и ее внука.

«Кто твоему сердцу приглянется, тот горе на себе испытает, тобою содеянное!»…

Катя еще говорила что-то, но Рома не слушал ее. Он снова был по дороге домой и черная «Мазда» опять чуть не наехала на двух прохожих…

               









Май 22


До конца учебы осталось, каких то три дня. Хотя это и так, но все равно желание не соваться туда велико. Вчера Роме повезло, он удачно написал контрольную по английскому, и теперь, наверное, его ждет пятерка за семестр, а если еще эта карга Анна Сергеевна пожалеет его и поставит пять за год, то это будет выше крыши.
Рома встал с кровати, голова ужасно болела. Странно, как может утром болеть голова, если ты вчера ничего не пил? Он нашел в аптечке упаковку аспирина и выпил его, заглянул в спальню. Там  дружно посапывали родители. Семеныч закинул руку Вере на большой живот. И  рука  то  плавно опускалась, то поднималась в ритм дыханию жены. Умывшись, Рома  пошел на кухню. Катя была уже там.
В отличие от большинства девочек, которые любят поваляться в кровати, она всегда вставала рано, готовила себе и брату завтрак, а потом, проведя около получаса у зеркала, шла в школу, чтобы послушать последние сплетни и похвастаться перед подружками новым прикидом. Коля кивнул ей:
- Привет, Кать.
- Привет, - ответила она, уплетая хлопья с молоком.
Рома в душе улыбнулся, он был рад снова увидеть свою сестру. Он позавтракал и пошел в школу.
На улице все смеялось и радовалось дню грядущему, не вспоминая о тяжелом дне прошедшем. Первоклашки, которые уже неделю были на каникулах, во всю патрулировали улицы. Каштаны разбросали на улицах утренние тени. Утро дышало легкой, весенней прохладой, играло яркими красками заставляло двигаться все вокруг. И  много потерял тот, кто не видит сейчас этого прелестного майского утра, а нежиться в кровати, уткнувшись носом в подушку, или потихоньку, тайком стирает красную простыню.
Рома шел быстро, словно боялся что опоздает. Аспирин не помог, голова раскалывалась и кружилась. Он, стараясь не обращать внимания на боль, шел по улице, подставляя лицо солнцу.


Уроков было пять. На третьем, коренастая химичка Нина Владимировна, проверяя домашнее задание, потрошила класс, словно курицу, вынимала все кишки, а потом, злорадно облизнувшись, впила свои золотые зубы курице в сердце, поставив Гале Вавиловой (той самой Гале, что потеряла девственность у сарая), самой красивой девочке в классе двойку.
Галя стояла у доски, хлопая своими длинными ресницами. В ее карих глазах горели огоньки мольбы о помощи. Но на ее зов никто не откликнулся. Все девочки сидели со злорадными улыбками, а в их паскудных глазенках, можно было прочитать: «Так, тебе и надо, сучка ты этакая». Мальчишки тоже улыбались, дожидаясь того, что от безысходности Галя  вот-вот уронит мел, а потом нагнется, чтобы поднять его, и когда из-под короткой юбчонки выглянут  трусики, класс разразится похотливым смехом. Тогда Галя покраснеет, потому что ее трусики станут основной темой дня. А вонючие малявки из шестых-седьмых классов, буду корчить рожи и задирать ей юбку, пытаясь «выпендриться»  друг перед другом. 
Галя стояла, молча, а Нина Владимировна сидела за столоном с деспотичным выражением лица.
- Ну что, Вавилова? Ставить тебе двойку? – наконец сказала она, и голос прозвучал, словно страшный приговор.
Галя молча опустила глаза. Все обернулось против нее. Теперь, после этой двойки ее ждет тройка за семестр, а за ней следует тройка за год, ну а дальше… дальше,  может  последовать исключение из школы за неуспеваемость.
- Все, садись, - обрезала учительница.
Галя молча села. А класс возрадовался несчастью этой заносчивой красотки, хотя каждый понимал, что такая участь может постичь каждого из них, стоит только Нине Владимировне назвать следующее имя.

На последующих уроках продолжалась обычная учебная жизнь. Не прекращали плеваться бумажными комочками из трубочек, сделанных из шариковых ручек. Бои  прерывались перемириями, которые заключались на время перемены, потому что половина класса бегала курить за школу. Курили все подряд, точнее у кого на что хватало денег, после курева  запихивались мятной жвачкой и по классу все время летал сладкий до горечи  аромат мяты перемешанный с запахом табака.      
По классу ходили записки. Их писала какая ни будь девочка, которая вчера видела своего дружка, гуляющего под ручку с другой. Дружок оправдывался, заваливал усомнившуюся в его преданности подружку красивыми признаниями, взятыми из, каких ни будь, фильмов, потому что сам ничего толкового придумать не мог, а она читала, замирая от радости, хотя видела этот фильм с десяток раз, и помнила его почти наизусть.

По окончанию уроков, Рома сидел на гранитных ступеньках, которые каждые двадцать минут выходила протереть сгорбленная техничка. Он ждал Никиту и Дыню. Они  собирались идти домой все вместе. Рома сидел и плевал на ступеньку. Головная боль прошла, хотя за этот день проходила и снова возвращалась с новой силой уже несколько раз.
Прошло десять минут, и он сидел в луже своих слюней, состоящей из множества маленьких высохших, и еще не успевших высохнуть лужиц, с белой пенкой в центре. Пенка играла на солнце, словно хрусталь переливалась фотонами.
Роме не хотелось ни о чем думать. Его мучило самое сильное желание на свете. Он хотел спать. После трех часов сна в комнате сестры, он был словно вареная курица. Ни одной умной мысли за весь день, только чувства и инстинкты далеко отодвинутые  желанием спать. Он забыл о ночном кошмаре, о проклятье старухи, о Наташе… Страшно подумать, что ему сегодня проводить обряд посвящения в «Братстве».    
Тут вышла техничка. Она посмотрела на него и поучительным тоном сказала:
- Ну что это ты делаешь, а? Я тут убираю, на карачках ползаю, а ты плюешь как верблюд.
- Что хочу, то и делаю, - спокойно ответил Рома, поднявшись.
Он отошел в сторону, а ему в спину сыпались проклятия технички, которая  жаловалась на этих безразличных детей, для которых нет ничего святого. Рома стоял и, улыбаясь, слушал, хотя ее слова вряд ли дошли до его сознания, они слышались где-то далеко, за толстой непробиваемой стеной.
Вот, наконец, вышел Никита, а за ним семенил Дыня - этот рыжий парень не вызывал у Ромы никаких эмоций и мыслей. Он был безразличен почти ко всему, что происходило вокруг, и очень груб, как и сам Рома. Может, отсюда и взяло свое начало такое отношение к Дыне, учился в 10В и ходил по лезвию бритвы уже два года, нередко наклоняясь, чтобы упасть. Падение означало бы исключение из школы за неуспеваемость и хулиганство. Если Рома никак не относился к девушкам, то Дыня говорил о них как о предметах развлечений. Но и девушки в отместку ненавидели Дыню, хотя он был ничего из себя, его можно было назвать довольно-таки симпатичным. У Дыни не было ни одной девочки, но имел он уже не одну, ведь когда накуришься «травки» и напьешься до поросячьего визга, то тебе уже все равно, кто лезет к тебе в штаны.
Они пошли домой, изредка перебрасываясь короткими репликами. Никита сегодня был не особенно разговорчив. Он до сих пор думал о вчерашних событиях, и иногда задерживал свой взгляд на Роме, а когда тот чувствовал его и смотрел на Никиту, тот  быстро отводил их в сторону.
Вдруг разговор перешел на тему, которой Рома никак не ожидал. Никита и Дыня сообщили ему о своем желании вступить в «Братство». Дыня с гордостью заявил, что это желание возникло у него давно, а Никита согласился вступить в «Братство» только сегодня.   Рома некоторое время молчал, а потом сказал, что им, скорее всего, не найдется места в десятке новичков, потому что желающих и так много.
- Да ладно тебе, - обиженно протянул Дыня. – Мы ведь знаем, что ты в «Братстве» один из самых главных. Чего тебе стоит замолвить за нас словечко. 

Конечно, Роме ничего не стоило замолвить за них словечко. Садом без проблем разрешил бы посвятить двух друзей своего лучшего ученика, но вопрос в том хотел ли этого он сам. Хотел ли он быть отправным пунктом в ад для своих друзей. Было ли у него желания стать линией, перейдя которую они запустят механизм крушения своих жизней, и остановить этот механизм вряд ли смогут? Наверное, было, хотя, отчасти, ему было наплевать на них, почему он должен помогать им, открывать им глаза? Ведь его друзья сами горят желанием причинить себе боль.

