"Ты стоишь у окна, долго смотришь на дождь,
Ты меня в этот вечер, похоже, не ждёшь.
Но, пока ты печально глядишь в темноту,
Я решительно переступаю черту:
Подойду, обниму, повздыхаю чуть-чуть,
Точно зная - чего от тебя я хочу,
И нащупаю жилку, что еле видна,
Но пульсирует сладенькой кровью она,
Что так сводит с ума, что как сильный магнит
Так неистово манит, а, может, манит.
Осторожно зубами ту жилку найду,
Прокушу в двух местах у дождя на виду.
Ты тихонько заплачешь и спрячешь лицо,
Словно раньше не видела ты подлецов,
Тех, что вымотав душу лавиной стихов,
Не дают и надежды на пару грехов,
Только кровь все равно выпивают до дна
Всю, насколько позволит тех ран глубина.
То, о чём твои слёзы, задуматься мне
Просто некогда. В нашей великой стране
И не принято думать о чем-то еще,
Если сладкая кровь хлещет в рот горячо.
Выпью всю до остатка, наверно, к утру,
И платком носовым быстро губы утру,
И, в объятьях ещё подержу пять минут,
Губы сами мои нежно произнесут:
"Как люблю это дело!" Но вот почему
Ты так страшно ревела? - Я сам не пойму."
(Александр Смирнов, рецензия на "Я стою у окна...", Л.)
Поужинав сарделькою с лапшой,
Напившись чаю из огромной чашки,
Размякший, с подобревшею душой,
В своей любимой старенькой рубашке,
В домашних тапочках, растоптанных давно,
Борясь лениво с сонною дремотой,
Усевшись на диван, глядишь кино,
Или футбол, или другое что-то.
Звенит на кухне чашками жена,
Склонился сын-подросток над тетрадкой.
И кот на батарее у окна,
Зажмурившись, похрапывает сладко.
Стучится дождь в оконное стекло;
И вот уже подушка под щекою…
Так каждый вечер. Тихо и тепло.
Всё хорошо. Лишь не дают покоя
Коленочки, и тонкая рука;
И мучают бессонными ночами
Глухая, непонятная тоска,
И аморальные фантазии о Даме.