В.Я.
Я смотрю на залив и вижу не горизонт, но профиль.
В северной балтике, словно в остывшем кофе
плавает пена. Водоросли и пена.
Взгляд опускается: шея, рука, колено.
Вздутая вена.
Лезвие берега режет волну прибоя.
Два акварельных облака делают голубое
небо неповторимым. Тонкая паутина
трещин легла на поверхность прибрежной глины.
С запахом тины.
Сон геометрии: вид параллельных сосен.
Части ландшафта, в котором уже несносен
куб, треугольник - все это мне знакомо.
В грязный песок выливаю остатки рома.
Вот я и дома.
Щёлкнув бригетом с музыкою внутри
(дядюшка Фридрих играет для Саломи
польский ноктюрн), вспомнил о прошлом веке.
Время сидит в колесе и с упрямством белки
двигает стрелки.
Та же мелодия, тот же пейзаж, часы.
Двадцать минут девятого выглядят, как усы
дядюшки Фридриха, мною почти забытом.
Чтобы почувствовать, что значит быть убитым,
следует быть им.
Глядя вокруг, понимаешь: все это было.
Солнце, когда-то проглоченное крокодилом,
как ни в чем ни бывало сияет и корчит рожи.
Зря я рыдал по нему, когда был моложе.
Нынче я - тот же.
Круг замыкается. Круг - это то, что видишь,
не напрягая зрачка. Это старт и финиш
одновременно. В нем одинокий странник
словно в окружность вписанный многогранник.
Словно "титаник".
август, 1995
Комарово