- Ром, не тормози! Алло! Дынь, разбуди-ка его, - обратился к своему приятелю Никита. И кивком головы, указал пальцем на Рому, идущего на автопилоте. Казалось, его голова не выдержит напора своры мыслей, грызущих его мозг, и он сейчас упадет на землю, лишившись чувств.
Дыня подмигнул Никите, и легонько, если так можно выразиться, потому что Дыня обладал внушительными габаритами, толкнул, заснувшего по дороге приятеля,  в спину. От толчка голова Ромы запрокинулась назад, грудная клетка подалась вперед. Слабые, тонкие, никогда не знавшие тяжелого физического труда, ноги, видимо, не успели за туловищем, и Рома шлепнулся на асфальт, успев послать в адрес Дыни горячее словечко. Дыня  понял, что зря будил Рому, таким образом, и почувствовал в своем животе тяжелый комок, оказавшийся желудком.  Рома помог ему понять свою ошибку до конца, с помощью кулака, который молниеносно украсил Дыне глаз. Все эта сцена длилась не более семи секунд. Никита молча наблюдал за ней, и когда Дыня получил синяк  под глазом, он понял, что Дыня обязан этим синяком ему.
- Ладно, ландо извини! – завопил Дыня, закрыв лицо руками. Но Рома не собирался продолжать. Он лишь нагнулся и принялся отряхивать свой неизменный балахон и джинсы.
- Вот, козел, мне балахон порвал! – почти крича, произнес Рома, показывая Дыне маленькую дырочку на локте, окруженную кругом стертой об асфальт ткани. – Твою мать, еще и руки стер!
- Ну ладно извини.  - Рома молчал. И посмотрел на Никиту. Тот в мгновение ока, отвел свой виноватый взгляд и потупил его в землю. – Замяли? Ну извини, зря я так. Просто я тебя просил, понимаешь… спрашивал сможешь ли ты замолвить за меня… зза нас словечко, а ты как будто не слышал, - Тут Дыня посмотрел на Никиту. Сейчас в нем боролись две стороны: первая – сторона человека, который вляпался в дерьмо, и хочет вымазать в это дерьмо еще кого ни будь, чтобы не казаться дураком одному, вторая - сторона дружбы, которая не позволяла сказать, что это Никита попросил его «разбудить» Рому. Однако, представив ответ Ромы, суть которого наверняка сводилась к фразе «У тебя что? нет своей башки на плечах, или она наполнена вонючим поносом, а не мозгами», Дыня решил отдать победу в пятисекундном раунде второй половине. – Ты не обижайся ладно…только не обижайся. Ты же не обиделся, ведь правда…
- Пошли давай. Развез тут нюни…   
За все время этой ссоры Никита не сказал ни слова. Он выступал в роли постороннего наблюдателя, вел себя, будто не знает ни Ромы, ни Дыни, и смотрит какое ни будь развлекательное шоу вроде «Реслинга».
Они дошли домой молча. Дыня мысленно жалел, что пошел домой с психом, и проклинал себя за то, что послушался Никиту. Щека почти не болела, но Дыня все еще закрывал ее рукой и шел позади всех.
Придя домой, Рома скинул свой балахон. Засунул его в корзину для грязной одежды и лег немного поспать.
Было уже полседьмого, когда Катя разбудила его.
«Блин! Я же не успею сделать уроки!» - сказал он раздраженным тоном. Левый локоть, на который пришлась основная часть удара, ужасно болел. Рома проклял себя за то, что он правша и сел за уроки.
Это было настоящим мучением. Он покончил с планиметрией и физикой только в восемь. Оставалось сделать еще устные уроки, которые Рома отложил.
Посвящение начнется в десять  или пол-одиннадцатого, так что Рома еще успеет, чем-нибудь заняться… но чем? Мысль которая прорвалась в его сознание, словно легкоатлет первым прибежавший к финишу, ошеломила его.
«У меня сейчас репетиция!». Он сорвался с места и через семь минут был уже на месте.
 В висках стучало. Бешеный кашель вырывался из горла, когтями царапал гортань - сигареты давали о себе знать. «Елы-палы так и загнуться можно!»- подумал Рома, а мысль о том, что пора бы бросать даже не приблизилась туда, будто его мозг и эта мысль имела одинаковые магнитные полюса.
 Дверь открыл Кирилл. Он выглядел гораздо лучше, чем вчера, но Рома был почти уверен, что мертвый таракан находится у него в кармане или рядом с ударной установкой. Наконец кашель отступил.
- Ты чего оп-паздываешь мы тебя ждем?
«В целой фразе, он заикнулся только один раз. Наверное, еще не совсем отошел от своего приступа, черт его побери!»
- Извини, я проспал. А ты как?
- Нормально
«Да вижу что не очень!»
Рома зашел. Игорь сидел на диване с басом на коленях.
- Привет Ром! Это на тебя не смахивает. Мы же договаривались…
- Извини…
«Черт сколько можно извиняться, ну проспал я проспал убейте меня теперь!»
- Просто я всю ночь не спал у меня бессонница. А днем пришел из школы упал на кровать и мигом отрубился. Можешь не верить, но я не вру, серьезно.
 
