Ф.Д. Рив (F.D. Reeve)
В поисках Джо (Looking for Joe)
Рецензия на книгу
"Collected Poems in English", by Joseph Brodsky.
(Poetry, April 2001, pp. 31-37)
[перевод на русский - Лал Балу]
Родился в 1940, умер в 1996 еще не старым, Бродский вырезал свою жизнь из гранита холодной войны. Его обширное поэтическое наследие на удивление связно, отличается чувствительной, формальной традиционностью, а также возникающей вновь и вновь самобытной образностью (repeated imagistic originality) {ЛБ: imagism - направление американской поэзии начала 20-го века; характерный представитель - Эзра Паунд (Ezra Pound)}. Его стихи о пространстве представляются читателям произведениями утонченного путешественника, а его эссе про русских поэтов - ценными выражениями тонких культурных связей. Книги и статьи о нем приумножаются. [...] С 1965 года, вслед за "Стихотворениями и поэмами", все его книги были опубликованы в Америке, но помнят его за его место в истории русской литературы. [...] После изгнания из России в 1972, он писал стихи и преподавал в американских университетах. В 1987 получил Нобелевскую премию по литературе. В 1991-92 удостоен звания поэта-лауреата Америки (the American Poet Laureate). Несмотря на все эти награды и заслуги, он так никогда и не стал англоязычным поэтом.
К сожалению, заглавие "Collected poems in English" (Собрание стихотворений на английском) вводит в заблуждение. На 500-х страницах собраны только англоязычные стихотворения и переводы, либо сделанные самим Бродским либо авторизованные им. [...]
Какого же рода достижение представляет из себя данная книга? Бродский не был талантливым поэтом-переводчиком подобно Ричарду Уилберу (Richard Wilbur). Насколько я знаю, он не перевел ничего из современной западной поэзии на русский и, за исключением пяти стихотворений Цветаевой, Мадельштама, Герберта (Herbert) и Жимборской (Szymborska), он переводил только свою поэзию на английский. Его переводы были полезными дополнениями к продвижению его работ - книга за книгой, как они появлялись в свет, особенно после того, как он приехал в Штаты и смог выступать с публичными чтениями. Так как, справедливости ради, эти переводы неотделимы от оригиналов, а также потому, что Анна Ахматова была святым покровителем Бродского, эта книга напрашивается на сравнение с двухтомным двуязычным изданием "Полного собрания стихотворений Анны Ахматовой" (The Complete Poems of Anna Akhmatova) опубликованном в 1990. С изобильными примечаниями и привлекательными фотографиями, ошеломляющие ахматовские стихи блистают на левых страницах, тогда как точные переводы Юдифь Хемшемайер (Judith Hemschemeyer) не перестают указывать на оригиналы с правых страниц. Коль международная репутация Бродского достигла уровня репутации поэта, направлявшего его раннее творчество, почему бы не представить публике сравнимое издание всех стихотворений?
Вопреки подавляющей национальной нищете и потере международного престижа, русские по-прежнему гордятся неповторимым вкладом своих поэтов в культуру. Они восхищаются Бродским чрезвычайно. Несмотря на его академические посты и официальные позиции, он не смог внести подобного вклада в Америке. Его заявление, что "стихотворные размеры сами по себе есть духовные ценности, которым нет равных", точно показывает насколько далек он был от мира постмодернизма, окружавшего его, а также то, почему его англоязычная поэзия не оказала никакого влияния. Если мы взглянем на среднюю строфу его перевода стихотворения 1991 года "Дождь в августе" ("Среди бела дня начинает стремглав смеркаться, и"), мы уловим не более чем намек на язык и образность оригинала {ЛБ: далее следует английский перевод} [...]
Кое-что из этой образности вновь возникает в опубликованном посмертно в московском журнале знамя в апреле 1996 последнем стихотворении Бродского "Август", произведении столь же свежем и элегантном как и ранние: {ЛБ: далее приводится целиком стихотворение "Маленькие города, где вам не скажут правду", а затем английский перевод "Little towns where you won"t be told the truth"} [...]
