Будет нам светить луна в щелочках на крыше,
буду я тебя любить прежнего нежней
и шептать мне будешь ты тише, тише, тише,
и тихонечко уснешь на руке моей.
Мне собаки и луна не дадут покоя,
мне покоя не дадут шорохи весны,
но дыхание твое, тихое такое,
убаюкает меня, уведет во сны.
Буду бредить я во сне чудными стихами,
в сердце нежные слова я разбережу,
а на утро я проснусь вместе с петухами,
но тебя, моя душа, я не разбужу.
Лишь травинкою тебе чуть поглажу щеку,
да еще один разок на тебя взгляну
и уйду от сонных губ далеко - далёко
по тропинке через брод прямо на войну.
И не спросишь ты меня - милый мой, куда ты? -
слез горючих не прольешь на моей груди,
только я на триста лет ухожу в солдаты,
так, что ты меня потом, глупая, не жди.
Буду я рубить - колоть, бухать из пищали,
получу геройский крест не запросто так,
и забуду про тебя, про свои печали,
всё в огне, да всё в дыму, да в пылу атак.
А потом меня убьют, лет так через триста,
упаду, еще живой, заструится кровь.
Будет мне светить луна, ярко и лучисто,
вот и вспомню я тогда про свою любовь.
Вспомню старый сеновал, весь в заплатах лунных,
да горластых петухов крики поутру,
да счастливых нас с тобой, молодых да юных,
и тогда я улыбнусь, и тогда умру.