«Надо было ему сказать, что я старушки испугался тогда бы он мне точно поверил. Чего же я так слабо. Может он тоже любитель старушек».
- Ладно давай репетировать. Тебе ведь на посвящение нужно?
Рома утвердительно кивнул головой.
- А ты откуда знаешь? – спросил он.
- В нашем городе о тебе знают почти ВСЕ и ВСЁ…   
«Ну конечно же. Может поспорим?»
- Ну ладно, хватит базарить. Давай работать.
Рома сел на свое место, и они начали репетицию. Не смотря, на свое состояние Кирилл играл прекрасно. Они прошлись по всем песням, которые им предстояло играть двадцать пятого, два раза. Рома остался доволен.
- Спасибо ребят! Все прошло лучше некуда, - сказал он- Игорь закроешь?
- Хорошо, - ответил басист с ноткой раздражения. Ему надоело терпеть команды безответственного гитариста. Что он ему ключница?
Тем временем Рома спешил к месту проведения посвящений. Оно представляло собой овальную поляну в лесу, на окраине города. Он был неофициальной собственностью «Братства», и об этом знала большая часть города, которая интересовалась теми событиями, которые в нем происходили. Рома надеялся, что все нужные для посвящения вещи были перенесены туда без него. «Ведь помощников там много. Очень много, просто ужасно много…Черт, ну какого хрена мне нужно было задерживаться на репетиции? Теперь еще Садом наорет. Зачем мне нужно было играть третий раз «Вырви», я же ее прекрасно знаю… »
Однако все его переживания оказались напрасными. «Все в порядке! Слава… Диаволу!»- подумал Рома, когда приблизился к слабоосвещенной поляне с изображением пятиконечной звезды в центре, окруженной факелами зарытыми в землю.  Вокруг было довольно много людей. Посвященные уже были одеты в серые балахоны, с изображением пятиконечной звезды и прорезами для глаз. Новички же были одеты в черные балахоны, которые продавались на базарах за копейки.
Все это действие напоминало отрывок из фильма о временах средневековья. Ночь. Полнолуние. Люди в серых балахонах с факелами в руках, которые в ночном мраке запросто можно спутать с белыми. А главное - факелы, они смягчали атмосферу зла. Было красиво и у новичков ни разу не бывавших здесь перехватывало дыхания. Они стояли, разинув рты, с широко раскрытыми глазами. Скоро они будут среди этих людей в серых балахонах, которые они мысленно уже примеряли на себя.
Рома знал, о чем они думают. Сейчас каждый соглашался с тем, что не зря три ночи читал молитву. Это стоило сделать только ради того, чтобы побывать ЗДЕСЬ, среди НИХ. Еще недавно Рома думал также. Но сейчас… сейчас он устал. Ему надоело видеть восхищенные взгляды малышни и укоряющие, презренно - жалеющие взгляды взрослых. Ему надоело испытывать тошноту, головную боль при касании к иконе или при  близости церкви. Но он уже не может вернуться назад, убежать, даже если захочет, нет. Ему помешают сделать это, как мешали другим. Он попадет под ритуальный нож и тогда…
- Ром, привет.
Он обернулся и увидел Никиту и Дыню, идущих к нему навстречу.
- Мы хотим, чтобы ты попросил  Садома  посвятить нас. Мы же твои друзья. Ну что?
Рома с трудом удержался, чтобы не послать своих друзей куда подальше. Ему хватило выдержки не делать этого. Наверное, но просто устал и ему лень затевать ссору.
- Но вы не читали ритуальной молитвы, а они читали, - Рома кивнул в направлении кучки новичков, которые сбились в кучку, словно заблудшие овечки и сияющими блюдцами глаз смотрели вокруг.
- Ну мы же твои друзья. Прочитаем потом, - не сдавался Дыня. Его синяк был в полном расцвете сил, и этот рыжий парень  выглядел пугающе. Щека распухла и то, что Дыня мог так свободно говорить не испытывая болевых ощущений выглядело неправдоподобным.
- Друзья не друзья, а они читали три ночи, поймите три ночи…
- Мы потом прочитаем, если захочешь, будешь рядом сидеть, - говорил Никита, потупив взгляд. Он до сих пор боялся смотреть Роме в глаза. «В этот момент он был похож на Катьку!» - подумал Рома и ему стало не по себе от этой мысли. Он сам не знал почему.
- Никит, пойми Сатанизм и «Братство»- это не шутки, а серьезные вещи. Неужели вы такие тупые, что не можете понять. Вы решили посвятиться сегодня, а они…- снова кивок в сторону новичков, – … Готовились к этому не один месяц.
- Но мы твердо решили! Ты что нам не веришь! За идиотов держишь! - нервно прокричал Никита.
Однако его крик не прозвучал очень громко на фоне всеобщего гама. Он не привлек внимание троих посвященных. Они подошли. Один из них узнал Рому, который еще не успел надеть балахон и спросил:
- Привет Ром, все в порядке?
- Да-да все нормально.
Посвященные удалились.
«Да зачем я их отговариваю! Если решили так решили. Мне ничего не стоит кинуть за них словцо. Посмотрим, что они запоют через пару месяцев. Не дай…Диавол чтобы они, хоть что-нибудь вякнули. Зачем вам все это? Неужели вы хотите стать собачьим дерьмом, вроде меня? Пожалуйста, вход бесплатный. Заплатите попозже и сполна, так, что своя задница неродной покажется!» - все эти мысли пронеслись у Ромы в голове с молниеносной быстротой. Никита с Дыней смотрели на него и кусали губы от нетерпения.
- Ладно, - наконец произнес Рома. – Я вам помогу. Но  предупреждаю! Вы пожалеете, если вякните, хоть одно несчастное слово о том, что вы зря посвящались сюда! Если вы сделаете это, вашим вонючим жопам мало не покажется! Все!
Рома сделал глубокий вздох. Подумать только. Еще два дня назад он бы не позволил себе так измываться над своими друзьями, которые сейчас стояли, как вкопанные, и смотрели на него. Сейчас он чувствовал себя гестаповцем. Чертов Сатана! Рома ощутил блеклый оттенок стыда.   
Рома покинул своих друзей и глазами начал искать Садома. Поиски завершились быстро, так как жрец не закрывал своего лица.
- Привет, Садом.
- Привет Рома. Чего это ты так поздно. Мы сейчас начинаем. Так что давай скорее, - его голос звучал повелительно. Садом чувствовал власть над  людьми,  окружавшими его.
Рома порылся в одной из множества спортивных сумок, наваленных в небольшую кучу. «Ага, вот», - прошептал он себе под нос, когда нашел в сумке Садома свой балахон.
Натянув его, Рома снова подошел к Садому, вокруг которого уже собирались люди. «Ну все, началось»,- подумал Рома и стал рядом со жрецом, во всю отдающим приказания. Тут Рома вспомнил, что обещал помочь Никите и Дыне. Его взгляд описал круг и уловил молящие взоры двух его друзей. «Ладно, хрен с вами!»- подумал Рома и обратился к жрецу:
- Слушай, Садом, тут двое моих друзей уж очень рвутся к нам. Давай лучше посвятим ребят, которым можно доверять, чем двух сопляков, болтающих направо и налево. Ты ведь знаешь, что сейчас наше положение не из легких. Вокруг сплошные шестерки. Пускай они три ночи читали молитву, но ты ведь понимаешь…
- Понимаю, - благородным тоном сказал Садом. Его переполняли чувства власти. Он понимал, что является создателем всего того, что здесь творится.  Он чувствовал, что он здесь главный и упивался этим чувством. «А ведь Сатана может и обидеться»,- усмехнулся в мыслях Рома. – А они, твои друзья читали молитвы?
«Блин! Вот нарвался! Теперь мне нужно врать из-за этих двух придурков. Ну да ладно…»
- Скорее всего… да-да читали. Я помню. Никита мне говорил.
- А как насчет болячек?
- Все отлично.
- Хорошо. Я согласен. Только не подведи.
- Постараюсь, - сказал Рома и подмигнул жрецу.
Тот улыбнулся.
Рома махнул своим друзьям. Они радостно подбежали к нему. Рома подошел к полукругу новичков, стоявших неподвижно уже несколько минут.
«Вы ребят извините, но вам придется подождать до следующего полнолуния», - с этими
словами он отодвинул двух, недоумевающих новичков, которым осталось только развести руками и пялиться на двух улыбающихся парней, занявших их место.
Через несколько минут церемония началась. Стало тихо. Был слышен лишь стук сердец и треск дров в костре, пылающем напротив будущих членов «Братства». Садом подошел к полукругу в окружении своих помощников в составе Ромы Артема и Андрея и спросил, желает ли каждый из пришедших новичков стать служителем Сатане и членом «Братства». «Да», - ответили новички в разнобой. Затем последовал второй вопрос:  «Обязуется ли каждый из вас хранить молчание о том, что видит и слышит  на службах?» Снова утвердительный ответ. Садом продолжил: «Запомните, те, кто осмелится отвергнуть идеалы Сатаны, могут попасть под ритуальный нож, – последовала небольшая пауза, сделанная, скорее всего для того, чтобы каждый мог уразуметь смыл этого высказывания, - Теперь пусть каждый из вас снимет православный крест и осквернит его».  Один за другим,  вступившие молча (у каждого нашелся крест, хотя ни один из них никогда его не носил) сняли с себя маленькие крестики, плюнули на них и побросали в пламя. Рома не сдержал своего удивления, ведь у Никиты и Дыни они тоже нашлись. «Теперь моя очередь»,- подумал Рома и крепко сжал ритуальную чашу обеими руками. Он и Андрей подошли к первому вновь вступившему. Это был тучный прыщавый парень, которому очень тяжело давалось собственное дыхание. Андрей подал ему нож, а Рома подставил чашу. Новичок надрезал ладонь и, кривясь от боли и отвращения, сцедил кровь в чашу. При его виде Рома вспомнил довольно старую песенку, которая радостно заиграла у него в голове: «То ли еще будет, то ли еще будет, то ли еще будет ой-ой-ой». Он  улыбнулся.
Когда кровь сцедили все новички Рома с Андреем  подошли в Садому, и тот повторил действия с ножом. Вслед за чем он отпил из чаши с кровью и дал отпить каждому из новобранцев.
Они не могли  подхватить СПИД или что ни будь в  этом роде, ведь каждый из новичков (не считая Дыни и Никиты) проходили тест на наличие в крови ВИЧ инфекции.
Рома был уверен, что Дыня и Никиты, но не знал этого наверняка.
Но все равно, внутренний голос тоном истинного подхалима, задавал каждому из новичков один и тот же вопрос: «А что если…? Может он, а может вон тот? Ведь ты видишь по его немытой роже. Посмотри, разве не видишь что вон у этого парня последняя стадия сифилиса». Несмотря на это каждый мог преодолеть страх перед неизвестностью и сделать глоток, выпить магический коктейль из одиннадцати грязных компонентов.
Когда Дыня, стоящий последним сделал глоток и демонстративно облизал губы, Садом сказал: «Теперь вы члены нашего «Братства». Сначала вы будете находиться лишь на первой ступени, но со временем… я верю, что со временем вы будете преодолевать ступень за ступенью и воссоединитесь с нашим повелителем полностью. Но помните тот, кто попытается уйти от нас, унесет частицу чужой крови, нашей крови, тем самым оскверняя ее, а это можно загладить только смертью», - снова гробовое молчание. Каждый присутствующий осмысливает произнесенный жрецом слова. От них у Ромы бешено заколотилось сердце. Он отошел подальше от Садома и Андрея, чтобы те не услышали его стук. «Что со мной такое? Я же не собираюсь никуда уходить?»,- спросил себя Рома. Да он боялся даже думать о побеге. Видел в этом больше минусов, чем плюсов. Сознательно не хотел этого, но подсознательно уже созрел  для решения, нужен только…
«А теперь идите братья. Живите. Следуйте писаным и неписаным законам Сатаны. Не отрекайтесь от имени Диавола, считайте его своим, произносите его также часто, как и свое и тогда вы будете счастливы! Идите же!»
В завершение всего на шею каждого из новобранцев Артем и Андрей повесили пятиконечную звезду - один  из главных символов сатанизма. На этом все было кончено. Новички уже чувствовали себя членами «Братства» и готовы были наслаждаться жизнью по полной программе.
Рома помог Садому перенести все вещи в храм. На выходе его ждали друзья.
- Чего будем делать, Ром? – спросил,  Никита. Теперь он напоминал Роме его самого, хотя внешнего сходства между ними было, как у коровы и страуса. Но этот огонь в глазах, это желание сделать что-то такое, чтобы о тебе заговорили, тоже нервное постукивание носком по земле наводило на Рому тихий ужас.
- Я не знаю. Вообще-то я ужасно устал и не прочь завалиться на кровать, чтобы немного поспать (или повидаться с бабушкой-старушкой), но если вы что ни будь такое придумаете, я ломаться не буду.
Тут в дверях показался Садом. Он выглядел бодро, словно готов бодрствовать еще несколько ночей напролет.
- Чего это вы тут стоите? – спросил он, поглядывая на Дынин синяк, - А ты красавец, я тебя еще во время церемонии заметил. Кто это тебя так?
- Да не важно, - ответил Дыня, и умоляюще посмотрел на Рому. Тот понимающе кивнул.
- Так чего вы тут стоите?
- Да вот думаем, чем нам  заняться, - сказал Дыня.
- А понятно ищите на свою жопу приключений?
- Точно.
- Ну так давайте лучше в «Дракулу» поиграем.
- В какого такого «Дракулу»? – спросил Никита.  Было видно, что его заинтересовало название игры, но также проглядывался его испуг.
- Она очень простая. Вам понравиться. Так вы играете?
- Давай, - сказал Никита
- Давай, - поддержал его Дыня.
- Ром, ты идешь? – спросил Садом.
- Не знаю…я очень устал. Спать ужасно хочу.
- Да пошли. Ты же так давно не играл в «Дракулу». Забыл, наверное, вкус крови, а она так возбуждает.
- Да ладно тебе. Начнешь сейчас рассказывать, что у тебя от нее встает. Пошли давай.
 Они образовали круг. Садом с помощью Ромы рассказали правила игры. Выслушав все Никита и Дыня были в нерешительности.
- Что это вы? Боли испугались? Так зачем вы в «Братство» поступали?
- Да нет. Нас боль не так уж и пугает, но не много ли для одного вечера? – Никита посмотрел на  порезанную ладонь. Ранка была все еще влажной.
- Подумаешь. Я же тебя не за шею кусать буду. Нужен ты мне очень.
- Хорошо, только ты нервы не перекусывай, а то буду инвалидом. Дынь, так ты играешь или нет?
- Играю, что же мне еще делать.
Игра началась. «Дракула»  доганял убегающего от него игрока и кусал его до крови. Тот становился «Дракулой» и все начиналось сначала.    
Садом предложил себя на роль первого «Дракулы». Он сказал, что игра происходит в районе квартала и рассказал о границах.  Погоня началась…
Эта игра жестока, и в некоторой степени оправдывает свое название. Убегающий испытывает страх. Вокруг ночь, и за тобой охотятся, чтобы пустить кровь.  Рома играл в нее несколько раз, но его ни разу не кусали.  С самого начала «Дракулой» был лишь два раза, обычно эту честь отдавалась Садому, как главному. Ему понравилось, но Рома понимал, что увлекаться нельзя, потому что волей случая он может подхватить, что ни будь, и тогда - прощайте маменька, прощайте папенька, прощай любовь моя.

