...Где бы ни был —
ты всегда у Небесных Врат,
и повсюду — вот он — и под, и над —
Ерусалим всесветлый, небесный град,
вопреки реальности, имя которой — ад.
О, пошарь, преступи черту,
если ты жив вообще —
скулящий, ноющий денно и нощно вотще;
коли взыскуешь лишь для жратвы куска,
лиловым зевом зияет твоя тоска.
А за стеною, в такой же пустыне, лежу и я —
ах, нам бы манну небесну глотать не жуя!
Но паче заветной манны алчем мы пищи земной.
Оттого ли жизнь истекает, словно из раны гной?
Пред иорданью горнею как преклонить шелом?
Где же ангел-привратник, что говорит: «Шолом»,
в белое обряжает и отворяет врата?
Господи, — говорю я, — где ж она, та черта?
Господи, — говорю я, —
хлеб наш насущный даруя днесь,
за унынье прости мя и, равно, за песью спесь,
за вселенскую леность, недвижную, как налим!
Ибо тот упасется, кто жил и дышал лишь им:
Ерусалим, — твержу я, —
где же ты, град мой небесный, Ершалаим?