MULTI SUNT VOCATI...
Как они есть – письма о счастье
2000
Есть два начала для романа.
· Мне стали нравиться запахи и звуки – наверное, я старею.
· Каждый из нас ударялся головой о край ванны, когда пытался достать из-под неё стиральный порошок.
1. Тема
27.05.98
Привет, Л.!
Я размышлял некоторое время, о чём написать это письмо, и решил написать о счастье. И в самом деле, с какой ещё темой стоит выходить на эпистолярную тропу, как не с той, которая волнует каждого и о которой никто не хочет говорить. Обычно пользуются отмастками типа: «Счастье – это отсутствие несчастья» – и ей подобными, которые, конечно, имеют смысл, но, к сожалению, счастья-то от них не прибавляется.
Ум критический и изощрённый здесь, разумеется, заведёт дискуссию о том, что, познание может быть ценно и само по себе и т.п. Прочь, прочь досужесть силлогизмов! Сегодня мы не будем долбить себя об голову твоим ржавым щитом. (Неплохо сказано про долбить себя об голову, но рецензирование оставим реципиентам. Кстати, шутил ли уже кто-нибудь о том, что если есть регионы – доноры, то остальные регионы – вампиры?). Так вот, я готов погрязать в исследовании вопроса, но только если это нужно мне ещё для чего-то.
На самом деле, уже к третьему абзацу я попал в заколдованный круг, ибо предыдущее предложение я хотел закончить словами если это нужно для счастья. Но заколдованный круг не есть порочный круг, и это во-первых, а, во-вторых, и из него выберемся, благо лимита времени и бумаги у нас нет. (Правда, и самой бумаги тоже нет. А насчёт времени странно: я обозвал файл «С.27.05.98.», что, учитывая, что сегодня 28-е, даёт всего лишь сутки. Но ведь компьютер – это ложь истории, так что времени больше нет, как нет и реальных документов – что, кстати, оправдывает максимально неконкретную тему письма. Гегель здесь меня убил бы. Представляешь: сижу у компьютера, входит Гегель. Читает текст и убивает. Жизнь прожита не зря. Гегелем, разумеется.)
Хотелось бы вернуться к теме, а её уже нет в окне – уехала вверх. Ничего, обнаружим.
Обнаружил. Обнаружил, что я даже и не начал. Значит, есть повод это сделать.
Только счастье хорошо. Несчастье – плохо. Сомнительно, но аксиома. Два возражения – два ответа. Возражение первое, тупое: ну, на самом деле, это всё неизвестно, я и так хорошо живу, да и, ну и вот, так что. Лосев в таких случаях отвечал: ну и пойди, врежься головой об стол, если будет не больно, приходи опять. Возражение второе, которое и меня в своё время соблазнило: несчастье либо как путь к счастью, либо оно оправдывается потом счастьем, не обязательно своим собственным. Ну, конечно, конечно же. Но ведь это совершенно не отрицает аксиомы, что счастье – это хорошо и что всё-таки лучше, если счастья будет больше, и конкретного, и у каждого, и здесь и теперь. Аспирин, конечно, хорошо, но без насморка ещё лучше, да и аспирин не так уж, конечно же, хорошо.
Ясна ли мысль?
Не слышу ответа.
Ну, не хотите – как хотите, а я продолжаю.
Я знаю, что такое счастье. Вообще, надо было бы здесь ставить точку и подпись. И штамп из поликлиники. Но что уж тут поделаешь – знаю и всё тут. Даже два раза знаю. Поэтому мне легче (по сравнению с самим собой незнающим бы). Ибо, если я знаю, что оно есть (это равно первой фразе абзаца), то я уж буду стараться его достигнуть – иначе дундук.
Так вот, второй раз счастье было 2 марта 1984 года. Я шёл домой из школы (но каким-то странным, окружным путём). А надо представить, что это Магадан, 2 марта, то есть зима, холодно и темно (по зимнему ощущению). А тут вдруг – солнце («вдруг» не означает, что оно неожиданно выглянуло из-за туч, а то, что просто был хороший день), тепло (опять-таки, со скидкой на зиму), весна – и, как можно было догадаться из предыдущих предупреждений – счастье.
Здесь мы можем попасть в ловушку такого свойства: мол, во-первых, это могло зависеть от другого состояния, ситуации, наконец, какого-нибудь эпизода, произошедшего непосредственно перед ощущением, и, во-вторых, это могло быть случайное, не зависящее от нас состояние, за которое надо сказать спасибо и поменьше о нём вспоминать, чтобы не растравлять душу, так как придёт ли оно ещё когда-нибудь – неизвестно. Видно, что эти варианты опровергают друг друга. Но разберемся с ними. (Очень хорошо здесь подходит слово разберёмся).