Игра закончилась. Все были в восторге. Дыня с Никитой, не обращая внимания на боль, мучавшую половину их тел,  возбуждено улыбались, и показывали друг дружку места укусов, из которых понемногу сочилась кровь.
- Когда ни будь, я тебя достану, - пообещал Роме, Садом и похлопал его по плечу, - Опять не одного укуса?
Рома кивнул в ответ.
- Блин. Ну как ты это делаешь?
- В детстве много в «Прятки» играл.
- Понятно. Ну, а как вы новички? Завтра, хрен с кровати встанете. Если родители спросят, придумаете что-нибудь. Я знаю, вы это умеете.
Затем тройка распрощалась с Садомом и пошла домой.




24 мая

Было полседьмого, когда раздался звонок. Это был Семеныч. Сегодня он был не в духе. Рома понял это, по тому, как отец клал пакеты с продуктами на стол, как наливалась в стакан минералка.
Семен начал бродить, по квартире взад и вперед, бросать нервные взгляды. Он напоминал самца, охраняющего свою территорию от нежеланных гостей.  Нужен был только повод, чтобы этот человек взорвался. 
Рома играл на гитаре, когда Семен зашел в комнату. Он не хотел остановиться и доиграл композицию до конца.
- Привет, - сказал Рома, нарочно приветливым тоном.
- Привет, привет, - серьезно произнес Семеныч, - А чего это ты к экзаменам не готовишься у тебя ведь завтра экзамен, - Рома удивился. Откуда он знает? Ведь ему только сегодня сказали, что экзамен переносится с 26 на 25, по причине отъезда учителя на повышение квалификации.   Ну вот попал, теперь не отвертишься, - Чего ты на меня таращишься, я сегодня подвозил вашу учительницу. Кажется Анну Федоровну. Она мне сказала, что у вас экзамен переносят, пожелала тебе удачи. Еще добавила, что ты парень умный, только не имеешь к учебе ни малейшего интереса, будто образование тебе совсем не нужно…

«А может и не нужно!» - чуть не сорвалось, у Ромы с губ, но он промолчал, и продолжил выслушивать морали отца.

Так вот я тебя спрашиваю, почему ты не готовишься к экзамену, а мучаешь эту чертову гитару?
- У меня завтра концерт, - спокойно ответил Рома. Он не хотел продолжать ссору, но огонь все равно разгорелся, и потушить его вряд ли удастся.
- А мне все равно, что у тебя концерт! Мне экзамен важнее, я все для тебя делаю…
- А мне музыка важнее, чем твоя…дрянная учеба! – Рома чуть не выругался матом, но сдержался. Но хватило и «дрянной» учебы. Глаза Семена налились гневом, он крепко сжал кулаки.
«Слава…Короче хорошо, что у него сердце здоровое, как у быка, а то бы распластался щас тут», - подумал Рома. Было видно, что Семен старается мысленно успокоить себя.
- Ладно, давай учи билеты, - спокойно сказал Семен, но это спокойствие давалось ему нелегко. Руки дрожали, под глазами прояснились морщины.
- Не хочу, - теперь пришла Ромина очередь командовать парадом. Он решил подлить масла в огонь. Зачем говорить, что он прекрасно знает все билеты, если можно достать своего, так надоевшего,  отца.
Семен молчал. Он не понимал смысла последних слов, сказанных сыном, вернее не хотел понимать. Может быть, он даже усомнился, его ли сын сидит перед ним и без малейших раздумий выдает такие кренделя, что волосы дыбом встают, и жить совсем не хочется. Он не выдержал.
- Хочешь быть дураком? Давай! Тебе только это и осталось! У тебя будет отличная характеристика: сатанист, алкоголик, куряга да еще и неуспевающий. Думаешь, я ничего не знаю, не слышу слухов о тебе. Думаешь, мне легко жить, зная, что мой сын опускается, тонет, знать, что скоро он погрузится с головой и его уже не спасти. Меня уже не удивит, если я узнаю, что ты принимаешь наркоту, куришь траву или нюхаешь какую-нибудь дурь! Скажи, ты ведь уже трахался, и, наверное, без контрацептива? 

Рома остолбенел. Его отец ЗНАЛ ВСЕ. Знал, но молчал. Каково же ему было? Ведь он мечтал, что его сын станет блистательным юристом или преуспевающим хирургом на худой конец. Как же он мучался, понимая все, видя, как его сын увядает…
Внезапно у Ромы возникло желание обвинить во всем отца, ведь это ОН чуть не сбил старуху, ведь это ОН предложил своему Ромке решить судьбу двух этих людей. Роме  захотелось рассказать все, вылить всю боль отцу в лицо.  Но он сдержался, вытерпел, потому что знал - все это может очень плохо кончиться. Впрочем, его дальнейшие слова не предвещали счастливой развязки.
- Да пошел ты, - тихо сказал Рома и вышел из комнаты.
Семен двинулся вслед за ним.
- Что ты сказал, щенок?
Он взял Рому за руку, и, схватив за футболку,  прижал к стене. 
Катя и Вера тихо сидели  обнявшись. Что им еще оставалось делать? Выйти на защиту Ромы, который был не прав, или позволить им покалечить друг друга.   Катя плакала.  «Что он сделает Ромой, что Рома сделает с ним?»- обе задавали себе один и тот же вопрос, ответ на который последовал незамедлительно.
- Да пошел ты, - уверенно повторил Рома свои слова, отказаться от которых было бы трусостью и неуважением к себе.
Маленький кулак Семена с  блестящим обручальным кольцом приблизился к его подбородку.
- Чтобы никогда,  никогда слышишь, ты не посылал меня, - зловеще
прошептал Семен, понял. А то…
Семен не успел договорить, так как его последующую мысль обрезали слова:
- Пошел ты, - снова повторил Рома.
Но эти слова прозвучали не так уверенно как во второй раз, в них слышалось ожидание и обыкновенная детская боязнь перед гневом отца.  Куда же он ударит? В нос? В подбородок? Под глаз? Или просто даст пинка под зад и уйдет.
Рома упал, долетев почти до двери. Перед глазами закрутилось, посыпались разноцветные искры.  Тупая боль пронзила висок, но Рома не потерял сознание, просто  был  немного шокирован.
Семен не на шутку перепугался. «А ведь так можно и убить»,- поехидничал его внутренний голос. Семен приказал ему заткнуться.
- Пошел вон, гаденыш! – закричал он на еле-еле поднявшегося сына.
Рома молча вышел и захлопнул за собой дверь.
На виске образовалась большая шишка.  «А ведь так можно и убить», - подумал он и начал представлять, что отец убивает его, как Рома лежит бездыханный на полу возле двери, Семен не понимает что наделал. Он увидел, как Вера с криком отчаянья побегает к нему, а следом за ней и Катя.
Похороны. Он видит свои похороны. Быть, может, это была шутка мозга, еще не оправившегося от сильного удара, но он видел свои похороны. Он видел своих друзей: Дыня, Никита, Садом, даже Ляля пришла - все они стояли с нарисованными минами сожаления и скорби. Как бы ему хотелось, чтобы на  месте Ляли была Наташа. Семен - белый как простыня. Толстая Вера, потерявшая половину своего веса. « А она красивая»,  - подумал Рома. Его взор переместился на маленькую огненную головку. «Катя - вот единственный человек, среди этих уродов. Человек, будь счастлив. Я не знаю, как ты выживешь с этим идиотом  Семеном, но я верю, ты будешь счастлив…»
Все присутствующие  один за другим подходили к его родителям и говорили, что он был хорошим мальчиком. И что, наверное, так угодно Господу, если он забрал его. Все говорили, что Рома, скорей всего,  попал в Рай, хотя знали обратное. Семен понимающе кивал головой и благодарил пришедших за понимание.  «Лгун! – хотелось во все горло заорать Роме, - Лгун! Чего ты машешь своей рыжей, тупой башкой. Ведь это ты меня убил и наврал, что я ударился об угол, а Вере и Кате пригрозил… Сволочь! Лгун поганый! Тебя посадят. Я знаю, что посадят. Ведь на моем виске отпечатался твой кулак. Давай подойди ко мне. Я же ничего тебе не сделаю.  Что может сделать покойник, лежащий в гробу сложив ручки? Только открыть глаза. И я открою, вот увидишь! Я укажу на тебя, и все поймут! Давай подойди. Рыжий урод…»      
Рома шел, массируя пальцами висок. Боль поутихла, но не исчезла совсем. Он попробовал двигать челюстями, как следствие – яростная вспышка боли. Рома  медленно накрыл  белки глаз веками.
От бессмысленных «неразмышлений» его отвлекла девушка. Этой уверенной, сосредоточенной походки он не забудет никогда. «Это же Наташка!» - мысленно восторжествовал Рома и кинулся за ней, совершенно позабыв об отце,  старухе и ее словах, о Никите
- Привет, - сказал весело Рома,  поравнявшись с девушкой.
Та вопросительно посмотрела на него.
- Привет. Чего тебе?
- Не знаю еще… Просто увидел знакомое лицо, захотелось поговорить. Ты же меня помнишь? Я – Рома, во дворе на лавочке сидел  вместе с Дыней, Лялей, и … Никитой.
- А да-да Никита, я помню его хороший парень… Меня Наташей зовут, если не знаешь.
- Да знаю, знаю…

«Блин! Да она меня в упор не помнит, а Никиту еще как.  У, ты наш  хороший парень».