Стихотворение описывает пейзаж Новой Англии конца двадцатого века: вязы и реку, перемешанные с закрытыми южными ставнями, - такова наружная сторона. Внутри же - последовательность изумительных, тесно составленных метафор, связанных синтаксическим и метрическим единством. Метафорические фрагменты располагаются в перемежающихся женских/мужских рифмах и полурифмах свободного дольника (неравномерное количество безударных слогов между ударениями), а также в структуре параллельных предложений, завершающих каждую строфу. Даже слова из различных речевых стилей заботливо скомпонованы в сжатую напряженность искуссными поэтическими ходами. В моем понимании, очень немногое из всего этого проступает в английском переводе.
Тем не менее, стихотворение доступно. Даже в переводе яркие, почти детские перестановки четко передают картину. Они ошеломляют и увлекают, но и в этом стихотворении, как почти во всех остальных, музыка осталась в языке оригинала. Возможно, потому, что он выучил английский относительно поздно, а, возможно, потому, что английский никогда не стал, подобно русскому, его языком, Бродский верил, что труднее переводить с русского на английский, чем с английского на русский. Это может быть верно для такой поэзии, как его, но не для поэзии, допустим, Уоллеса Стивенса (Wallace Stevens). Среди англо-американских фаворитов Бродского были Оден (Auden) и Фрост (Frost), едва ли авангардисты в 60-е, когда Бродский начинал свою деятельность. Его произведения ближе к Ивану Елагину, чем к Сосноре, Седаковой, Кутику, Парщикову и другим новаторам. Подобно Евтушенко и Рождественскому (а также Ахмадуллиной), он отразил в лирике общественные события и исторические факты. Стихотворение 1974 года "На смерть Жукова", по всей видимости, требует одической позы, имитируя формальные особенности своей модели - державинского "Снегиря", оды, написанной в мае 1800 на смерть Суворова, в которой песня птицы олицетворяет флейту, а ритм - похоронный марш. Бродский сам указывает на модель, но затем оправляет подвиги своего героя в гамлетовский самоанализ, наполовину голосом героя, наполовину своим собственным. Я приведу среднюю строфу из пяти:
How much dark blood, soldier"s blood, did he spill then
on alien fields? Did he weep for his men?
As he lay dying, did he recall them -
swathed in civilian white sheets at the end?
He gives no answer. What will he tell them,
meeting in hell? "We were fighting to win."
{ЛБ: дословный перевод перевода:
=====
Сколько черной крови, солдатской крови, он пролил тогда
на чужих полях? Оплакивал ли он своих солдат?
Когда он лежал, умирая, вспомнил ли он о них -
окончательно замотанный в гражданские белые простыни.
Он не дает ответа. Что он им скажет
встретив в аду? "Мы сражались, чтобы победить."
=====
}
{ЛБ: подлиный русский текст Бродского:
=====
Сколько он пролил крови солдатской
в землю чужую! Что ж, горевал?
Вспомнил ли их, умирающий в штатской
белой кровати? Полный провал.
Что он ответит, встретившись в адской
области с ними? "Я воевал".
=====
}
Этот перевод принадлежит Джорджу Клайну (George Kline), компетентному и увлеченному переводчику. Не представляю, насколько Бродский правил Клайна, но штамп "черная кровь" ("dark blood") отсутствует в оригинале; Жуков оплакивал, но не "своих солдат" ("for his men"); никто не "замотан" ("swathed"); "окончательно" ("at the end") и "он не дает ответа" ("he gives no answer") вместе подменяют "полный провал" ("utter failure"); события разворачиваются не в "аду" ("hell"), а, в соответствии с классической традицией, "в области адской" ("in the region of Hades"); и генерал ничего не говорит про победу, просто - "Я воевал" ("I fought"). Без сомнения, подобные изменения подлинника не существенны в английской версии, для которой державинская ода не может служить моделью и которая направлена на привлечение американской аудитории, к коей поэт обращается напрямую. Более того, при внимательном рассмотрении, мы увидим как переводы Бродского постоянно трансформируют оригиналы в соответствии с его представлением об англоязычной культуре и его роли в ней. Его позиция как поэта, казавшаяся богоборческой в России, за что он и был там наказан, представляется привлекательно старомодной в Соединенных Штатах. А образы, все-таки, свежи.