Конечно, оно было с чем-то там связано. Ну и что? Какое это имеет отношение к проблеме? Счастье же было. (Разобрался). Далее. Нет, это не было случайное ощущение, его можно достичь, главное, идти правильным путём. (И с этим разобрался. Меня просто поражает убийственная сила моей аргументации).
Первый эпизод расскажу наутро, он более принципиальный, так как именно то состояние, которое тогда было во мне, я и готов искать. Случай с солнцем сказал мне, что счастье есть и что оно легко достижимо, оно простое, оно проще простого (извиняйте). А случай со снегом рассказал, как оно выглядит, хотя и произошёл раньше. Ладно, утром.
Утро. Вернее, около четырёх дня. Очень хочется завершить письмо (не закончить, а завершить). Да, понятно, что на самом деле это письмо на тему «Почему я католик».
Некоторое пояснение ко вчерашнему тексту. Так как моё то состояние было истинным (сколько лет прошло, а и день, и впечатление – всё на месте), то и рассуждение моё истинное. Читателям можно лишь подставить другие эпизоды, либо отнестись исследовательски к предлагаемым.
Итак, Магадан, зима. Наверное, декабрь 1983 года. Темно (там всегда темно), идёт снег. Я стою на автобусной остановке под фонарём. Снег идёт в свете фонаря. Подходит Масленников и говорит: «Что это ты такой счастливый стоишь?». А у меня в это время все переживания были отнюдь не счастливыми. И я понимаю (не помню, тогда или сейчас), что я счастлив. Счастлив не той глупостью, что существую, или из серии «люди, я люблю вас – будьте бдительны». Нет, счастлив очень, очень конкретно. И вот это состояние: я, темно и снег под фонарём – так оно выглядит.
Разумеется, что фонарь здесь ни при чём. Много раз потом я стоял под летевшим снегом. Но мне хватало здравого смысла не выбегать побыстрее вечером из дома при первом снегопаде и мчаться к ближайшему фонарю ради переживания счастья. Но то, что оно именно такое, я теперь знал (или теперь знаю).
Осталось дорассказать последнее. Оно ещё и тогда, когда стоишь у старой крепостной стены средневекового замка, оно тогда, когда сидишь на деревенской завалинке среди нарисованных каким-то примитивистом сударей, и тогда, когда осознаёшь, что оно есть. Но испытывать больше не приходилось. Было много раз хорошо, даже замечательно много раз было, но это – только тогда и через три месяца после тогда.
Поэтому я католик.
Понятно, что это очень литературный ход, но вдаваться в последнюю мысль я не собираюсь (вернее, не буду). Скажу лишь, что это правда, и что это для меня достаточное объяснение.
2. Методологическое пояснение
7.06.98
Приветствую Вас, Д.!
В прошлую встречу до меня, наконец, дошло, почему наши дискуссии грешат некоторой бессмысленностью. Дело в том, что наши исходные позиции различны в такой мере, в какой становится невозможной обсуждение проблемы (даже общей и важной для говорящих). Один считает, что Земля вертится вокруг Солнца, а другой, что Солнце вращается вокруг Земли.
Да, тут главное не перепутать с двумя смежными случаями, которые тоже происходят в битвах больших интеллектов, но к нам имеют малое отношение: когда один говорит, что Земля вертится вокруг Марса, а другой, что вокруг Венеры, и когда один утверждает, что Луна вертится вокруг Земли, а другой, что Луна – спутник Земли.
У нас же довольно распространённое противостояние объективного и субъективного идеалиста, разница между которыми до банальности проста: первый считает, что истина есть, а второй – что нет. Это и влечёт за собой очень жёсткие следствия. Субъективный идеалист считает, что нет красоты, нет добра, нет, разумеется, Бога (как и материалист, но по иным основаниям) и т. п. Главное доказательство: а я так думаю (или в более мягкой форме: а почему бы и не так...). Объективный идеалист не считает доказательством ни своё мнение, ни мнение другого, если за ним нет иного основания. Истина для него есть, даже когда про неё никто не знает или когда все говорят наоборот. При этом истина может включать в себя и взаимоисключающие суждения, но это будет истина только в том случае, если они будут постулироваться вместе.