- Так значит помнишь?
- Ага,  я о тебе кое-что слышала…- сказала Наташа и, улыбаясь, посмотрела на Рому.
«Как же она красива», - подумал Рома, и  у него в животе  образовался комок. - Кто это тебя так?
- Да пустяк. Все будет нормально…
- А понятно. Верная мужская гордость, - сказала Наташа, таким тоном, словно процитировала из какой-то книги.
- Рома помолчал, сделав вид, что пропустил эти слова мимо ушей.
- А ты куда идешь? – спросил он.
- Я от подружки домой, а ты чего бродишь?
- Меня отец из дома выгнал теперь смогу вернуться только ночью. Я с ним ужасно поссорился. Он вышел из себя и приукрасил меня. Наверное, я сам виноват. Надо было сказать ему, что я выучил все билеты, но теперь ладно. Сам буду свое дерьмо собирать, - Рома посмотрел на Наташу. Она шла и сверлила его глазами.

Удивительно, он рассказал ей о происшедшем без малейшего сомнения, те более что она девочка. Он не  решился бы на это с Никитой или Дыней. А тут на тебе. Он открывается девчонке, которую видит второй раз!
- Пойдем где-нибудь посидим, - предложила Наташа. В ее голосе он чувствовался интерес.
- Пойдем, - ответил Рома, а внутри у него разгорался огонек счастья…


Тук, тук, тук… Тук, тук, тук…
Рома сидел на ступеньках подъезда и стучал палкой. Над ним, покачиваясь от легкого вечерка, светил одинокий желтый фонарь. Шелестели листья каштанов.
Рома был счастлив, и в тоже время не знал, что ему делать.
Все мысли его были о Наташе. Она оказалась лучше, чем он мог себе представить. Честная, открытая, без   открытой наигранности. За один вечер он рассказал почти все о себе и она выслушала. Подумать только, ей было интересно. Но главное, что было интересно им обоим.  Он рассказал ей, что пишет стихи, а она прочитала свои…



                На небе черном зрит  луна
                Волшебной магией полна.
                И звезды желтыми глазами
                Мерцают, падают камнями.




                Туман садится дымкой серой
                На битые дождем дороги.   
                И ветерок, кружа,  на север
                Уносит все мои тревоги.


Рома вспоминал эти строчки, читал их про себя несколько раз. Он чувствовал, с ней какую-то связь, незримую, но крепкую. З один вечер она стала для него ближайшим человеком на свете. И страшно подумать, что точно так же за один вечер она может стать для него тяжкой мукой. 
Рома поднялся домой, открыл дверь и на цыпочках вошел. В гостиной горел свет, и через мгновение оттуда вышла Вера.
- Где ты пропадаешь? Мы тебя обыскались, да я посмотрю, - Рома не много наклонился, чтобы Вера могла осмотреть шишку. – Мы очень волновались. Ты ушел, потом отец как с цепи сорвался. Катя весь вечер проревела…
- Все нормально, - сказал Рома и мягко улыбнулся. – Все будет хорошо. А теперь извини, я ужасно устал и хочу спать.
Рома прошел в свою комнату и достал дневник.



«24 мая. Я снова здесь…
Эти дни просто ужасны. Вчера я посвятил в братство Никиту и Дыньку. Они теперь служат Сатане, и, по-видимому, будут делать это  исправно. Сегодня я почти не разговаривал с Никитой, он на меня из-за чего-то дуется. Скорей всего из-за Наташки, но я надеюсь, все будет нормально, а  если нет - я еще не решил как мне быть.
…Сегодня меня ударил Семеныч. Мы поссорились из-за пустяка. Ему был нужен повод, и я дал его. Мы с ним поговорили на чистоту. Оказывается, он все знал, и я ему не завидую. Нет, мне не жалко его, напротив я очень зол. Его до сих пор нет, не знаю когда появиться. Теперь стоит вопрос, как мы уживемся в одной семье, потому что я начинаю его ненавидеть. Катя, наверное, тоже ненавидит его, но я с ней пока не разговаривал. Он ударил меня в висок. Не знаю, нарочно ли, но ведь рыжие – злые. Он мог убить меня, и, наверное, понял это, потому что в  его глазах я видел испуг.
Итак, на балде у меня огромная шишка. Так что я теперь настоящий «красавец». Но, как бы там ни было,  этот день подарил мне много счастья. Я первый раз почувствовал себя по настоящему счастливым за все эти три года. Счастье пришло вместе с НЕЙ.
Я говорю о Наташе. Мы встретились, когда я ушел из дому. Она помнила меня, и мне показалось, что она знает обо мне все. Я говорил с ней. За все три года я нормально поговорил с девчонкой, без тисканий и засосов. Она сложна в своей простоте, и это прекрасно. Мы говорил обо всем на свете. Я рассказал ей о своей семье, о Кате. Мне так хочется, чтобы они подружились. Я сказал ей о стихах и о тебе…Она прочитала мне свои стихотворения. Они мне очень понравились…
Мы обсуждали дружбу. Я рассказал ей о Никите, о Дыне, о Ляльке. Она показала мне их в своем мировоззрении. Я не согласился, и мы немного поссорились, хотя ссорой этот обмен взглядами и легкими ругательствами назвать никак нельзя. Я пригласил ее на концерт, но она отказалась, сказав, что не любит «блэк». Я не стал ее уговаривать,  девочки этого терпеть не могут…Мне кажется, я люблю ее…
Ладно, пора прощаться. Рука очень устала. Я надеюсь, что завтра будет прекрасный день, ведь завтра концерт. Если честно, я очень боюсь…но, надеюсь, страх поможет мне и все пройдет удачно. Подумать только я шел к этому дню столько времени…
Все прощай! Быть может, свидимся!»
           Рома спрятал дневник. И лег спать с мыслью о том, что надо бы было принять душ.      



25 мая               
   
- Ром, давай вставай. Сегодня последний день, - сказала Катя, войдя в гостиную.
- Хорошо, - лениво сказал Рома.
- Ты чего не в своей комнате  спал? – спросила она.
- Рома секунду подумал
- Не знаю, не помню…сейчас я встаю.
-  Я тебя на кухне жду.
Знать бы ей, что ее брат опять оказался на дороге, еще раз принимал решение, снова слышал проклятье.   


«Кто твоему сердцу приглянется, тот горе на себе испытает, тобою содеянное!»…


Все повторилось заново, но только страшнее  и реальнее. Старуха всю ночь стояла у него перед глазами протягивала свои костлявые руки. Ее кривые тонкие губы называли его Диавольским отродьем, талисманы постукивали на ее опустившейся груди,  а он трусился в холодном поту и плакал, накрывшись одеялом…
Всю ночь Рома думал о происшедшем. Он чувствовал, что еще одной такой ночи не выдержит. Надо было что-то решать, и он сделал это. Рома знал, что стоит только ему повидаться с Наташей, как  кошмар возвращается. Нужно  было что-то делать. Но что?
Больше всего Рома не хотел отказываться от нее. Но так было НУЖНО, Так будет лучше для всех. Проклятье не сможет осуществиться, а он избавится от кошмара. Но чего стоит эта боль в сердце, которую он испытывает сейчас? Стоят ли всего этого слезы, выплаканные  этой ночью? Рома не знал, но видел решение только в этом. Его мучил только один  вопрос - будет ли она страдать? Ведь может, проклятие  заключалось именно в том, что Рома уйдет от нее, оставив вместо себя невыносимую тоску и боль. Но как он может знать? Ведь она даже виду не подала, ни одного намека не было с ее стороны. Скорее всего,  она даже не думала о нем…
Как бы там ни было, Рома решил…. Решил, что больше никогда не подойдет и не заговорит с ней. Не будет даже здороваться, а если она заговорит с ним,  не обратит на нее внимания, не удостоит даже взглядом.
С плохим настроением и тяжелой, как гиря головой Рома встал с дивана. Все тело ломило.  «Еще бы, скрючился тут, - подумал Рома и пошел в ванную. Он принял холодный душ, от чего квартира наполнилась возбужденными визгами и кряхтениями. После душа самочувствие немного улучшилось, но не настроение. Голова по-прежнему  раскалывалась. Он дотронулся до шишки - снова боль.
Вера уже встала и сидела на кухне, пережевывая мармелад. За всю жизнь она ни разу не могла отказать себе в сладком.
- Привет, - сказал Рома, войдя на кухню, и принялся готовить себе кофе.
- Привет, - сказала Вера.
Она выглядела замученной и усталой. Прояснились морщинки, под глазами набрякли мешки.
- Семеныч не приходил? – спросил Рома, садясь за стол напротив сестры.
-  Нет, - ответила Вера. – Как вчера ушел, так и пропал. Не знаю, что нам делать, сын.
Рома посмотрел на сестру. Катя пила апельсиновый сок, опустив взгляд  в стакан.  Она выглядела спокойной, но Рома знал, что ни одно слово, ни одна интонация не ускользает от нее.
- Понятно, - Рома сделал глоток кофе и сразу почувствовал себя уютнее. Но какой к черту уют, когда «башка дымит, как паровоз».
- У тебя ведь сегодня экзамен? – Вера говорила тихо и спокойно, почти шепотом. Казалось, она вот-вот заплачет.  Рома кивнул в ответ. – Ты там смотри, чтоб все нормально было. Ты все билеты выучил?
- Ага, - ответил Рома.
Говорить было тяжело и он, не разбрасывался словами по пустякам, потому что у него сегодня концерт, и петь придется достаточно долго. Выпив кофе, он оделся, собрал рюкзак и отправился в школу. Катя пожелала ему удачи, он ответил ей улыбкой.


