Просто не знать и считать про себя километры —
Те, что остались до сонных окрестностей дней.
Кашлем постылым встречать полуночные ветры,
Вспомнить пытаясь стеченье заблудших огней.
Черные метки на этих измученных стенах...
Стекол нытье — зависть к пышным нарядам зеркал.
Ненависть к совести тоже заложена в генах,
Как у пальто — к безупречным изгибам лекал.
Овцы мы все, и пастух оказался фальшивым,
Фокус сорвался, а блеянье вечно и зло.
Только не быть среди стада бараном паршивым
И не разглядывать важно цветное стекло...
Пляска кастратов до одури заворожила,
И охмуряют кивки говорящих голов.
Но ведь должна же остаться последняя жила —
Надо использовать шанс образумить ослов.
Страшно! И правда — холодный сквозняк по затылку.
Овцы — на мясо и шерсть. Кто поможет им встать?
Может, мясник, или ткач, что готовит подстилку?
Падать не больно, когда все вокруг — благодать.
Больно вставать и рассматривать лица соседей.
Нет, не плевки и не злость. Просто слабость и вонь.
Тех, изначально кто не был рожден для трагедий,
Тех, кто сейчас распевает стишки под гармонь.
Стой, запыхавшийся странник! Твоя золотая улыбка
Тоже сияет среди этих каменных лиц.
Только она здесь сера, понуренна и хлипка,
И под тобой не заржет ни одна из ослиц.
Высохли реки, покорно уйдя рукавами.
Желтый песок набивается нам в сапоги.
Сколько еще быть нам злыми глухими рабами?
Сколько друг друга пинать и не видеть ни зги?
Пусто и зябко. Огонь снова близок рассветный.
Медленно тают остатки ночных сигарет.
Так же проходят стада, и у горла ответный
Бьется уже крик смиренья... А может, и нет...