Он жил в чеканном Городе-на-Неве,
Где ночь ложится бледным платком вискозным.
Иногда он уставал от муз и невест,
И ему начинало казаться, что жизнь серьезна.
Маска за маской, солнечная игла
Усмешки, спасительный ритм стиха – внутривенно.
Буря бьется в тонкий квадрат стекла,
Но витраж остается радужным неизменно.
Его мозг помнил то, чего не знали глаза;
Английские парки с чопорным зовом гонга,
Где небрежное слово приводит леди в азарт,
И маленьких таитянок в пестрых саронгах,
Белозубых фламандок, чье кружево лески прочней,
Смуглых испанок с их тайнописью гвоздичной.
Он часто видел их четко, словно во сне,
Выбирая меж них импульсивно и хаотично.
Ароматы свежего кофе и темных ресниц,
Сладкий опийный дым китайских притонов,
Легкий запах мимозы и острый – больниц –
Все он знал наизусть, и память была бездонна.
Он имел постоянный доступ на Геликон –
Евтерпа звала его "возлюбленным братом",
И строчки ложились яростно и легко
После соития с полногубой Эрато.
В состояньи аффекта он мог пройти по воде
Аки посуху, равнодушно пожав плечами.
Он не знал, что его презренье к миру людей –
Та же любовь, чуть приправленная печалью, –
Хотя, как никто, он видел мир без прикрас.
Он умел играть на душах, как на свирели,
Рождая такие баллады в вечерний час,
Что, воистину, средства оправдывали все цели.
И ложилась яркой вышивкой по канве
Пространства-времени, наслажденья и муки
Его жизнь в роскошном Городе-на-Неве –
Жизнь в неведомом адово-райском круге.