При этом, когда я говорю о том, что дискуссия невозможна по любому вопросу (ну как спорить о том, как выглядят ангелы, если один считает, что их нет?), то считаю так не на том основании, что, мол, правоту кого-либо нельзя доказать. Это как раз позиция человека, для которого истины нет (и дискуссии нет, так как мнение любого равноценно для него в случае, если он слушает со стороны, либо мнение другого неважно ему, так как он сам источник истины, а другие лишь фантомы его воображения).
Правоту, понятно, доказать несложно. Логика следующая. Вы считаете, что стула (истины) нет. Подойдите и ударьтесь об него черепушечкой. Больно? Бывает. А, вы говорите, что это лишь ваше представление? Ну тогда врежьтесь ещё один раз, пытаясь при этом представить, что очень здорово. Удалось? Ну, извиняйте. Что-что? Вы утверждаете, что просто у вас именно эти представления составляют сущность и не могут быть другими. Что ж, замечательно. Я даже согласен. Но можно, я скажу перед началом всех своих текстов и действий: это всё плоды моего воображения – а потом уже не буду повторять эти слова, а буду просто мучиться от боли, ударившись об стул, страдать, не зная счастья, и с помощью логики оттачивать рассуждение, где дважды два не равно стеариновая свеча.
Понятно, что это рассуждение может убедить лишь самого себя, а не того странного персонажа, которого мы поименовали субъективным идеалистом. Почему не может убедить его – описано выше.
Поэтому дискуссия невозможна не по теоретическим, а по логическим причинам.
Разумеется, у читателя может возникнуть вопрос: ну а ко мне-то эта вся мутота какое имеет отношение? Это я-то субъективный... забыл как его там.
Ну, конечно. А искать себя надо по своим следам.
Красиво сказано. Но это не упрек. Упрёки сами по себе красивы.
3. Пример
30.08.98
Привет, Д.!
Шиян говорит: «Крашенинников, а ты со своим растительным образом жизни в Рязани уже вообще ничего не соображаешь?». Даже не знаю, что и ответить.
Но письмо это я напишу тебе о брате.
Очень странное впечатление, причём, практически не основанное ни на каких фактах, а просто на чём-то мимолётном, трудноуловимом и поэтому, вполне возможно, недостоверном. А тут же всегда в голове ещё и вопрос самому себе: а вдруг это перенос с себя на другого?
Так вот, это называется кризисом среднего возраста.
Уже нет той здоровой, в какой-то мере даже животной энергии, которой не нужно было обоснований, и главным в отношении к которой было: не сдерживай! А в новой ситуации и энергия брызжет по-другому, и ситуации-то все новые.
Уже есть нечто наработанное, привычное. Причём, что интересно: даже если это выливается на неофитов с прииска имени Гастелло, которые будут до пенсии пересказывать детям как самое сильное впечатление сии штуки – всё равно они (штуки) уже не те – хотя всё то же самое. Ещё раз: не по отношению к тому, кто уже видел, а вообще. Может быть, потому что как минимум один из участников (он сам) это уже видел и делал.
Кроме того, уже есть и нечто иное, что имеет свою, совершенно однозначную ценность, но для которого ещё не найдено места в системе всей жизни (главное слово здесь – система). Я (абстрактный) – замдекана, и мне это нравится, нравится на самом деле, нравится не по каким-то внешним причинам (деньги, власть и т.п.), а по своим, существенным, потому что это тоже эстетично. Но как эту эстетику слить со всей моей жизнью, сохранив при этом и всё то, что я сделал и буду продолжать делать? А не сливать не получается (с утра попашешь, а вечером попишешь стихи – это только Владим Владимыч умел), именно потому, что всё это новое очень ценно, а ценность существует и воплощается в моём поведении и в моём мышлении всегда, а не после обеда. И ценности, которые противоречат друг другу, тоже воплощаются во мне всегда, одновременно, но – или дерутся друг с другом: кризис, или с утра одна, вечером другая – ложь, попытка уйти от кризиса, попытка доказать себе, что легко там, где трудно.
А выводит из кризиса только развитие.
Не развитие себя в чём-то внешнем по отношению к самому себе (типа: книжки читать), а развитие себя, то есть принимать в себе новое и пытаться выстроить себя уже с его учётом и не отказываясь от старого.
Общие слова? – Но других-то не бывает.
Трудно сделать? – Да. Но ведь ставка очень высока – счастье.
(Так и хочется написать: поэтому я католик. Но будем отделять шишки от перца).
