ПОСТ 1999

Крашенинников Евгений
ПОСТ



1999



ПОСТ N1


*     *     *
Согласно обещанию, данному в прошлом письме, при свидетелях, которые при этом присутствовали, я, Евгений Крашенинников, подтверждаю твои слова о том, что:

"у меня крыша не на месте, я, б..я, писатель, занимающийся чересчур капризной герменевтикой, который обломался и теперь плодил обиды и образы злокозненности и холодной расчётливости, полные усложнений обидевшегося человека. Будучи одержим аффектом, я не мог смотреть на вещи адекватно и преувеличивал значение какого-нибудь невинного жеста, что не выглядело абсурдно, принимая во внимание все мои "перформансы" последних времён. Я ох…ал-2, потому что выглядел слегка ох…ающим, что выражалось в привычном фиглярстве в непривычной эстетике (ну может, просто рос), причём привычное фиглярство – можно сказать почти про любой день. Это был какой-то бред, безответственный эпатаж, или подростковая "философия", и мудизм в моём поведении был виден не понаслышке. Я признаю, что я не был "нормальный" и раньше, мне могло настолько недоставать    то    ли    вкуса    (в   Магадане   так принято), то ли (всё-таки!) адекватности. Можно сомневаться в адекватности моего восприятия, это создавало ощущение большой искажённости и болезненной заковыристости моего восприятия, я делал всё странно, дико и безвкусно, что производило нездоровое и довольно убогое впечатление мастурбации на сцене в ежовых рукавицах. Я обрушился на *** и *** со всей тяжестью своей тридцатиоднолетней экзистенции, со всеми потрохами и целибатами, и они в нагрузку получили все издержки кишечника моей души, целибаты, откровения, пьяные драмы и прочие прелести взрослого дяди, не находящего себе места. Теперь я, как я и сам понимаю, копулирую мозги ***. Я был учителем жизни, не умеющим жить, своими жёсткими представлениями о счастье и своими проблемами уродующий незрелое сознание. Возможно, именно я и был режиссёр М. У. Дак. Да, я крепко охренел и не уверен, что недавно. Может быть, все просто впервые получили возможность понаблюдать это. Мои комментарии к ***ным письмам выглядят болезненно и таки по-мудацки.
Какое-то бредовое крючкотворство. Я не помню, что было, а помню, чего не было. Я успел  опасно  закомпостировать молодые  мозги ***, я так легко уязвляюсь и обижаюсь и могу только после долгого перерыва послать содержательное письмо",
каковым это, надеюсь, и является.



КОМПОСТ


*     *     *
Памяти Добролюбова

Добролюбов был очень суровым. Когда он был молодым, он учил подчинять страсти рассудку. Кроме того, Добролюбов учил жить для свободы и для славы, но больше всего он учил умирать.
Разные мирские наслаждения Добролюбов отвергал совершенно сознательно, сохраняя чистоту и не давая утоления жажде своего сердца. Родину Добролюбов любил так же, как женщин. Родине он отдал многое: надежды и труды, а также свои помышления.
А, вообще, он был покорителем честных сердец.
Когда он призывал к новой жизни, то светлый рай и перлы для венца он готовил для своей суровой любовницы.
Когда ударил его час (а час этот ударил слишком рано), то из рук Добролюбова упало вещее перо. При этом, во-первых, угас некий светильник разума, а, во-вторых, остановилось сердце Добролюбова.
Прошли годы, улеглись былые страсти. Добролюбов вознёсся.
Видимо, есть смысл русской земле плакать из-за этого, но можно и гордиться, так как с тех пор, как сверху над землёй расположено небо, не рождался эдакий сын и, соответственно, не был захоронен.
В Добролюбове были каким-то образом совмещены сокровища душевной красоты.
Мама Природа! Если бы ты не посылала изредка  таких людей, как этот Добролюбов, то, кто знает: быть может, и оглохло бы засеянное поле жизни…



ВЕЛИКИЙ ПОСТ


*     *     *
Возлюбленные!