За тридцать лет его деятельности, его позиция не изменилась. Для своих англоязычных стихов Бродский взял за образцы поэтов, которых он читал и которыми восхищался еще до отъезда из России. Своими двустишиями он очевидно имитировал "Отрывки" Одена (Auden"s "Shorts"), но если б он держал в памяти двустишия Фроста, то отметил бы глуповатую сентиментальность сходную с его собственной: "Я сижу за столом / Моя жизнь - гротеск" ("I sit at my desk / My life"s grotesque"). Жизнь его никогда не была таковой. Даже в ссылке в Коноше, он жил в отдельной избе, курил сигареты Кент, принимал друзей и располагал свободным временем, чтобы писать.
Почему Бродский хотел писать по-английски? Возможно, он считал, что нуждается в наборе произведений, что послужат примером того образа, который он создавал. Возможно, он хотел превзойти Набокова (he wanted to out-Nabokov Nabokov). Возможно, во время своей первой ссылки узнав в деталях о ядерных бомбах, он полагал, что написав на языках обеих супердержав, он станет неоспоримо универсален. А, возможно, он просто хотел писать на языке, называемом теперь "lingua franca цивилизованного мира".
[...]
"Reveille", написанное по-английски, появилось в The Times Literary Supplement через неделю после смерти Бродского. [...]
Birds acquaint themselves with leaves.
Hired hands roll up their sleeves.
In a brick malodorous dorm
boys awake awash in sperm.
{ЛБ: дословный перевод:
=====
Птицы знакомятся с листьями.
Наемные работники засучивают рукава.
В зловонной кирпичной общей спальне
мальчики просыпаются омытые спермой
=====
}
Совсем непохожи начальные строки оденовской "Эпиталамы" (Auden"s "Epithalamion"), написанной схожим ритмом:
While explosives blow to dust
Friends and hopes, we cannot pray.
Absolute conviction must
Seem the whole of life to youth
{ЛБ: дословный перевод:
=====
Пока взрывчатка разносит в прах
Друзей и надежды, не можем молиться.
Абсолютная убежденность, должно быть,
Представляется молодым сутью жизни.
=====
}
Оден пользуется литературным приемом, чтобы пожелать счастья своим собирающимся пожениться друзьям; стихотворение же Бродского никуда не ведет кроме как обратно в само стихотворение, ибо в речи нет ни мощи ни силы, чтобы предоставить хоть какую-то альтернативу смехотворно ничтожной погруженности в себя. Иосиф Александрович было его имя; Осиф Алексаныч он был для крестьянина, сдававшего ему избу в ссылке; Джозеф он привез с собой, но никогда не стал Джо. Он никогда не овладел американскими ритмами. Даже в наиболее отточенных строках, рифма довлеет над мыслью:
Still, the surplus of the blue
up on high supplies a clue
as to why our moral laws
won"t receive their due applause
{ЛБ: дословный перевод:
=====
Все ж, избыток синевы
там вверху дает ключ к разгадке
того, почему наши моральные законы
не встречают должных аплодисментов
=====
}
Призрачные руки американских и английских учителей Бродского жутковато проступают сквозь его стихотворения на английском. Он был весьма почитаем за свои достижения в русском; он и остается русским поэтом по сей день. Тем не менее, читатели, обладающие свободным временем, могут, пролистывая его книгу, встретить строки подлинной поэзии поющей про "голубые контуры сугробов / в сумерках" ("a snowpile"s blue contours / at dusk") и "балет теней умаляющих рисунок обоев" ("a ballet of shadows dwarfing the wallpaper pattern"). Простые и понятные в любом языке, они почти всегда связаны с воспоминаниями Бродского о России, и они всегда влекут нас к голосу подлинника.
=========================================================
Дополнение (Richard Wilbur) здесь:
http://www.stihi.ru:8000/2001/08/19-230