Жил на грядке зверёк, на кроватке из трав,
Где дельфиний лилов и гераний кровав.
Был он счастлив глядеть, любоваться без слов,
На гераний кровав и дельфиний лилов.
. . . . . . . . . .
Как-то Доктор по городу делал обход
"Вы в кровати, мой друг? Целый день? Круглый год?"
Я пощупаю пульс. Я послушаю грудь.
Мне от ваших цветов беспричинная грусть."
Отвечал ему Соня, спокоен и твёрд:
"Я проверил цветы всевозможных пород.
И клянусь, что не знаю прекрасней цветов
Чем гераний кровав и дельфиний лилов".
Доктор взял свою шляпу, собрал саквояж.
"Мы вас вылечим. Только заменим пейзаж.
Пятьдесят хризантем. В бело-желтых тонах".
И ушёл, погружен, как буддийский монах.
Было ласковым солнце, а ветер суров.
Был гераний кровав и дельфиний лилов.
Был счастливым мышонок под сенью дубрав,
Где дельфиний лилов и гераний кровав.
. . . . . . .. .
Доктор скоро вернулся и кланялся всем.
Он с собою привёз пятьдесят хризантем.
"Я принёс вам - сказал он - целебнее трав,
Чем дельфиний лилов и гераний кровав."
Санитары его корчевали без слов
И гераний кровав и дельфиний лилов.
А потом посадили во вскопанный прах
Пятьдесят хризантем в бело-желтых тонах.
Доктор часто с тех пор приходил по утрам,
(Знать не спится у нас по утрам Докторам)
О новейших лекарствах тепло говорил,
Витамины давал, хризантемы хвалил.
. . . . . . . . . . . . .
Бедный Соня молчал и на грядке лежал.
Веки лапками он плотно-плотно прижал,
Чтоб не видеть, не думать, не помнить, не знать
Пятьдесят хризантем в бело-желтых тонах.
Он лежал среди сна, среди милых цветов.
Был гераний кровав и дельфиний лилов.
И была ему пухом зелёным кровать,
Где дельфиний лилов и гераний кровав.