Рома шел в школу, думая о том, какой сегодня важный день. Ведь сегодня должна осуществиться его мечта, и плевал он на эту «долбанную челюсть», он все равно споет. Все равно!
По небу мчались тучи. Рома никогда не видел, чтобы они двигались так быстро. «Не фига себе!»- подумал он, задрав голову вверх.  Вокруг все радовалось окончанию учебного года. По улицам шли букеты цветов, за которыми прятались коротышки. Старшеклассницы  надели свои лучшие наряды. «Только я один красивый», - подумал Рома и посмотрел на свой порванный балахон, а затем на грязные черные джинсы.
Путь в школу тянулся очень долго, как тянется день, когда ждешь следующего. Рома ждал вечера – момента, когда сбудется его мечта…

Экзамен начался в десять.  В отличие от других учеников, трусившихся у стены да бегавших поминутно в туалет, Рома не испытывал волнения, только интерес связанный с тем, какой билет ему достанется. Голова не отпускала. Боль так надоела, что не обращать на нее внимание, Рома был уже не в силах. Хотелось просто удариться головой о стену и слечь на полу. Раздражение переполняло его, когда он вспоминал о прошлой ночи, а не думать о ней  было нелегко.

Принимала экзамен Нина Федоровна. Ассистировала ей химичка Нина Владимировна. Первым вышел Серый - этот был очкастый заучка всегда был первым.
«Наверное первым и помрет», - подумал Рома, когда Серый вышел из кабинета. По его сияющему выражению лица, сразу стало понятно, какую оценку он получил.  «Пятерка!» - радостно сказал он и сверкнул толстенькими линзами. Все остальные как по команде позавидовали ему и на короткое время возненавидели. «Вот козел, как он это делает?» - думали двоечники. «Ладно, ладно мы еще посмотрим…» - высокомерно замечали их антиподы.
«Следующий!» - послышалось из аудитории. Все замерли. Наступила мертвая тишина. Последовал обмен взглядами и подергивание друг друга за локти.  «Следующий!»- послышалось еще раз. Снова напряжение.  «Как вы все меня задрали!»- голос Ромы прозвучал как гром средь ясного неба. Он нервно открыл дверь и вошел.
За столом сидели Анна Федоровна и Нина Владимировна.  Вторая нервно постукивала по столу ручкой.

Т-т-т-тук…

«Здравствуйте, Вишнев», - сказала вторая. – Я очень надеюсь, что вы хорошо подготовились. Я вчера встретила вашего отца. Мы с ним прелестно поговорили…»
При этих словах Рому заклинило, хотелось закричать: «Он со мной тоже прелестно поговорил! Посмотрите-ка  на  мой синяк!» Он посмотрел на Анну Федоровну и увидел ту двухсотлетнюю старуху. Ее правая бровь до сих пор дергалась, и талисманы постукивали на груди.               

Т-т-т-тук…

Головная боль усилилась до такой степени, что лицо Ромы перекосила гримаса боли. Он схватился за виски. Вот-вот должны были лопнуть барабанные перепонки, тогда из ушей хлынут фонтаны крови. Рома еле сдерживал крик…   

Т-т-т-тук…

«Тяните билет, Вишнев, решайте свою судьбу» - сказала колдунья, и злорадно улыбнулась. Пересилив адскую боль, Рома подошел к столу. На нем  располагалось 25 билетов. Рома увидел на столе грязный руки старухи, с желтыми длинными ногтями. «Тяните, тяните, не бойтесь. Я знаю, вы хорошо подготовились!»
Рома протянул дрожащую руку. Пальцы не слушались, но он все-таки взял седьмой билет и прочитав текст, пришел в ужас : «Кто твоему сердцу приглянется, тот горе на себе испытает, тобою содеянное!». Рома бросил билет на пол и взял пятнадцатый - та же надпись. Старуха рассмеялась, обнажая свои гнилые, хищные зубы.  «Судьба решила за тебя, отродье Диавола!» - громко прошептала она, и потянулась к Роме. Тот отшатнулся.
«Я вас всех ненавижу! Гады! Сволочи поганые!» - выкрикнул он и выбежал из комнаты, в которой остались только две учительницы с отвисшими челюстями…

Полпятого. До концерта осталось два с половиной часа. Скоро придет Игорь с Кириллом и они начнут репетицию. Рома старался не думать о том, что произошло в школе. Он уже достаточно передумал, когда выбежал из нее и просидел половину дня в парке.  Как же ему было страшно.  Он выкурил почти пачку сигарет. Курил, курил и курил, пока не пришло легкое спокойствие, вызванное табаком. 
Он не понимал что происходит. Ведь, может быть это только простой сон. Но сколько он не старался проснуться, ничего не помогало. Сон был явью. И то, что он сорвал экзамен, да еще нагрубил учителям – все это, было реальностью, от которой будет сложно убежать и скрыться.
 Учительница и вправду превратилась в двухсотлетнюю колдунью - он знал это точно так же, как знал, что его зовут Рома. Он был уверен, что это не шутки его разыгравшегося воображения.   
Сейчас Рома не хотел думать о плохом. Впереди его ждет два часа блаженства. Это буде его концерт, его два звездных часа. Казалось, он шел к ним всю свою жизнь…

Репетиция была закончена. Все прекрасно. Оборудование в отличном состоянии. Музыканты на взводе. Каждый чувствует свою ответственность в этом деле. Каждая песня доведена до совершенства. В каждом звуке чувствовалась сила и новизна.
- Все теперь относим все инструменты в клуб! – сказал Рома. За время репетиции его настроение несколько улучшилось и на время он смог позабыть обо всех проблемах, огромной кучей навалившихся на него.
Игорь помог Кириллу собрать ударную установку и они, словно караван направились в клуб. Рома шел последним. Он положил гитару в чехол, запер двери и ринулся догонять друзей.
 
Недалеко от клуба из-за угла выскочило четыре человека. Рома узнал только Олега Гранатова. «Остальные – шестерки»,- подумал Рома. Четверка окружила его, и он положил гитару на землю.
«Ну только его мне не хватало! – говорил себе Рома. – Нельзя позволить себя избить. А если начать драку, то они из меня котлету сделают. Нужно выкручиваться и по быстрее. Если будет случай, придется бежать».
- Здравствуй, здравствуй, – ехидно сказал Олег, хрустнув пальцами. – Кто это тебя так? Жалко я не успел.
- Захочешь, успеешь, - сказал Рома серьезным тоном.
Ему нельзя было показывать ни малейшего признака страха, если он хотел сыграть на концерте.
- Успею, успею. Ты только за своим тоном следи, мразь! Я не люблю, когда со мной так разговаривают!
«Вот псих! Заводится с полуоборота. Нужно быть поосторожнее, пока кости целы!»
Однако Рома не захотел решать эту проблему обычным способом. Он не захотел просить прощения и решил поймать Олега на противоходе  «психануть» в ответ, но только не перебарщивать.
- Хочешь бить?! Бей! Но только знай, придурок, у меня есть два пути! Я могу сопротивляться и хорошенько избить вас вот этой гитаркой! Чего смеешься, не веришь? Сволочь! А ты только попробуй! Давай! Но я могу не сопротивляться и попасть в больницу с тяжелыми телесными,  и тогда тебя не отмажут, я заявление забирать не стану! А если что-то посерьезней - так мой отец  тебя найдет и пристрелит, как последнюю кучу дерьма понятно! И тогда ты сломанным носом не отделаешься! Мой отец тоже не последний в городе понятно, гад!
В завершение Рома толкнул Петю в грудь. Тот еле устоял на ногах. Рома пристально смотрел на Гранатова. «Поверил или нет? Дай Диавол чтобы поверил».
Диавол помог. Лицо Гранатова смягчилось. Казалось, он забыл о том, что мечтал сделать с гаденышем, сломавшем ему нос. Вдруг, исчезло его величие и высокомерность. «Отпустите этого психа, пока он нас тут не убил, - приказал Гранатов своим ребятам и четверка исчезла за углом. – Вот видел разных, а таких придурошных еще ни разу…»
У Ромы подкосились колени. Только что он был за один шаг от инвалидного кресла, но ему удалось не делать его. Неужели Гранатов поверил той сказочке, рассказанной Ромой. Неужели испугался.
Рома не знал, что Гранатов испугался огонька безумства в  его глазах…

Вишнев вошел в клуб. Афиша на входе гласила:


25 МАЯ В КЛУБЕ «ДРЕЛЬ»
СОСТОИТСЯ ОТПАДНЫЙ КОРНЦЕРТ
ГРУППЫ «ГРЕМЛЕН ХОНГИ»!
СТОИМОСТЬ БИЛЕТА 7 гр.
УЧАЩИМСЯ ШКОЛЫ 7 БЕСПЛАТНО
 БУДЕТ ПОИСТИНЕ ВЕСЕЛО!
(МЫ СЛЫШАЛИ, КАК ОНИ ИГРАЮТ)
 ПОСЛЕ КОНЦЕРТА - «ДИСКОДРЕЛЬ»!

