Я в чашку себе наливаю холодного чая.
И вправду: где теплому взяться в такую погоду?
А руки мои в холодке синевой покрываясь,
Его принимают - им все же приятнее вроде.
Мозги, что застыли, как будто бы облако снега,
Слегка пробудились, и медленно мысль выплетая,
Меня погружают в какую то сладкую негу,
Которая сделана из невозможных мечтаний.
О том что случиться могло бы... что было бы если...
О том что упущено как-то, потеряно где-то...
О том как красивы сугробы и снежные ели...
О том как опасна весна и как ласково лето...
Я пью и вливается чай в мои мысли пьяняще.
Я пью и потоком его размывает сознанье.
Я пью и в башке разливается шепот звенящий,
Я пью и себя пожираю как стая пираний.
Вот я от себя откусил эти мысли о Боге...
Вот тут отхватил и сожрал клок надежд непонятных,
А вот ощутил я следы уходящей тревоги
И с нею отпраздновал смерть моих страхов отвратных.
Мой чай обернулся портвейном, и грусть опьяненьем.
На часик я вырубил свет одиночества... мало, но ладно...
И знаю, что чуть протрезвев, сразу с остервененьем,
Вернусь собирать по кускам что сожрал я недавно.
Верну в свою голову страстные мысли о Боге,
Поверю опять в те надежды в какие и раньше,
И с ними обратно вернутся былые тревоги,
И страхи пройдут по мозгам побеждающим маршем.
Ну что же - смелее: идите, прийдите, убейте.
Привейте мне вкус одиночества, я не обижусь.
Пока же мне кружечку чая тихонько налейте,
Из вас никого, я надеюсь, хоть час не увижу...