“Где мои 17 лет?
На Большой Никитской.
Где меня сегодня нет?
На Большой Никитской…”

Нынче паспорт, как билет,
на Большой Никитской,
самиздата маков цвет –
на Большой Никитской,
и прозаик и поэт –
на Большой Никитской,
а в фойе – уже фуршет
на Большой Никитской…

Я, вписавшись будто,
в унисон сердец,
сяду попутно
в белый Мерседес,
в нём буду нем, как рыба -
на один с тоской,
и сойду, где “Рибок”,
угол Поварской…

Сколько ж это лет с того,
как любил я тут,
до Борисоглебского
пять минут,
сам себя я “днесь иский”
где-то тут,
где высокий Гнесинский
институт.

Хлебным переулком
крался я, как вор,
поцелуем гулким
будоражил двор,
словом, всё, как с Вами,
не наоборот,
и пили, и блевали –
два пальца в рот.

И свои все лЕта,
что б с нею не стряслось,
обитала Виолетта
под боком у посольств,
зимой от соли пегие
на входе львы,
там посольство Бельгии,
а тут – Литвы.

А сразу за литовским –
Марины дом,
шагом ли неловким
обойду с трудом,
память, как ни тискай,
повязала,
а на Большой Никитской
всё полнее зала…

Никитская – большая,
и Бог бы с ней,
по девкам глазом шаря,
не пойду по ней,
с видом неунылым,
как калашный ряд,
пошмонаю рылом
Большой Арбат…

“Где мои 17 бед?
На Большой Никитской.
Где меня сегодня нет?
На Большой Никитской…”
/26.09.2001/