ПИВО И ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ ЛИЦАМ ПОСЛЕ 16.
 
   
 Переполненный высокими чувствами, Рома подошел к сцене. Игорь и Кирилл  устанавливали аппаратуру.
- Ты чего так долго? Мы тут спины гнем, а ты где-то шляешься, - нервно выдавил Игорь, завидев Рому.
- Извини друг, но мне не до тебя, - сказал Рома, не удостоив Игоря взглядом.
Игорь принял этот ответ, как оскорбление, но смолчал.
Все делалось быстро и почти профессионально.  Инструменты были готовы взорвать звуком атмосферу тишины и разлиться жесткими аккордами. Рома настроил микрофоны.  «Не смей фонить, а не то тебе кронты!»- обратился он к своему , толкнул  его  и эффектно поймал голенью.
Все было готово к шоу. Не смотря ни на что, Рома собирался использовать подаренный судьбой шанс, и сделать из рядового концерта настоящее шоу. Он уже предвкушал, как зал взорвется радостными воплями, а потом появятся восторженные отклики в местных газетах.
Понемногу стали собираться люди. В большинстве своем - это были дети, но среди них попадались и взрослые. Были даже женщины средних лет,  притащенные сюда за руку непоседливыми дочерьми. Была даже малышня из пятых-шестых классов, при виде которых Рома усомнился в том, что обойдется без трупов.  Он разозлился на родителей, пустивших сюда этих коротышек, на ум невольно пришла строчка из рекламы.   «Ну что? Покажем поколению NEXT, как нужно играть»- подумал он.
Тем временем стрелка часов упорно приближалась к цифре семь. Осталось немногим больше десяти минут. Рома стоял за кулисами, совершенно забыв о головной боли. Он слышал как толпа визгливых девчонок, собравшихся возле  сцены, дружно скандировала: «Хонги! Хонги!…».  «Ой фанаточки мои, я вас расцелую!» Концерт еще не начался, а он уже нутром чуял, что все пройдет на ура.  За сценой господствовало волнение. Кирилл здорово перепугался и, зажавшись в угол, закрыл глаза. Игорь от зависти начал грызть ногти, потому как толпа перешла на «Ромка! Ромка!».
Вишнев подошел к Кириллу и потрепал его по плечу.  «Все нормально. Тебе нечего бояться. Они уже любят нас! Мы им такого жару  зададим, что у них уши в трубочки свернуться!» - успокаивал он шокированного ударника.
«Ребят, уже семь. Ваш выход», - сказал менеджер клуба, и, подмигнув Роме, пожелал удачи.
Трио вышло на сцену. Рома – в сером Сатанинском балахоне, Кирилл – рваной футболке и грязнющих джинсах, Игорь в боевой раскраске в стиле KISS.  Толпа замолчала.  У Ромы подкосило ноги, когда он увидел почти около сотни глаз сверлящих его.  «Вот тебе и «Дрель», - заметил он, и еле передвигая ноги, шагнул к микрофону. Стараясь привести голос в порядок,  он немного откашлялся и начал говорить. Кровь застыла  и стала тяжелой, когда он услышал свой  голос в колонках
«Привет всем! – он постарался сказать это весело, но голос сорвался на  «всем». Толпа молчала. –Привет всем! - повторил  Рома более уверено. - Поздравляю вас всех с окончанием этого дурацкого учебного года! – После этих слов раздался взрыв восторженных возгласов. Рома подождал, кода толпа замолкнет, и продолжил, - Нас пригласили, чтобы мы помогли вам оттянуться. Я знаю, что вы прекрасно можете делать это и без нас! Но давайте попробуем сделать это вместе, быть может, вам понравиться!» - после этих слов жесткая гитарная партия ударила по перепонкам слушателей.  Это была «Вырви». За Ромой, по струнам прошелся Игорь, затем подключился Кирилл.
Дело было сделано. Толпа бесновалась в  маленьком клубе. Взрослые, никак не ожидавшие такой музыки от группы с невинным названием «Гремлен Хонги» стояли, разинув рты, с выпученными глазами, а впереди них, ближе к сцене бесновались подростки, мотыляя головами в разные стороны. Малыши высоко прыгали, оттаптывая друг дружку ноги, и бешено орали.
            Толпа завелась.  Все было отлично.

- Классные вы ребята! И музыка у вас обалдеть! Ром, кажется, я в тебя влюбилась! –восторженно говорила девушка с короткой стрижкой и проколотым носом.
Они не давали им покоя. Одна за другой подходили, вешались на шею и лезли целоваться. Вишневу надоело, бороться с цепкими женскими объятьями и отводить губы.
Басист тоже находился в окружении поклонниц новоиспеченных кумиров, которым до группи оставалось совсем немного. Но в отличие от Ромы ему это нравилось, он не отлипал от длинноногой блондинки.  Только Кирилл сидел и смотрел испуганными глазами на происходящее.
Вокруг давно уже звучала кислота, а длинноволосых панков и рокеров сменили модные рейверы и еще кто ни будь.
Пришли Никита с Дыней. Они поздравили Рому с удачным выступлением и угостили его тремя бутылками пива. Счастливый, окрыленный успехом, Рома выпил все и купил еще две. Через час они зияли темными горлышками в потолок. За концерт Рома осип, голос его стал больше походить на хрип…
 