Иной молчит, потому что не имеет, что отвечать, а иной молчит, потому что знает время, а время пения настало. И не возбраняй музыки. Сердце моё перевернулось во мне за то, что я упорно противился тебе.
Лучше злой мужчина, нежели ласковая женщина.  Вот, он стоит у нас за стеною, заглядывает в окно, мелькает сквозь решётку. Но не смотри по сторонам по улицам города, и не броди по пустым местам его: выйдем в поле, побудем в сёлах. И не берись за множество дел: при множестве дел не останешься без вины.
Итак, отложив всякую злобу, и всякое коварство, и лицемерие, и зависть, и всякое злословие, как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам.
Испытаем и исследуем пути свои. Не может быть всего в человеке, а он прилежно старается портить все свои действия. Можно перенести всякую рану, только не сердечную, и всякую злость, только не злость женскую. Если бы она была  дверь,  то  мы  обложили бы её кедровыми досками. Если она не знает этого, прекраснейшая из женщин, то пусть идёт себе по следам овец, и пасёт козлят своих подле шатров пастушеских.  Таковые бывают соблазном на наших вечерях любви, а в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершенен в любви, а страх есть не что иное, как лишение помощи от рассудка: чем меньше надежды внутри, тем больше представляется неизвестность причины, производящей мучение.
Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! И дай место врачу, ибо и его создал Господь.
Ещё размыслив, расскажу, ибо я полон, как луна в полноте своей. Веселье сердца – жизнь человека, живот его – как изваяние из слоновой кости, обложенное сапфирами. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. Пробудитесь, пьяницы, и плачьте и рыдайте, все пьющие вино, о виноградном соке, ибо он отнят от уст ваших. Ибо, как вы пили, так все народы всегда будут пить, будут пить, проглотят и будут, как бы их не было. Всякий, проходя мимо, посвищет и махнёт рукою.
А мой виноградник у меня при себе. Посему, препоясав чресла ума вашего, трезвитесь и бодрствуйте. Не бойтесь, животные... Исследуйте себя внимательно, исследуйте, народ необузданный...  Обратите сердце ваше на пути ваши. Вы сеете много, а собираете мало, едите, но не в сытость, пьёте, но не напиваетесь, одеваетесь, но не согреваетесь, зарабатываете плату для дырявого кошелька. Чего ты не собрал в юности, – как же можешь приобрести в старости твоей?
Вы, мужья, обращайтесь благоразумно с жёнами, как с немощнейшим сосудом, оказывая им честь, ибо лучше пострадать за добрые дела, нежели за злые, и в тот день ты не будешь срамить себя всякими поступками твоими.
Впрочем, близок всему конец во всех посланиях, в которых есть нечто неудобовразумительное. Это безводные облака, носимые ветром, осенние деревья, бесплодные, дважды умершие, исторгнутые, свирепые морские волны, пенящиеся срамотами своими, звёзды блуждающие, которым блюдётся мрак тьмы на веки, уста их произносят надутые слова, они наслаждаются обманами своими...
Я написал вам не потому, чтобы вы не знали истины, но потому, что вы знаете её, равно как и то, что всякая ложь не от истины. И сие пишу вам, чтобы радость ваша была совершенна. Передайте об этом детям вашим, а дети ваши пусть скажут своим детям, а их дети следующему роду. Многое имею писать вам, но не хочу на бумаге чернилами, а надеюсь придти к вам и говорить устами к устам, чтобы радость ваша была полна.
Приветствуйте друг друга лобзанием любви.

P.S. Пеликан и ёж будут ночевать в резных украшениях, голос их будет раздаваться в окнах...               



ПОСТСКРИПТУМ


*     *     *
Тост
(стенограмма от 1. 01.1999 вскоре  после двенадцати)

Я хочу выпить за очень многое.
Но это очень простые места.
(…пара слов неразборчиво…) …те места, где мы не были или, видимо, были – не знаю. Боюсь, что мы были, но, боюсь, что тебе очень хочется эти места потерять… Боюсь, что тебе хочется эти места… быстро уйти.
Я хочу выпить за места, куда из Ливерпульской гавани по четвергам суда уходят в плаванье к далёким берегам, где водятся бронтозавры ещё без своего панциря… или уже с панцирем – неважно.
Я хочу выпить за места, о которых на старости лет вспоминал некий Джим, который описывал в своём дневнике места и говорил, что там ещё осталось очень много… на этом острове… на котором ты точно был. И я понимаю, что ты можешь (…ещё пара слов неразборчиво…) …сейчас ты прячешь от себя эти места, ты прячешь от себя эту карту, ты боишься оказаться в этом месте, где был Джим, где был ты, где были ещё очень много хороших и много… плохих людей.
Я хочу выпить за ту карету, в которой ехал некий толстый мистер со своими друзьями, из которых кто-то потом залезал через забор… пытался перелезть… чтобы подсмотреть на одну девушку… а его звали… что-то типа… Снодграст… типа как-то так его звали… Ну, толстого мистера проще вычислить всё-таки, как его звали, чем этого Снодграста… вот…
Есть много очень хороших мест, про которые можно думать, что это уход от жизни, а можно думать, что это жизнь… и всегда эти варианты неправильные.
Я думаю, что… когда человек читает много хороших книжек и уходит от жизни – это бред, это же понятно, что он живёт этими книжками. И плохой вариант, когда он говорит: «А это моя жизнь», – это тоже бред… это не его жизнь, а живёт он в своей квартире, в своём доме.
…А когда он читает книжки, а потом он живёт – и почему-то в его жизни это всё оказывается классно.
Почему мой брат не любил КСП, почему я не любил КСП, потому что они – ну я всю жизнь это говорил – потому что они вначале пели песни, потом пили водку, потом шли по женщинам, и это никак не отражалось в их песнях… а вот если всё это отражается почему-то в нашей жизни, если мы поём песни, то это в нашей жизни, если мы думаем – это в нашей жизни, если мы смотрим на небо – это в нашей жизни – тогда всё честно…
…Вот, за честность, за то, что мистер Снодграст с нами, за то, что мистер Пиквик с нами, Джим – с нами, доктор Ливси – с нами… они… все они с нами… Айвенго с нами… не в том смысле, что: ай!-венго!-снамм-ми!! – вот не в этом смысле, а потому что мы что-то делаем в своей жизни по-другому, мы почему-то что-то по-другому делаем сами с собой, с женой, с сыном, с дочкой, с тёткой, с дядькой, с мамой, с папой…
…У тебя есть рюмка, возьми её.
Давай выпьем, чтобы быть честными…
…за печального рыцаря, за сурового рыцаря, за мохнатого рыцаря в алых… в серо-буро-малиновых латах… за… всех за них… за то, что кто-то всё-таки переписывает от руки ночью… а, значит, это честно…
Это и мы делали честно.

---------------------------------------------------------
Автор выражает благодарность А. С. П-ву, Николаю Некрасову,  библейским авторам и видеозаписывающей аппаратуре за любезно предоставленные тексты.