Перечитаю, чтобы понять, не погрешил ли я против эстетики изложения мыслей (о логике умолчу).
Два исправления на текст – немного (правда, одно из них – вычеркнул строчку, которую не смог понять. Не в том смысле, что, мол, какое она имеет отношение к содержанию, а просто не смог понять).
Да, ещё раз уточню: ни на каких особых фактах это рассуждение не базируется. То, что брат вяло валялся на постели на даче, смотря в любую передачу – такая расслабуха издавна принята в среде мыслящей интеллигенции. То, что иногда доказывал полную чушь, – а когда было иначе? То, что повторял себя или других, – это, вообще, нормально. Повторять себя – значит верить в то, что делаешь, повторять других – иной путь поиска себя. То, что меньше каламбуров, – они уже не требуются при некоторой интимности общения. То, что нет вопросов, – их вообще трудно формулировать (да и искать). То, что часты ссылки на авторитеты более или менее авторитетные, – не хуже, чем ссылки ни на что.
4. Воспоминание темы
24.10.98
Привет, А.!
Помнишь, вечную проблему последних лет школы: доставить любящему минуту счастья, а потом кучу разочарования (с возможным самооправданием, что жизнь длинная, и всё у него ещё изменится – но какое это имело бы отношение к самому себе в той ситуации?), либо сказать: извини, – при этом все последствия для партнёра остаются теми же. Понятно, что эту ситуацию в принципе нельзя было решить, оставаясь в той идеологии: все ответы были бы не то, чтобы плохими, а бессмысленными, не решающими проблему. И, в первую очередь, не решающими для самого себя (напоминаю, что речь идёт о ситуации, когда эта проблема существовала – неважно, была ли она в реальности, но она существовала в сознании). Ну и для другого тоже не решали ничего.
А дело было лишь в том, что не было никакого основания (похуже слово «норма»), по которому можно было выстроить и оценить свою позицию. Ибо фраза: «Что есть истина?» (которая всё-таки принадлежала Пилату, но которую почему-то упрямо цитируют как квинтэссенцию Библии) – не ответ же, а только утверждение своей немощи перед самим собой реальным, несчастливым. И в этой ситуации человек, кроме того, что будет несчастлив, он будет и всё остальное не: он не будет жить ни в правде, ни в красоте. Если бы их и не было, то всё нормально. А если они есть, то есть истина есть (не говоря уже о вечной жизни), есть что-то, что существует на самом деле вне всякой зависимости от наших словоплёвий, то ставка оказывается слишком высока. А на бытовом уровне ещё проще: будешь несчастлив и никогда не убедишь себя честно в обратном.
Мне кажется, что хорошо, когда человек счастлив, что это счастье должно быть конкретным, что оно достижимо, и что когда у человека есть возможность либо поступить с непредсказуемыми последствиями, либо чтобы быть счастливым, то надо выбирать второе.
Очень хочется наслаждаться осенним листопадом, понимая, что ничто не омрачит эту радость. В себе самом, разумеется.
5. Ответ
24.10.98
Привет, Л.!
Прочитал два твоих письма: Первое: Популярная гносеология и мы. Второе: О счастье.
Хочешь увести меня в гносеологию, но о ней я готов говорить только в связи с чем либо абсолютно конкретным – со счастьем, например.
«Ты думаешь, можно вернуться к счастью? К счастью, которое когда-то пережил? Воспоминанием искать его в настоящем?» – Не думаю.
«Прошлое не оставляет шанса. Надо дать шанс и ему. Пусть прошлое будет в прошлом». – В настоящем – это его шанс.
«Для кисейных барышень и истеричных параноиков». – Для тех, кто её (темы) не боится – эти двое говорят, а не решают, потому что как раз боятся.
«А рассуждения о счастье – подмена ответа». – Опасны подмены вопросов (прошу извинить за банальность).
«И в моем (с маленькой буквы) опыте есть разные состояния, которые мне кажутся истинными. Ну и что с ними делать – мерить ими все остальное?» – Ну, конечно, они же истинны.
«Как знать чего искать? что делать? что считать за настоящее? Может быть не делать, не искать, не считать, не знать? И это ближе к Востоку». – Сказать, что не можешь ответить (или: не знаю ответа) – это не ответить. А ответ всегда универсален, он точен, а не восточен.
