Это был хмурый день. Такой же хмурый,как и лица людей, вынужденных, несмотря на непогоду, идти, пригинаясь и зажмурив глаза, одной рукой закрывая лицо, а другой удерживая либо шляпы, либо зонты, под дождём и ветром куда-то по своим делам (будь они не ладны!); а по большей части сидевших дома, прижавшись и "плавя лбами стёкла окошечные" и устремив взгляды, полные надежды и мольбы, в грязно-серое небо, ожидая увидеть там хоть малейшую брешь, через которую солнце протянет к ним свои ласковые, тёплые руки лучей.
Но тщетно.
Небо было словно каменное лицо старика, испещрённое глубокими морщинами, не выражавшее абсолютно ничего; лишь ветер раздувал его седую косматую бороду облаков, задевавшую верхушки самых высоких зданий.
Я тоже, как и большинство, сидел дома, но уткнув лицо не куда-то там ввысь, а в белый лист бумаги, лежавший передо мной на столе; лист, которому я доверял самое сокровенное, лист, на котором я пытался связать воедино, в одну нить, верёвочки фраз, с огромным трудом вырванных из клубка переплетённых мыслей вчера ночью между тем, как лечь, и тем, как заснуть; и, как бесстрашный ловец
жемчуга, нырял в пучины моего бушующего сознания на самое дно за бесценными жемчужинами рифм.
Вот так я и сидел, не обращая внимания на то, что происходит вне того тесного мирка, которым я
себя окружил.
Не обращал внимания и на стук в стекло, до тех пор, пока он не перерос в настойчивый. Я поднял глаза и увидел... Нет, поначалу я ничего не увидел. Лишь капли дождя, словно скользя на мокрой трассе, по извилистым маршрутам, пересекаясь и вновь расходясь, съезжали сверху вниз.
И я хотел снова первести взгляд на лист бумаги, уже частично исписанный, (да что там хотел! - я уже это сделал), как вдруг, краем глаза, заметил, как капли дождя, до того момента стекавшие в абсолютно произвольных направлениях, застыли на мгновение и, словно притянутые магнитом (если вообще уместно такое сравнение в отношении воды), начали собираться в центре окна, образуя буквы. Через несколько секунд можно было прочесть: "Впусти меня!".
Невероятно!
Если бы это было поздно ночью, я бы подумал: "Всё. Засиделся. Пора спать.", но сейчас, утром...
Но кто мог это сделать?
Я был просто ошеломлён.
Ещё больше я был ошеломлён, когда, заслышав повторившийся стук, отодвинул тюль, скрывавшую часть окна, и увидел примостившегося на самом краю оконной рамы маленького, размером с палец, небольше, человечка. Его и человечком-то трудно было назвать, так - дождевая капля.
На секунду я так и застыл: облокотившись на стол, одной рукой держась за тюль, натянувшуюся и готовую оторваться, наклонись я ещё чуть вперёд. Придя в себя, сел на стул и стал смотреть на человечка. Он тоже смотрел на меня грустными глазами (это скорее ощущение - "смотрел" - так как глаз-то у него и не было), изредка, и тоже по-грустному, улыбался, хотя рта у него тоже не было, и вообще всё наше дальнейшее общение происходило телепатически.
Первым начал он.
Говорил он медленно, с большими паузами.
"Да, это я стучал... Я - Дождь... пожалуйста... впусти меня..."
"Впустить тебя?! А с какой стати?! Зачем мне это? Впустить тебя... Ха! А что в тебе хорошего?
Не ты ли так часто являлся причиной моих простуд?! Не ты ли, застигнув меня в дороге, где я никуда уже не мог спрятаться, так нещадно хлестал мен по лицу?! Не ты ли..." - начал было я, да тут же осёкся, едва ощутив на себе всепроникающий взгляд Дождя. Страх, отчаяние, слабость, и в тоже время, презрение, надменность, чувство превосходства - всё смешалось в нём. Невозможно было выдержать этот взгляд, но и невозможно было отвернуться.
"Глупый мальчишка!
Да что ты такое говоришь?! Что во мне хорошего?!
Не я ли так часто даровал тебе прохладу в знойные летние дни?! Не я ли в детстве скрывал слёзы на твоём зарёванном лице?! Не я ли..." - на этот раз Дождь говорил быстро, без пауз. Он продолжал говорить и дальше, но я, устремив взгляд в бесконечность, мыслями был уже далеко и не слушал его.
"А ведь он прав, тысячу раз прав..."
Наверное, так я просидел долго, потому что когда наконец очнулся, то Дождя уже не было. Улица постепенно заполнялась людскими голосами и уже не были такими безжизненно-пустынными. Небо разгладилось от облаков, и Солнце, получив свободу, без промедления принялось вылизывать, как кошка вылизывает свою шерсть языком, лужи на асфальте.
Люди с благодарностью приветствовали Солнце, купаясь в его лучах, а Солнце, наблюдая за этим, ещё больше светилось от самодольства. И никто уже не вспоминал, что совсем недавно шёл дождь, как, например, никто, встав с постели и умывшись, не вспоминает мучавшие его ночью кошмары.
И мне стало стыдно. За себя и за всех людей.
Ну почему, почему мы все так превозносим Солнце и ни одного, ни од-но-го доброго слова не говорим о Дожде?