Игорь тоже напился, и теперь они, обнявшись,  сидели на мягком диванчике и клевали носом. Внезапно Рома почувствовал что-то теплую жидкость. Он посмотрел на коричневое сиденье и мигом оттолкнул Игоря.
- Эй-эй! Ты чего на меня мочишься совсем охренел! – закричал Рома в  бешенстве.
- Извини, не сдержался, - пробормотал Игорь, чуть приподняв веки.
- Не сдержался?! Да ты мне весь балахон испоганил своей мочой! Придурок!
- Да ладно. Если бы тебе было так хорошо как мне, ты сейчас не орал бы как резанный. На вот, повеселись.
Игорь протянул Роме капсулу.
- Это что такое?
- Это? Ах это - прикольная штука. От нее утром башка не болит. Мне ребята дали. На, возьми. Я тебе как другу даю, в честь такого большого дня. Я тебе многим…
Игорь не договорил и отключился, уронив таблетку на сиденье. Рома поднял ее и проглотил, оправдывая себя тем, что в честь такого дня можно. По прошествию нескольких минут (Роме они показались минутами, хотя на самом деле прошло около часа и, стрелки часов показывали без двадцати одиннадцать) снова подошли Никита и Дыня,  в стельку пьяные.  Рома здоровался с ними минут пять, повторив «привет» около пятидесяти лет, и перешел на слово «ты».  Дыня оказался трезвее всех, и почти нес Никиту на себе. Никита обвинял Рому и Дыню в том, что они напились как свиньи, и теперь он, как истинный друг, которого все уважают, должен провести их домой.
Друзья собрались уходить  в полдвенадцатого, когда Рома смог выговорить «пошли». 
Свежий ночной воздух не помог им отрезветь.  Рома нес Никиту, а Дыня – Рому. Странно было видеть этот трехслойный бутерброд. Пройдя треть пути, Вишнев почувствовал себя лучше. Он уже мог нормально идти и  выговаривать большинство слов. Его наполнило возбуждение, а все окружающее вызывало необъяснимое раздражение и злость.  Никита обмяк, так что Дыне стало еще тяжелее. Рома помог ему.
- Класный сегодня день. Ты слышал, как эти дуры  визжали, ты слышал?
- Слышал, слышал, - пыхтя, отвечал Дыня, и после довольно длинной паузы продолжил. – Но насчет того, что день классный  я не согласен. Мне бы еще девочку.
- Мне бы тоже – поддержал Рома. –Я бы ее так…что мало бы не показалось.
Дыня засиял.
- Так ты решил?! Ты уже совсем готов?! –Рома улыбнулся и кивнул. - Ну дай пять!
Даня и Рома протянули друг другу руки, но, не удержавшись на ногах, шлепнулись на землю. Никита прокатился калачиком несколько метров, не приходя в сознание.
«Блин! Давай поднимай его, - раздражено сказал Рома. – Напился как свинья. Сволочь поганая!» Он ударил Никиту ногой по животу. - «Эй-эй, ты чего? Успокойся». Дыня подбежал и, оттолкнув Рому в сторону, принялся поднимать Никиту. Рома потерял равновесие и упал навзничь. Ударившись затылком. «Ой, как больно», -  пробормотал он. Теперь у него на голове было две шишки.
С трудом, поднявшись, они продолжили свой путь.  Вот парк. Вдали, на центральной аллее горели желтые фонари. На фонтанах спали львы и русалки. 
Сокращая путь, они свернули на узенькую асфальтовую дорожку, ведущую в глубь парка. «Фух, еще немножко, еще немножко!»- кряхтел Дыня. Его силы были на исходе, и он был бы рад скинуть Никиту где-нибудь под деревом и пристроится там же. Рома шел и ругал все что видит. 
- Ой, смотри какая девочка! - вдруг сказал он.
- Где?
- Да вот.
- А да-да.
Навстречу ним двигалась девушка лет шестнадцати-семнадцати. Одна, она шагала быстрой уверенной походкой.
- Вот бы ее… - прошептал Рома.
- Эта не проблема, у меня есть презерватив.
- Давай, - Рома протянул руку.
Дыня достал из заднего кармана джинсов контрацептив и подал его Роме.
- Ты только помоги мне, - сказал Рома.
Дыня кивнул. Вишнев надел балахон на голову, скрыв лицо. «Ну попробуй догадайся, кто я?» - спросил он себя и двинулся навстречу девочке. Дыня пристроил спящего Никиту под развесистым дубом.
- Куда спешишь? - спросил он ее, схватив за руку.
Девушка дернулась и хотела было закричать, но подошедший сзади Дыня закрыл  ей рот ладонью. «Тссс, не кричи. Больно не будет, я постараюсь, чтобы больно не было…» - произнес Рома. Девушка в отчаянии забилась, мотая головой. Из ее глаз потекли слезы. Она что-то говорила, но Рома не разобрал ни слова. Дыня закрыл ей рот так хорошо, словно делал это не впервые.
- А это не Наташка? - вдруг спросил Дыня.
Девушка бешено закивала головой.
- Да плевать мне на всех. Пусть хоть черепашка, - нервно ответил Рома.
Еще несколько слезинок упало ему на балахон.  Он снял ботинки и стянул носки.  Засунув их один в один, как часто делала Вера после стирки, он засунул получившийся шарик девушке в рот.  Она снова пыталась кричать, но ничего не получалось.  «Давай», - скомандовал он Дыне. Тот завел руки девушки за спину, так сильно, что та скорчилась от боли. Рома принялся разрывать на ней одежду. Она  брыкалась, словно раненая лошадь, била его ногами по лицу. Рома выносил удары, которые оказались достаточно сильными, но  когда удар пришелся в висок, он с криком  со всего размаху ударил девушку кулаком по лицу. Та потеряла сознание…       
  Снова и снова  выплескивал всю ту боль, которую перенес. «Ну что старушка! Видишь, мы с этой девочкой любим друг друга! Ну и что? Ей разве больно. Смотри, как она спокойна, как она красива! Где твое дрянное заклятье? В заднице, вот где! Я надеюсь, ты сгнила на дороге, вместе со своим дебильным внучком! Семеныч смотри! Ты хотел чтобы я трахался! Так я трахаюсь! Как тебе это! Теперь ты гордишься своим сынком! Ведь правда гордишься и не будешь больше бить его в висок, потому что он классно трахается!».
  Она оказалась девственницей, кровь разлилась рекой. «Не хрена себе, сколько ее!» - подумал Рома, но продолжал.
Все это время Дыня сидел и смотрел, иногда подбадривая Рому комплиментами. Когда ему надоело наблюдать, он сказал: 
- Давай теперь я…
- Да пошли она уже никакая, - вяло сказал Рома, застегивая ширинку.       
Эпилог

«26 мая. Наверное, - это последняя моя запись...
Сегодня я встал полпервого, и начал собирать портфель, с мыслью о том, что опоздал в школу. Голова ужасно болела, словно по ней долго били кирпичом. Я попытался вспомнить события вчерашнего дня, но ничего не получилось.
Катя сидела на кухне и плакала. Она рассказала мне о том, что случилось…
Маме звонили из школы. Они подумали, что я притворялся, чтобы сорвать экзамен. Если бы это было так. Они знают только  тот факт, что  я послал учительницу, и сбежал. Пусть все так и остается. Теперь мне грозит исключение из школы, но я не огорчился.  Мне все равно...
Семеныч так и не возвращался. Мама пыталась звонить знакомым, скидывала на пейджер, мучила мобильник, но ничего не дало результатов.

Вчера в  десять вечера к нам в окно влетел камень с запиской, в которой было одно слово - ПРЕДАТЕЛЬ. Удивительно, как они смогли докинуть его до пятого этажа…   
Потом приходила Наташа. Открыв дверь, Катя обнаружила, что на ней нарисован перевернутый крест. Тогда мне показалось, что я все понял, но я ошибся…
Наташа рассказала Кате о том, что узнала. В тот день Лялька во всю читала мои вольнолюбивые  стихи, и говорила, что они попадут к Садому. Как же я оплошал…Она пришла ко  мне после ссоры с Семеном. Катя говорила, что мама впустила ее, но т.к. ей было нехорошо, Лялька осталась без наблюдения.  Именно тогда она оказалась в моей комнате. А я дурак оставил стихи на кровати, не успев спрятать, ведь  ссора с Семеном началась неожиданно…

Услышав это, я все понял. Теперь, мне вряд ли удастся избежать ритуального ножа. Скорее всего, его воткнет сам Садом, ведь он так  доверял  мне, а  может даже Артем или Андрей. Нужны же «Братству» новые жерцы. Впрочем, им еще нужно меня достать. Сегодня за мной гнались трое. Среди них, кажется, был и Никита, но я смог убежать, ведь Рома Вишнев так хорошо играет в «Прятки». Я падал несколько раз, но поднимался и находил силы бежать дальше. Не знаю, зачем я делал это ведь желания жить у меня сейчас столько же, сколько и  здорового рассудка…

 Пришла мама. Она обняла меня, сказав, что не верит директору школы.  Новость, которую она сообщила, чуть не убила меня. Он сказала, что после моего концерта какие-то подонки изнасиловали Наташку Пенькову девочку из соседнего дома. Я терял сознание, но смог устоять на ногах, опершись на стол. Вера говорила, что это произошло в парке. Мама говорила, что Наташа не запомнила насильников, не видела их лиц. Я все вспомнил… Проклятие таки сбылось, не смотря на все мои старания. Я постарался успокоиться и постепенно стал расспрашивать маму, не знает ли она где сейчас Наташа. Она сказала, что та  в больнице. Я   пошел в свою комнату и спрятал замазанный кровью балахон. С трудом выждав пять минут, я сказал, что мне нужно идти, и пулей полетел в больницу. 

«Проклятие свершилось! Проклятие свершилось!»- то и дело повторял я себе, расталкивая людей на улице, пару раз чуть не попадал под машину, но добрался.

В больнице узнал номер палаты и через секунду оказался там. По пути я встретил Никиту. С криком «Это ты! Я знаю, это ты!», он кинулся на меня, но я остановил его ударом в подбородок. Он долбонулся башкой о стену и отключился. Я не хотел делать этого, но мне пришлось.

Ее глаза были закрыты. Уголки губ были разорваны, под глазами большие синяки, пальцы стерты в кровь. Я подошел к ней на цыпочках. Мне было очень больно, на глаза навернулись слезы. Попытался сказать что-нибудь, но не смог. Язык не двигался, а звуки застревали поперек горла. Я зарыдал…
Она услышала и открыла глаза.
-Я знаю. Это был ты.  Никогда не забуду твоих мертвых глаз…и привкуса твоих вонючих носков…
 Я хотел взять ее за руку, но она не далась. «Прости»,- сорвалось у меня с губ.               
- Уходи, - спокойно сказала она. – Пожалуйста, уходи…
- Прости, - повторил  я.
Две моих слезы упало на ее одеяло. Я повернулся к ней и неуверенно сделал шаг. Сердце у меня разрывалось. Больше всего мне хотелось, обнять ее и поцеловать в румяную щечку, но мало ли чего мне хотелось…
«Я не выдам тебя, - прозвучало мне вслед, - Не выдам, потому что ненавижу…»
Я обернулся. На ее лице застыла нежная улыбка. –«Я тоже тебя ненавижу», - сказал я и улыбнулся ей в ответ…      

Сейчас сижу на крыше девятиэтажки. Той самой, где находится храм. Они не догадаются искать здесь. Слишком тупы…
Ветер ласкает мои волосы. Очень приятно. Я не знал таких ласк давно… 
Проклятие свершилось… но теперь мне кажется, что дело совершенно не в нем. Я начинаю осознавать, что старушка здесь совершенно не при чем. Теперь я чувствую себя совершенно чистым. Снимаю звезду и бросаю ее вниз. На какое-то мгновение она задерживается в моих глазах, а потом исчезает. Еле слышный звон доносится до меня.  Кажется я слышал его…
«Рома Вишнев вернулся! - кричу я навстречу ветру. Слова уходят, а потом возвращаются, словно бумеранг. – Весельчак вернулся, чтобы уйти!» – снова кричу я, но на этот раз ветер глотает мои слова.

Неужели, для того, чтобы вернуться,  мне нужно было причинить столько боли…

Ветер ласкает мои волосы. Так приятно…»      

 
       
       

              апрель-июль 2000 г.