«Я ничего не понимаю про католицизм, православие и т.п. Но есть у меня ощущение, что для них (?) уже все произошло, все (?) в прошлом (хотя, это не так (!) должно (!) быть по истине (!) и для них): уже Пришел, уже Сказал, уже Пострадал; уже все в дерьме (???) и надо замаливать (?) грехи (?) и ждать (?) второго пришествия. Вспоминать (?) и ждать (?). Это ты (?) делаешь?» – Уникальный абзац (в том, что типичен), по его поводу – ничего не могу сказать.
«Почему же именно счастье? Почему этому слову досталось высшее призвание?» – Потому что это максимально ненасыщенное конкретным содержанием слово, о котором каждый думает своё и которое поэтому легче всего использовать в разговоре, так как при этой всей разнице у всех во всём по поводу этого слова все знают, что счастье – это, когда мне хорошо и я этого хочу.
«Но, кажется, я все равно вызываю тебя на защиту». – Безразлично, жанр любой, ибо я всё равно буду искать одну и ту же правду хоть в иронии, хоть в защите, и, надеюсь, это будет прозрачно.
«Размышления о счастье ведут в другую сторону. Это – тормоз, это – защита, это – индульгенция». – Конечно, индульгенция в прямом значении слова – помощь другому собой.
А мистику я стараюсь объяснять не по Фрейду, а по учебнику логики.
6. Ближе к жизни
17.12.98
Здравствуйте, К.!
Так как в Москве всё-таки теплее, чем у Вас, то я пережидаю зиму здесь. Хотя в плане у меня был приезд по какому-нибудь случаю на берега Енисея-батюшки, и поэтому я не ответил сразу на письмо Ваше с поздравлениями.
Теперь по делу (надеюсь, размышление Вы считаете делом?).
Иллюзия, что вначале можно решить дела, внешние по отношению к своим существенным желаниям, интересам, установкам, предпочтениям (не знаю, какой ещё синоним подобрать, так как все они не совсем отражают существо дела), а потом разбираться со своим внутренним (не в смысле лечения печени, а в более гуманитарном) – всегда эта иллюзия ошибочна. (Да, у неё есть ещё более иллюзорный вариант: мол, разберусь со всем окружающим, а потом вдруг почему-то сама собой наступит долгая счастливая жизнь).
Понятно, что это звучит уж очень идеологично, так как доказать это можно либо опираясь на какой-нибудь философский анализ с использованием понятий сущность и существование и т. п., либо на некоторый опыт, который в принципе не может быть доказательством.
Поэтому я оставляю это утверждение таким, как оно есть: если мы хотим иметь интересную работу, которая обеспечивает нам приятный заработок и многогранный досуг, чтобы потом почему-то стать счастливым, то надо наоборот – вначале стать счастливым, а потом почему-то работа будет интересной и денег хватит на все досуги, какие захочется (при этом понятно, что многие хотения уже будут другими).
И тут опять ловушка: можно решить, что это счастье всё равно связано с чем-то внешним по отношению к себе – пусть уже не деньги и престиж, пусть что-то более личностное и интимное, но всё равно зависящее от чего-то внешнего, меняющегося, непостоянного. И здесь будет тот же крах – неважно, в двадцать лет или в пятьдесят.
Только сразу и честно сказав себе, что смысл жизни – вот это абсолютное, и смысл моей жизни тоже вот это, – только тогда можно выбраться из-под завала вечных вопросов, больно ударяющих по голове.
Но понятно, что это ещё не ответ, так как не сказано, что же это за это, которое является смыслом. Здесь ответ даёт только сам человек, но при этом он должен помнить, что правильный ответ только один (ибо истина – она одна, иначе она уже не истина, а чьё-то частное мнение). Но идти к нему каждый должен сам, своим путём. Понятно, что на этом пути есть некоторые внешние вехи, которые могут помогать определиться, – главное: честно слушать себя.
Многие наши друзья попадали в эту ловушку: вот сейчас, мол, я занимаюсь чем-то абсолютно чуждым, но зато потом, завоевав статус (заработав деньги, сохранив здоровье), начну реализовываться по-настоящему. Нет, уже всё, выйти из ситуации мучительно трудно. А критерий один: ты счастлив? Если нет, то и все дела твои бренны.
Только честность, только поиск, только стремление к истине.
И поэтому ясно, что дело не в том, сидеть дома или ходить на ту или другую работу, жить здесь или там, с тем или с сем – дело только в себе.
Ну а книжки всегда полезно читать, пока ещё ищешь. Когда нашёл, то уже можно просто читать книгу.
И просто смотреть в окно, где здорово.
------------------------------------
Multi sunt vocati (лат.) – много званых.