На раскрашенных сценах плясали
Акробаты таинственных трупп,
Привозили их белые сани,
И прибывших не счесть было групп.
Там жонглеры ловили украдкой
Кем-то брошенный шар с серебром.
Увлеченные пляскою сладкой,
Танцовщицы вились вшестером.
И являлись резные мотивы
Среди сумрачных сводов дворцов,
Словно сказочно-светлые дивы
В бесконечных виденьях вдовцов.
Но в мелькании света и тени
И в картинах танцующих тел,
В этой стыдной и липнущей лени
Ветер чувств не нашел, что хотел.
Бесполезное поприще страсти
Привечало и помнило то,
Что нельзя поделить ни на части,
Ни на клинья кривого пальто.
Обходиться единым судьею,
Забывая на миг о веках.
“Значит, что-то я здесь все же стою,
Раз не знаю, что стоит мой страх".
Шел спектакль — и все зрители равно
Тяготились участием в нем.
“Становиться актером бесславно,
Когда цирк опоясан огнем”.
Бед немало в сомнении этом
Промелькнуло — и вот колыбель —
С непонятным безумным поэтом
Завтра — слышит сегодня капель.
Дождь таился до первого грома,
А потом все отдал, что имел.
И на окнах Высокого Дома
Проступать стали сажа и мел.
Струи падали ровно и прямо,
И иссохшая мокла земля,
Но стонала: “Еще!” и упрямо
Призывала и пела, моля.
Исчезали все тени и свечи,
Открывая тревожные сны,
Продолжался искромсанный вечер
Даже тех, кто не стали честны.
Пусть недолог час, выжатый годом, —
Полыхала трава у столбов.
Заодно с человеческим родом
Все творило из праха любовь.