Водит перо остывшая память,
Клонит ко сну бесприютная ночь,
Вьюга завоет, прищелкнув зубами,
Сон, обезумев, торопится прочь.
Звезды - останки разбитого зеркала,
Жгут сумасшедшее сердце стихом,
Путь измеряя небесными мерками,
К жизни забытой убогим мирком.
К правде, задушенной голыми фразами,
К славе, попавшей в кабачную сеть,
К смерти, заплеванной злыми рассказами...
- Сам выбирал, где хмельному висеть.
Может убили? Декабрь в молчании.
Вечность подкралась тихонько, без слов,
Горько в душе от таких расставаний,
Жаль одиноко сгоревших костров.
Вновь ошалела луна бесноватая,
Снова хохочет, как клоун с небес,
К шее прильнула рука волосатая,
Снова зовет в преисподнюю бес.
Что это? Горькая доля поэта?
Воображенье, бредни ума?
Игры с нервишками черного цвета?
Мерзко во тьме от такого дерьма.
Трости кидай, все равно не поможет,
Дух или призрак уже не дурак.
Надо впечатать в нахальную рожу
Свой одуревший от страха кулак.
Черное. Черное кружит повсюду,
Каждый твой след узнает свысока.
Ночи коварные вряд ли забуду,
Мне о них утром нашепчет река.
Что успокоит мне сердце мятежное,
Что в нем заглушит взбесившийся крик?
Только родное, знакомое, нежное -
Миру известный рязанский язык.
Вот и Ваганьково в скорбном молчании,
Все здесь понятно любому без слов,
Горько в душе от таких расставаний,
Жаль одиноко сгоревших костров.