Заведомо ложных путей узнавая столбы,
Неся на плечах неразгаданный груз страшной тайны,
Я шел, переполненный явью ненужной борьбы,
Со страхом опасным остаться когда-нибудь крайним.
Мне кланялись сосны, шепча своей хвоей: “Прощай!”
Вздымалась клубами иссохшая пыль над дорогой.
Сдавившим горячее горло железным клещам
Хотелось согнуть ось в дугу всею силой убогой.
Бордовые тучи замерзли на серой стене,
В которую синь помышляла давно превратиться.
И всадник, летящий на белом залетном коне,
Успел с этим небом на склоне горы лишь проститься.
Потом он упал, проскакав еще десять шагов,
Впустила его между скалами узкая пропасть.
Как любим стоять над могилами наших врагов,
Куда только прячется скромная, тихая робость!
... Дождя же все нет, духота разрывает листы
Высокого дерева, тенью стоящего свежей.
Почудились где-то вдали золотые кресты,
А сосны встречаются как-то все реже и реже.
Знакомая пустошь и давний заманчивый свет,
Резные наличники окон, открытых для взоров...
Больная усталость, а сил обновления нет.
Холодные стены. Обрывки чужих разговоров.
Прошедшее тянет к себе, чтобы вновь отпустить,
Проглоченный ветер оставил рисунок средь пыли...
Немногих осталось в смирении кротком простить,
Пусть нас и забыли, кого мы недавно простили.
Простужено сердце, а голос сорвался в груди,
Но долгая жизнь не зовет покоренно к покою.
Лишь малая радость-надежда, что все позади,
И болью глубокой - просторная синь над рекою.